Ведуньин Двор (СИ) - Перумов Ник - Страница 4

На глазах у Анеи из мглы у самого затылка парнишки вдруг соткалось что-то тёмное, вытянутое, небольшое; зависло на миг, словно камень, подброшенный вверх — да и упало в траву.

Ведунья никогда б этого не увидела, кабы не гнала сейчас на южный берег облака тумана, напрягая все чувства, и моля Зверя Земли, Большого Медведя, о помощи.

Пуля, поняла она. Это была пуля. И угодила бы она юнцу прямиком в голову, кабы не чары Вереи.

Такой щит набросить, так смерть отвести — поистине не столько великая сила нужна, сколь великое умение.

Ольг, хоть и раненый, а сердца не потерял, страху не поддался, не бежал сломя голову, раны не чувствуя, не полз, а спокойно шёл, и Анея знала — тот, кто учуял его истинную натуру под бобровой шкурой, ощутил бы это движение, отчаяние, бегство, судорожные попытки спастись. И Ольг это знал.

… Анея добежала до паренька, бледного, мокрого, в рубахе, испятнанной кровью на спине и правом боку. В глазах застыли слёзы, а на руках…

На руках чёрная птичка-соколица. Пустельга, нарядившаяся в вороновы перья.

Не в первый раз имела Анея дело с ранеными, хоть и не была целительницей по природе, как сестрица Добронега. Той стоило только руки наложить, а кровь уже сама останавливалась.

Вот она, дырка. Неглубокая, слабовато ударила пуля, случалось видеть куда худшее.

— Зорьку мне дай.

Мёртвый голос Вереи. И как она рядом-то оказалась? С места вроде б и не трогалась…

Чёрные крылья распростёрлись на траве. Грудь разворочена — прямо в неё угодила пуля.

Хорош же глаз у этого стрелка…

— Ольгом займись, — приказала старуха, да таким голосом, что Анея Вольховна вдруг ощутила себя вновь ученицей, набедокурившей и с ужасом ожидающей, чем сегодня угостит строгая наставница: ремешком или хворостиной? — Пулю вытащи. Жилы вместе сведи. Заразу изгони, чтобы огонь в кровь не проникнул. Давай, не стой! — хотя Анея и так уже делала всё (и многое иное), не нуждаясь в указаниях.

— Матушка Верея… Анея Вольховна… — у паренька подкосились ноги, Анея едва успела подхватить и усадить. Шок проходил, сейчас он почувствует боль — и молодая ведунья торопилась отрезать ей пути.

— Молчи. Анею слушайся, — старуха очень осторожно и нежно гладила крылья чёрной пустельги, и Анея невольно подумала, что делать тут уже нечего — нет больше Зорьки, не уберегла глупая карга, об башку б её дурную посох ейный изломать бы весь!..

Мальчишка слушался. Рана, по счастью, оказалась не столь тяжёлой, сверху вошла пуля, видать, вода задержала, пусть на чуть-чуть.

А вот Зорька…

Чего смотришь на неё, Верея?! Ты её убила, по дурости да гордости, передо мной рисуясь, на зрячего послала!..

Старая колдунья вдруг зашипела, негромко, по-змеиному, «засвистела по-звериному», как сказали бы сказочники. Взвился вокруг стылый ветер, повеяло жутью, тьмою, подземным холодом. Зазвенели, застонали висящие на ремешке амулеты. Пальцы всё гладили и разминали крылья мёртвой птички, и Анея вдруг осознала, какую силу вливает сейчас её старая наставница в маленькое, но, казалось, безнадёжно мёртвое тело.

А потом посох Вереи вдруг полыхнул – с навершия вниз побежали, разгораясь, оранжевые жаркие язычки.

— Не-ет, себя я не сожгу… — зашипела старуха, да так, что у Анеи едва дыханье не пересеклось. — Не сожгу-у… не сразу…

Вонзённый в землю посох горел ярко и весело, разбрызгивал искры, и молодая ведунья вдруг подумала, что для стрелков с правого берега нет лучше подмоги — такое пламя углядишь сквозь любой туман.

Но зато жуткая рана на груди соколицы закрывалась прямо на глазах.

Анея аж вскрикнула.

— Не знаешь, что посох этот я с детства растила, собственной кровушкой, что ни день, поливала? — жутковато усмехнулась Верея. — Вот теперь он за меня и горит… А ты не бледней мне тут! — накинулась вдруг на закатившего глаза Ольга. — Подумаешь, пулькой в спину получил! Кости не задеты, жилы большие не пробиты. Мясо зарастёт.

— Матушка Верея… а что же с Зорькой?.. Как я… к маме-то… вернусь?..

— Скоро узнаешь, — посулила старая ведунья. — Ну, закончила ты с ним, Анея? Вставай да пошли. В путь-дорогу нам собираться, ученица моя былая. Вишь, кажется Зверям, что не всё ещё я тебе обсказала, не все тайны раскрыла…

— Какая ещё путь-дорога?! — ахнула бывшая ученица. — Да ты в уме? Девочку похоронить! Облик вернуть, чтобы хоть проститься с нею могли!..

— Х-ха! — страшно осклабилась Верея. — Поверила, да, Анеюшка? Не-ет, поживёт ещё наша Зорька-зоряница, красная девица.

С ума спятила. Оюродивилась, с ужасом подумала Анея. Повредилась головою от горя.

— П-поживёт, Верея Велиславна?

— Ежели мы с тобой, милая, на задницах сидеть не будем, а ноги в руки — и на юг, за речку.

— А за речкой-то что?!

— Лекарство, — Верея так скалилась, что хоть саму Костлявую с неё рисуй. — Лекарство для Зорюшки нашей.

Тронулась. Точно. Нет от смерти лекарства, умершего ничто не поднимет.

Куда деваться? Что делать? Стукнуть обезумевшую старуху по голове, отобрать Ольга, встать перед кругом ведуний и ведунов, потребовать паренька себе?

— Уймись, девочка, — процедила сквозь зубы Верея Велиславна. — Посох мой, на крови выращенный, видела? Вот и лекарство для Зорюшки на крови замешено. Не твоей, не бледней; но моей и вражьей. А потому — собирайся, ученица, идём за реку. Ольга отошлём и выйдем.

— Ты, наставница, обезумела, — тоже сквозь зубы ответила Анея. — Какие лекарства?! Что ты несёшь? Убила девчонку, на зрячего погнала — мне, что ли, нос утереть хотела?

— Ай, молодца! — восхитилась старая ведунья. — Попрепираться со мной решила?

— Препираться я с тобой не буду, старая. А вот перед кругом — встану. Зорьку похороним. Ольга себе попрошу. Поняла? Не дам тебе его губить!

— М-м-м, хорошо, — невозмутимо отозвалась Верея. — Ну, а коль я тебе поклянусь, что знаю средство, что вернёт Зорю к жизни? Что ведомо мне снадобье, только мне, никому другому, что подействует? Поверишь ли? Обманывала ли я тебя? Лупить лупила, верно, — а обманывала?

Приходилось признать — нет.

— Не обманывала, — нехотя согласилась Анея.

— Так поверишь ли мне в последний раз? — тяжело воззрилась на неё старуха. — Пойдёшь со мной? Поможешь?

— Поможешь?

— Я, Анея, не боюсь никого уже и ничего. Ну, разве что Врана — так его все боятся. Смерть она смерть и есть. Ни позора не боюсь, ни стыда, ни осуждения. Круг пусть что хочет делает. Решит Ольга тебе отдать — слова не скажу. Но последнюю попытку Зорьку спасти — неужто не сделаешь? Со мною вместе?