Арктический мост - Казанцев Александр Петрович - Страница 9

- Трубу жалко брогать! - говорил, поблескивая антрацитовыми глазами, кавказец. - Замечательная труба оказалась, хорошо плавает, герметическая... Прямо не труба, а символ дружбы: обоим оказалась полезной - и советскому человеку, и американцу. Пожалуйста, знакомься. Мистер Герберт Кандербль. Мы с ним в воде познакомились. Это - инженер. Был в Сеуле... решил выбираться домой через Север и Советский Союз... Ну, а я выбирался туда же из Пхеньяна. Сурен Авакян. Тоже инженер, только советский... Хочешь мой мокрый заграничный паспорт? Эх, какую хорошую электростанцию бомбы погубили... Ай-яйяй!..

Американец стоял в шлюпке, спокойный, независимый, скрестив руки на груди. Андрею бросилась в глаза его развитая челюсть неестественно длинного лица.

- Тфеньк-ю! - кивнул он Андрею. Андрей понял, что американец благодарит его. Но мистер Кандербль не ограничился благодарностью, он снял с пальца перстень с крупным брильянтом и протянул его советскому магросу. Андрей растерянно замотал головой. Американец быстро и неразборчиво заговорил.

- Слушай, это совсем не простое кольцо, - переводил Авакян. Понимаешь, искусственный алмаз. Говорит, сам сделал.

И все же Андрей не решился взять. Он почему-то вспомнил недавний налет. Те ведь тоже были американцами. А этот, высокий с крупной челюстью, чувствовал себя здесь, как на прогулке, хлопал матросов по спинам и все время говорил: - О'кэй!

Из воды вытащили двух перепуганных до бесчувствия женщин.

- Братишки! Опять заходит, гад! Гляньте!- крикнул Вася.

Американец оглянулся, но не туда, куда указывал матрос, а на него самого. Такой уж был дивный голос у Васи. А если бы американец слышал, как Вася поет! Какой баритон!..

Над водой, совсем низко, летел нивесть откуда взявшийся самолет. Он стрелял из пулеметов по шлюпкам.

Андрей с Васей переглянулись, не веря глазам.

Авакян счел обстрел за должное, крикнул: - Ложись, пожалуйста - и потащил книзу американца.

Снова рухнул с неба обвал. Грохочущие звуки падали на хрупкую шлюпку, как раздробленные утесы...

Вскоре рев смолк вдали.

Матросы и пассажиры шлюпки поднимали головы, провожая взглядом удаляющийся самолет. Не сделает ли он еще захода?

Не поднялись только Вася с Андреем. Оба лежали окровавленные, привалившись к разным бортам.

- Ай-яй-яй!.. Какое дело - сокрушенно щелкал языком Авакян, Американец достал из кармана промокший, но безукоризненно чистый платок, решив, видимо, делать Андрею перевязку.

- Мертвый ведь, - сказал один из матросов.

До американца дошел не столько смысл, сколько тон сказанного. Он резко повернулся и покачал головой. Тут его взгляд остановился на одном из спасенных, которого, очевидно, имел в виду матрос. Человек лежал лицом книзу. Его черные жесткие волосы слиплись от крови. Американец повернулся к Андрею.

Шлюпка подходила к "Дежневу". Сверху спустили не веревочный шторм-трап, а парадный- лестницу со ступеньками и перилами, чтобы удобнее было поднять раненых.

Кандербль сам взял на руки советского матроса, на окровавленный мизинец которого он все-таки надел свой перстень с искусственным алмазом. Авакян старался помочь ему нести Андрея, но только мешал этому.

Испуганная, бледная, Аня тщетно вглядывалась в лица моряков, пытаясь отыскать Андрея. И вдруг она увидела его, окровавленного, на руках у незнакомого человека с нерусским длинным лицом. Глаза ее наполнились слезами. Она пошла впереди Кандербля, указывая дорогу в лазарет...

Южное ленивое море катило округлые валы- отзвук не утихшего где-то шторма.

Воздух в трюме торпедированного парохода, видимо, нашел выход, и подсохшая корма его теперь быстро погружалась. Скоро она скрылась под водой.

Через все море к солнцу пролегла золотисто-чешуйчатая дорожка.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПОСЛЕДНЯЯ ИСКРА

Андрея и Васю, состояние которых казалось безнадежным, поместили в отдельную каюту, корабельный "изолятор".

Две узкие койки, тяжелая металлическая дверь, чуть наклоненная стенка с круглым иллюминатором, запах моря, свежей масляной краски и лекарств... И рядом - тихая, скорбная Аня, добровольная сиделка.

Андрей первое время все беспокоился о Васе, слыша, как хрипело и клокотало у него в простреленном горле. Повернуться, посмотреть на друга Андрей не мог, - перебит был позвоночник...

Андрей все понимал. Он знал, что Вася умирает. Все знал и о себе... Это у монголов была такая жестокая, страшная казнь: человеку переламывали хребет и бросали его. Он долго и мучительно умирал. К нему могли прийти друзья и родные. Они лишь рыдали над ним, но не могли спасти...

Аня не уходила даже ночью. Андрей через полуоткрытые веки наблюдал за ней. Милый, бесконечно дорогой профиль... А кончик косы, выбившийся из-под белой косынки и попавший ей в руки, совсем размок. Верно, она думает, что им незаметнее, чем платком, вытирать уголки глаз.

Умирающий в какой-то момент становится мудрее окружающих. Врачи с ученым видом еще выписывают рецепты, медсестры старательно делают уже ненужные уколы, сиделка то поправит подушку, то сбегает за льдом или лекарством... А умирающий понимает все...

Андрей смотрел на Аню долгим, пристальным взглядом. Он словно старался запомнить ее, уходя...

Андрей понимал все. Он познавал предсмертную мудрость, он уже почти мог отдалиться от мира, спокойно созерцать его со стороны. Но вдруг, затмевая все: и боль, и отчаяние, и мудрость старца, -откуда-то из глубины накатывалась на него неистовая жажда жизни. Жить, жить! Во что бы то ни стало жить! Вот она, Аня, близкая, нежная!.. В ней - светлая жизнь с надеждами, мечтами...

Ведь они мечтали совершить что-то необыкновенное!.. И неужели теперь ничего не будет сделано? Ничего не останется?.. Стены каюты сдвинутся еще теснее... совсем сдавят... потолок опустится к самым глазам... а глаза закроются... И Андрей усилием воли приоткрывал веки, видел дорогой профиль, пушок на щеке, видел жизнь и не хотел, не мог отказаться от нее!

Полный черных провалов и ярких пятен, надвигался бред. Последние впечатления, отрывки сцен, неясные мысли и образы странно перемешивались в обожженном жаром мозгу...

Напрасно Аня то и дело поправляла мешочек со льдом у Андрея на лбу. Мозг его пылал, губы запеклись. Аня наклонялась к ним, улавливала едва слышные слова. Но что она могла понять в мгновенных вспышках затуманенного сознания!..

Андрей шептал. Аня почему-то старалась запомнить, что он шептал. Запомнить она еще могла, но понять!..

- Холод... холод... - повторял он, и Аня прикрывала его тремя одеялами, хотя озноба у него не было. - Холод между берегами,продолжал он, и Аня вспоминала их разговор об Америке. И вдруг он явственно произнес:Америка...- Потом он, должно быть, переживал последнюю драму в море. Он твердил: - Бак, плавающий бак... нет, плавающая труба... длинная, очень длинная труба... На одном конце советский человек, на другом американец... Труба, как туннель...

Он впадал в забытье, замолкал на час, потом начинал метаться и опять бредил плавающей трубой. И вдруг вспомнил самолет.

- Обгоняет звук... Вот это скорость! - отчетливо говорил он с закрытыми глазами. - И это в воздухе... А воздуха нет... Дышать нечем...Аня дрожащей рукой тянулась к кислородной подушке, а он отталкивал шланг. Не будет сопротивления воздуха,- неожиданно говорил он.- Из трубы ведь можно воздух удалить... Тогда скорость еще больше...

И Андрей обжигающей рукой сжимал занемевшие Анины пальцы и все шептал, шептал: - Не нужно холода... ведь на обоих концах трубы были люди... Кольцо хотел подарить... А труба была под водой... И пусть будет под водой... как в пруду... не помешает кораблям, льдам... ничему не помешает!.. Будет длинная, длинная... На одном конце Америка, на другом - Советский Союз...

Аня ничего не понимала. Конечно, и Андрей не давал себе отчета в том, что говорил.

Но в его воспаленном мозгу происходила титаническая работа: воспоминания детства, впечатления дня, проблемы современности и мечты о будущем - все это смешалось, взаимодействуя, как в неведомой химической реакции, слилось, породив что-то новое, никогда не существовавшее...