Сталин и Мао
(Два вождя) - Галенович Юрий Михайлович - Страница 97

Сталин и Мао Цзэдун действовали в конечном счете как два «самодержца», как те, для кого иной раз вынужденно существовали некие «законы», а иной раз такие «законы» для них и не существовали, как те, кто способен на нарушение всякого «закона», на «беспредел». Для Сталина и Мао Цзэдуна любой «договор» или «соглашение», любая даже уже согласованная международная акция, даже уже осуществленное дипломатическое признание другого государства (СССР, МНР в одном случае; КНР или Китайской Республики в другом случае) — это только «бумажка», которую при необходимости можно не заметить и обойти.

Сталин и Мао Цзэдун внешне прикрывались положениями как бы общей для них «теории», то есть марксизма-ленинизма, а именно ссылались на интернациональный долг, на классовую солидарность, хотя сутью их политики была всегда смертельная борьба против всех тех, кого они в данный момент считали своими противниками; речь шла о борьбе не на жизнь, а на смерть, острием против острия, то есть о борьбе с целью уничтожения противника всеми доступными средствами; при этом предполагалось, что разрешены все приемы: и те, что уже использует против тебя противник, и те, до применения которых противник еще не додумался.

Сталин и Мао Цзэдун исходили при этом как бы из интересов своих наций. Сталин защищал интересы русских, как утверждали в КНР, когда хотели уязвить Сталина в отступничестве от интернационализма. Мао Цзэдун защищал интересы китайцев, как говорили в СССР, упрекая Мао Цзэдуна в великоханьском национализме. В общем, стороны обвиняли одна другую в великодержавном шовинизме. Частично это было и так, и вообще анализ с точки зрения национальных, а не классовых интересов больше объясняет в политике Сталина и Мао Цзэдуна. Однако на самом деле все решалось или определялось для каждого из них тем, что было еще более важным, самым важным и для Сталина, и для Мао Цзэдуна, а именно борьбой каждого из них за сохранение власти, за приобретение еще большей власти, то есть их собственными эгоистическими интересами, которые фактически превалировали над всем остальным.

Мао Цзэдун, размышляя о том, что тогда происходило, мог сопоставлять содержание дипломатического демарша СССР, то есть заявления министра иностранных дел СССР А. Я. Вышинского, с тезисами своей собственной статьи, которая была опубликована в виде интервью руководителя управления информации Ху Цяому китайскому корреспонденту.

В своей статье (в интервью Ху Цяому) Мао Цзэдун называл утверждения Д. Ачесона «клеветническими». Однако если попытаться разобраться в том, что именно не нравилось Мао Цзэдуну, то оказывалось, что он упрекал США в том, что основой их политики было стремление превратить Китай в свою колонию, что они оказали за несколько последних лет помощь Чан Кайши в размере 6 млрд долларов, что США неверно понимали и свои собственные интересы, и интересы Китая. Из всех тезисов Мао Цзэдуна в данном случае следовало, что он выдвигает те условия, при принятии которых США могли бы надеяться на благоприятное развитие двусторонних отношений с КНР; более того, в этом случае по-иному стоял бы, очевидно, с точки зрения Мао Цзэдуна, и вопрос об отношениях между КНР и СССР. Особенно привлекала внимание цифра американской помощи Чан Кайши. Нельзя исключать того, что Мао Цзэдун заранее хотел принизить размеры той помощи в виде займа, которую в то время Сталин мог оказать Мао Цзэдуну (этот заем составил 300 млн долларов и был рассчитан на пять лет (1950–1954); в КНР— КПК демонстративно выражали недовольство столь «скромным» займом). Это был и намек на то, что нормализация отношений КНР и США потребовала бы от США отказа от односторонней помощи Чан Кайши и новых миллиардных вложений в военную и гражданскую экономику КНР.

Что же касается утверждений Д. Ачесона относительно намерений СССР поставить Китай под свой контроль, оккупировать четыре района в северной части Китая (Маньчжурию, обе Монголии — Внутреннюю и Внешнюю, Синьцзян), то Мао Цзэдун лишь объяснял, почему США так или иначе ставили эти вопросы, исходя из своих интересов в тот или иной момент. Более того, Мао Цзэдун, ссылаясь на казус с американским дипломатом, которого китайские коммунисты сначала арестовали, так как он оставался на занятой ими территории, а затем отпустили или, говоря формально, выдворили за пределы территории КНР именно в то время, когда Мао Цзэдун находился в Москве, доказывал, что в Маньчжурии за СССР осталось лишь право участвовать в совместном хозяйственном управлении КВЖД, что Маньчжурия находится исключительно под контролем китайцев. Мао Цзэдун считал необходимым довести до сведения американцев, что он не пойдет на требования Сталина дать гарантии не пускать в ряд регионов Китая граждан США, других западных государств.

Мао Цзэдун в своей статье не говорил специально о состоянии советско-китайских отношений, он не говорил о «бескорыстном друге — СССР»: он не критиковал следующее утверждение Д. Ачесона: «Интересы русских в Северном Китае и в других районах страны существовали задолго до появления коммунизма. Это все началось не с появлением коммунизма. Это существовало задолго до появления коммунизма». Таким образом, Мао Цзэдун в ответ на речь Д. Ачесона, с одной стороны, показывал, что он желает проводить свою политику в отношении любой страны, будь то США или СССР. Во-вторых он перечислял свои исторические претензии к США: стремление Вашингтона добиваться своей политикой превращения Китая в американскую колонию, помощь сопернику Мао Цзэдуна в политической и военной борьбе в Китае, то есть помощь Чан Кайши. Мао Цзэдун также ставил в вину американцам их непоследовательность, в частности то, что они в зависимости от обстоятельств по-разному толковали характер отношений СССР и КПК, что объяснялось ориентацией Вашингтона на Чан Кайши.

Мао Цзэдун делал особый упор на доказательство того, что США могут не волноваться: Мао Цзэдун не допустит господства русских в Маньчжурии.

Наконец, Мао Цзэдун намеренно и специально не реагировал на ряд высказываний Д. Ачесона, утверждавшего, что Россия действовала в истории, задолго до появления СССР, в своих интересах, то есть во вред интересам Китая. Мао Цзэдун полагал, что эти слова государственного секретаря США отражали факты; более, главное тут было в том, что Мао Цзэдуну был близок взгляд на Сталина как на преемника политики прежней России в отношении Китая, политики, которую Мао Цзэдун если не огульно, то почти полностью считал вредной для Китая.

Итак, Мао Цзэдун, возможно, сам же и спровоцировав речь государственного секретаря США, использовал ее появление и ситуацию, когда он знал о предстоящем появлении официального заявления Министерства иностранных дел СССР (то есть фактически заявления Сталина) по этому поводу, для того чтобы выступить с разъяснением американцам своей политики в отношении США и СССР в момент, когда приближалось подписание договора между СССР и КНР; фактически Мао Цзэдун раскрыл перед Вашингтоном свою принципиальную позицию по вопросам советско-китайских и китайско-американских отношений в ходе бесед со Сталиным в Москве.

Мао Цзэдун в этом своем выступлении практически лишь формально осудил высказывания Д. Ачесона как клевету, но, по сути дела, не только не выступил в едином строю со Сталиным против утверждений Вашингтона, но как бы молчаливо солидаризировался с антирусскими и антисоветскими высказываниями американца по вопросу о характере политики России (а вслед за ней и СССР) по отношению к Китаю. Таким образом, Мао Цзэдун показал американцам, что им не следует опасаться союза Москвы и Пекина.

Далее, Мао Цзэдун использовал эту возможность для того, чтобы довести до Вашингтона свои условия движения по пути налаживания нормальных отношений с Вашингтоном в будущем.

Министр иностранных дел СССР А. Я. Вышинский (а по сути дела, сам Сталин) делал особый упор именно на осуждении высказываний Д. Ачесона по вопросу о Монгольской Народной Республике. При этом министр иностранных дел СССР напоминал о том, что МНР существует уже три десятилетия, что ее статус оговаривался в Ялтинском соглашении, а следовательно, США тогда соглашались с ним. Он также напоминал, что в 1945 году Китайская Республика признала МНР, а КНР в 1949 году установила с ней дипломатические отношения.