На Краю (СИ) - Ломакина Ирина - Страница 35

— Так придут или нет? — Добрыня уставился на меня колким взглядом из-под нахмуренных бровей.

— Понятия не имею, — честно сказал я. — С того корабля, что остался на орбите, меня попросту не смогут найти. А мой бывший товарищ уже далеко, и ему на меня плевать. Так что делайте, что хотите. Но я вам ничего плохого не сделал. Зачем меня убивать?

— Ты пришел, чтобы забрать одного из нас туда, на небеса. Это грех.

— Он чужак!

— Если ему разрешили жить в деревне, значит, признали своим.

— Но я же его не забрал. — Аргумент был сомнительный, но других у меня не было. — А теперь и сам вряд ли отсюда выберусь…

Я действительно так думал. «Птаха» оставалась для меня недосягаемой, и дойду ли я до нее вообще — кто знает. Так что получилось убедительно. Добрыня хмыкнул и осмотрел небо, как будто ожидал увидеть там катер.

— Ну что же, — сказал он медленно. — Ваня прав. Спешить нам некуда. Подождем. Прилетят за тобой, будет о чем поговорить. Не прилетят…

Он не договорил, а я не стал уточнять. У меня появилась надежда.

Меня вернули в каморку, но на этот раз оставили мне коптящую керосиновую лампу и одеяло. Потом пришла старуха, вся высушенная и сморщенная, остро пахнущая какими-то травами. Она напоила меня теплым отваром, от которого я сразу согрелся и разомлел. Вот когда допрашивать-то надо, мелькнула мысль, все расскажу по доброте да по слабости душевной. Я безропотно позволил себя раздеть и смазать порезы мазью, а потом заснул, крепко и спокойно.

Проснулся я свежим и отдохнувшим. Голова была ясной, но в ногах поселилась слабость, и ужасно хотелось есть. Едва я пошевелился, скрипнула дверь, и на пороге появился молодой дружинник.

— Добрыня велел тебе еды принести, — сказал он с легким удивлением в голосе. Видно, раньше на чужаков съестное не тратили. — Тут хлеб и молоко. Я дверь закрою, тогда возьмешь, — предупредил парень, выкладывая у порога посуду.

Я едва дождался щелканья замка и принялся за еду. Через несколько минут жизнь показалась мне вполне сносной. Правда, меня снова начало клонить в сон. Должно быть, действие бабкиного отвара не закончилось. Я закутался в одеяло с головой и крепко уснул.

Когда за мной пришли в следующий раз, я не представлял, сколько сейчас времени и какой вообще день.

— Вставай, Добрыня тебя требует, — сказал парень, тот самый, что приносил еду.

Я поднялся и шагнул к двери.

— Куда? А ну стой. Руки свяжу.

— Не надоело вам? — устало поинтересовался я, покорно подставляя запястья.

— Положено так. Я слыхал, что вы, чужаки, голыми руками умеете людей убивать.

— Так не все же, — усмехнулся я. — На небе тоже разные люди живут. Некоторые и умеют, а я вот не обучен.

Парень передернул плечом — «Рассказывай», дескать! — и подтолкнул меня к лестнице.

Добрыня ждал меня во дворе. День был хмурый, но снега не было, а тот, что выпал вчера, растаял. По двору ходили туда-сюда дружинники, но на меня внимания не обращали.

— Свободен, Андрей, — кивнул Добрыня моему конвоиру.

Он был прав: бежать мне было некуда, да и забор был высоковат.

— Ну что, выспался? — с усмешкой поинтересовался воевода.

— Что это было? — я потер лицо.

— Особенный чай, — Добрыня улыбнулся шире. — Понравилось?

— Нет.

— И правильно. Привыкать не советую.

Он оглядел меня с ног до головы и сообщил:

— Мои ребята обошли все вокруг, но никаких следов не нашли. Поблизости твоя лодка не приземлялась. И посторонние вокруг деревни не шастали.

— Неудивительно. — Я выдержал его взгляд. — Я же сказал, что искать меня не будут.

— Или они не знают, куда ты подевался. — Добрыня почесал подбородок. — И если тебя привязать к какому-нибудь столбу посреди деревни, твои друзья тебя обнаружат и явятся. А если не просто привязать, а еще и нагайкой отходить…

Я содрогнулся, представив подобную перспективу. Что такое нагайка, я не знал, но догадался, что это какая-то разновидность плетки. Добрыня испытующе смотрел на меня.

— Что скажешь? — поинтересовался он. Похоже, все происходящее его забавляло.

— Пожалуйста. Я прошу вас. Не надо. — Я говорил тихо, не поднимая глаз. Молить о пощаде было противно, но молчать было выше моих сил. — Я ничего не сделал. Я сказал вам правду. За мной никто не придет.

— Вот и посмотрим, — отчеканил воевода. — Эй, ребята. Андрей! Иван!

Я прикусил губу, чтобы не взвыть от страха. Подошедшие дружинники подхватили меня под локти и подтолкнули к воротам. Пришлось идти. Добрыня двинулся за нами, остальные последовали за ним. На улице к процессии присоединялись местные жители. Я шел, не поднимая головы, и чувствовал себя актером кого-то чудовищного цирка. Мне хотелось проснуться.

Посреди деревни действительно оказалось что-то вроде площади. Рядом росло большое дерево, стояли лавки, от дерева к столбу тянулась коновязь. Видимо, здесь собирались на сходки, торговали, здесь вершился суд и тут же, на месте, приговоры претворялись в жизнь. Меня подтолкнули к столбу, развязали руки и велели раздеваться. Я оглянулся на Добрыню. Тот пристально наблюдал за мной. Ждет, понял я. Ждет, что я, выдам себя, посмотрю на небо в ожидании помощи. Я опустил глаза и принялся расстегивать куртку. Пальцы тряслись. «Дыши, — сказал я себе. — И держи себя в руках. Это будет больно, но не смертельно. С этим можно справиться. Бывало и хуже». Но если честно, нет. Ничего хуже в моей жизни до сих пор не случалось. Допросы на союзном крейсере ни в какое сравнение не шли.

Я снял куртку, потом рубашку. Тело моментально покрылось гусиной кожей. Порезы на груди за сутки поджили благодаря мази, но сейчас оказанная помощь казалась почти издевкой. Стоило возиться, чтобы потом заново истязать.

— Сюда, — Иван подтолкнул меня поближе к столбу. — Руки!

Он связал мне запястья, а второй конец веревки продел в кольцо на столбе, расположенное чуть выше моей головы. Потянул так, чтобы руки почти коснулись кольца, и закрепил двойным узлом. Я прижался лбом к столбу и закрыл глаза. Меня трясло, но холода я не чувствовал. Все ощущения смыло страхом. Вокруг слышались шаги, голоса — я плохо разбирал слова, но по тому, как внезапно затихла толпа, сообразил: все готово к тому, чтобы начинать. Добрыня рассудил так же.

— Давайте! — услышал я его негромкую команду. Он сказал еще что-то, но я не разобрал. И почти сразу же свистнула плетка.

Не помню, сколько это продолжалось. Вряд ли больше пяти минут. Но мне и они показались слишком долгими. Две мысли придавали мне сил: от меня не ждут никаких ответов, а спасать меня никто не прилетит. Нужно просто дождаться, когда им надоест, когда они поймут, что это бесполезно. Дотерпеть. И я терпел, стараясь не срываться на вопли. А потом Добрыня крикнул: «Хватит!», и я наконец-то смог нормально вздохнуть.

Иван подошел и распустил узел на железном кольце. Веревка ослабла, и я опустил руки. Не спрашивая разрешения, я сел на землю прямо у столба. Только теперь я ощутил, насколько замерз. Руки ломило. Я начал дрожать. Кто-то подошел и накинул мне на плечи куртку. Отвязывать меня не собирались.

Толпа «гражданских» постепенно разошлась, остались одни мужики с ружьями и Добрыня. Они вертели головами, высматривая врагов, но никто, конечно, не появлялся. Я съежился на земле, прислонившись к столбу плечом, закрыл глаза и закутался в куртку. Я ни о чем не думал, просто ждал, когда кошмар закончится, неважно, чем именно.

Но оказалось, что это лишь начало. Прошел час или около того, и вдруг Добрыня поднялся с лавки и махнул рукой:

— А ну-ка, добавьте ему!

Меня вздернули вверх, куртка с рубашкой полетели на землю, и спину ожег новый удар. Во второй раз терпеть было сложнее. Может, от того, что плетка попадала по свежим рубцам, а может, я попросту выдохся. Зато упрямства у меня нашлось больше, чем я рассчитывал. С каждым ударом становилось больнее, но я не кричал, только стонал сквозь зубы.

На этот раз все закончилось быстрее — или мое восприятие времени изменилось? Веревку ослабили, я сполз по столбу.