Гений - Драйзер Теодор - Страница 152

Ознакомившись подробно с журналом заказов, он встал и прошел в мастерскую, где трудились художники. Ему хотелось познакомиться с манерой и методом каждого из них. Одни работали над рекламой для фирм готового платья, другие делали этикетки для мясных консервов, третьи готовили серию плакатов для железнодорожных компаний и так далее. Юджин с любезным видом склонялся над работой каждого из них, так как ему хотелось завоевать дружбу и доверие своих подчиненных. Ему было по опыту известно, какой впечатлительный народ художники и как легко их пленить теплым, товарищеским отношением. Он возлагал большие надежды на свои мягкие, приветливые манеры. Наклоняясь то к одному, то к другому, Юджин спрашивал каждого, что он хотел выразить, сколько времени должна занять та или иная работа, а в тех случаях, когда художник находился в затруднении, советовал, что следовало бы, по его мнению, сделать. Он далеко не был уверен в себе, так как это была новая для него область, но надеялся ею овладеть. Как приятно чувствовать себя начальником, - если только дело пойдет успешно. Он надеялся, что с его помощью эти люди лучше проявят себя, он заставит их хорошо работать и тем повысит и их заработок и свой собственный. Он во что бы то ни стало должен много зарабатывать, - пять тысяч, как было сказано, ни в коем случае не меньше.

- По-моему, это у вас хорошо задумано, - заметил он бледному, болезненному на вид художнику, в котором угадывался большой талант.

Художника, которого звали Диллон, подкупили ласковые, дружеские интонации в голосе Юджина и его внешность, хотя он далеко еще не решил, нравится или не нравится ему новый начальник. Ходили слухи, - об этом позаботился Саммерфилд, - будто перед этим человеком в свое время открывалась блестящая карьера. Диллон посмотрел на Юджина и улыбнулся.

- Вы находите? - спросил он.

- Убежден, - ободряющим тоном сказал Юджин. - Попробуйте-ка дать синее пятно вот здесь, рядом с желтым. Может, вам понравится.

Художник последовал его указанию и, сощурившись, стал рассматривать эскиз.

- А правда, сейчас много лучше! - заметил он таким тоном, точно эта мысль принадлежала ему самому.

- Много лучше, - сказал Юджин. - Очень удачная мысль.

И почему-то у Диллона осталось ощущение, будто он и вправду сам это придумал. Не прошло и двадцати минут, как весь отдел единогласно пришел к выводу, что новый начальник, по-видимому, очень милый человек и, пожалуй, оправдывает свое назначение. Он казался таким уверенным в своих силах. Они и не подозревали, как взволнован был Юджин, как ему хотелось взять скорее дело в свои руки и добиться ощутимых результатов. Со страхом думал он о той минуте, когда придется вступить в борьбу с чем-нибудь нежелательным.

Так, за работой, проходили дни и недели; Юджин становился все увереннее и почти освоился со своей должностью, хотя прекрасно понимал, что путь, на который он вступил, не усыпан розами. Он обнаружил, что атмосфера в этом предприятии царит грозовая, - это объяснялось тем, что Саммерфилд, по собственному его выражению, был "на месте" во всякое время, всегда энергичный и напористый. Он приезжал в контору из верхней части города, где он жил, без десяти девять утра и проводил в ней почти весь день - до половины седьмого, до семи, а то и до восьми и даже десяти часов вечера. У него была привычка, не считаясь ни с чем, задерживать до поздней ночи служащих, работавших над интересовавшими его заказами, а иногда он переносил совещание к себе домой, несмотря на то что люди еще не обедали, и сам он их к обеду не приглашал. Он часами вел переговоры с заказчиками, пока не приходило время закрывать контору, и только тогда собирал к себе измученных сотрудников, не успевших уйти домой, и начинал с ними какое-нибудь важное и чрезвычайное длительное совещание по поводу новых заказов. Когда что-нибудь выходило не так, он впадал в бешенство, сыпал проклятиями, безумствовал, и нередко дело кончалось увольнением того, кто был вовсе ни при чем. Он без конца устраивал утомительные и безалаберно-шумные совещания, на которых грубые окрики и колкости так и сыпались на головы сотрудников, ибо Саммерфилд не питал ни малейшего уважения ни к способностям, ни к достоинству своих подчиненных. Все они для него были машинами, и притом машинами никуда не годными. Ни одно их предложение не принималось, если только оно не было чем-то совершенно новым или же, как в случае с Юджином, если человек не обнаруживал исключительного таланта.

Саммерфилду было трудно понять Юджина, так как он никогда раньше не встречал людей такого сорта. Он зорко присматривался к нему, как и ко всем другим своим служащим, стараясь найти какой-нибудь изъян в его работе. Что-то дьявольское было в сверкающем пристальном взгляде этого человека. Он постоянно с остервенением жевал сигару, весь дергался, то и дело вскакивал и принимался расхаживать по кабинету или перебирал вещи на столе, давая выход своей беспокойной, неукротимой энергии.

- Ну-ка, профессор, - говорил он, когда Юджин входил к нему в кабинет и спокойно и скромно садился где-нибудь в углу, - нам предстоит сегодня решить очень важный вопрос. Я хочу знать ваше мнение по такому-то и такому-то делу, - и он принимался излагать его.

Юджин напрягал свой мозг, стараясь что-то придумать, но Саммерфилд не допускал размышлений.

- Ну-ка, профессор! Ну-ка! - восклицал он.

Юджин раздраженно пожимал плечами. Эта манера разговаривать сбивала его с толку, и он воспринимал ее как унижение.

- Очнитесь, профессор! - не унимался Саммерфилд, давно избравший своим постоянным орудием тычки и понукания.

Юджин вежливо высказывал свое мнение, мысленно посылая Саммерфилда ко всем чертям, но этим дело не ограничивалось. Нисколько не стесняясь присутствием подчиненных - составителей реклам, агентов по сбору объявлений, коммерческих консультантов, а порой и одного или двух художников, работающих над обсуждаемой темой, Саммерфилд восклицал: "Бог ты мой! Что за бездарное предложение!" Или: "Неужели вы, профессор, ничего умнее не могли придумать?" Или: "Да у меня самого наберется десяток куда более удачных предложений". В лучшем случае он удостаивал заметить: "Ну что ж, в этом, пожалуй, что-то есть", хотя позднее, с глазу на глаз, он, случалось, высказывал свое полное удовлетворение. Прежние заслуги в его глазах ничего не стоили, - это было Юджину совершенно ясно. Недостаточно было целый день ковать для него золото и серебро, - он и на следующий день требовал золота и серебра, да еще в большем количестве. Алчности его не было предела, не было предела и жестокости, с какой он выжимал из своих подчиненных последние соки. Не было предела всеотравляющему, тлетворному действию идеи чистогана, которую он проповедовал. Он сам показывал пример, как должно без конца донимать и выматывать людей, и этого же требовал от своих подчиненных. В результате его контора превратилась в зверинец, в притон головорезов, воров и грабителей, нахалов с пудовыми кулаками, где каждый открыто и нагло преследовал только свои интересы, плюя на весь остальной мир.