Одинокий волк - Гэфни Патриция - Страница 7

Типичная сцена в семействе Винтеров, вдруг сообразила Сидни. Все ждут, чтобы папа принял решение, высказал мнение, что-то сделал, совершил поступок, хотя в глубине души все прекрасно знают, что ничего он не сделает. Сидни знала не только это. Ей было отлично известно, что Филип убегает из дому, курит, выпивает и занимается, по выражению тети Эстеллы, «еще кое-чем похуже», с одной-единственной целью: чтобы привлечь внимание отца, вызвать у него хоть какой-нибудь отклик. А ведь, казалось бы, ему давно уже следовало понять, что это дело безнадежное. Сидни тоже как-то раз проделала нечто подобное: сбежала со Спенсером вместо того, чтобы подождать еще пять недель, остававшихся до торжественной церемонии венчания. Но все, чего она добилась, это возмущенных протестов тети Эстеллы. Тоже неплохой результат, но совсем не тот, какого она ожидала.

Ее тетушка явно вознамерилась доиграть спектакль до конца.

– Итак, Харли? Какие дисциплинарные меры ты предлагаешь ради спасения своего сына?

Профессор Винтер, органически неспособный что-либо предпринять без подсказки, беспомощно постучал пером по промокашке.

– А? Ну что ж… Гм… Надо подумать. Дисциплинарные меры. Гм… – Он опять постучал пером. – Э-э-э… есть какие-нибудь предложения?

Вот они, волшебные слова! Все, что нужно, чтобы вмиг развеять иллюзию, будто профессор является хозяином в собственном доме. Тотчас же, как по волшебству, на капитанский мостик вступил истинный главнокомандующий.

– Ты должен лишить его денежного содержания на весь июнь, – без малейшего колебания изрекла тетя Эстелла.

Сидни перевела дух. Какое суровое наказание! Однако, бросив взгляд на Филипа, она тут же успокоилась. Он всеми силами пытался изобразить ужас и подавленность, но от нее не укрылся лукавый огонек, промелькнувший в его глазах, и она догадалась, в чем дело. Среди прочих излишеств, которым он предавался прошлой ночью, были, наверное, и азартные игры. Ему явно повезло в карты.

– Гм… да. Как раз то, что нужно. Никаких денег на следующий месяц. А, Филип? Что скажешь? Ты усвоил урок?

Не обращая внимания на презрительное фырканье тети Эстеллы, Филип изменил свою небрежную позу, отделился от подоконника, выпрямился и отвесил отцу преувеличенно почтительный поклон.

– Да, сэр, усвоил. Благодарю вас, сэр. Постараюсь больше не вызывать вашего неудовольствия.

Даже папа улыбнулся, услыхав эти слова. В груди Сидни неудержимо вспыхнула теплая искра любви к отцу. Да, он, бесспорно, обладал чувством юмора – сухим, как песок в пустыне, глубоко скрытым, дремлющим до поры до времени и внезапно взрывающимся вам в лицо, когда вы этого меньше всего ожидали.

Единственным человеком, на которого его юмор не производил впечатления, была тетя Эстелла. Склонность к шуткам она считала одним из бесчисленных проявлений эксцентричности со стороны своего чудаковатого брата. Исполнив свой долг, она расправила плечи, повернулась кругом и маршевым шагом покинула комнату.

– Ты и вправду провалился по всем предметам, Флип? – спросил Сэм, утрамбовывая мокрый песок вокруг босых ступней и лодыжек старшего брата.

– Нет, Сэм, я провалил только половину. Только те, где есть цифры.

– Что-то вроде арифметики?

– Точно, Сэм. Что-то вроде арифметики.

– Я могу помочь, если хочешь, – предложил Сэм. – Я здорово справляюсь с арифметикой. Хочешь, я буду решать за тебя задачки, Флип?

Сэм до сих пор называл старшего брата старым прозвищем, придуманным, когда он был еще совсем маленьким и не выговоривал четко имени брата.

Филип откинулся назад, опираясь на локти, и пошевелил босыми пальцами ног, стряхивая песок.

– Спасибо, старина, но мне уже ничем не поможешь.

Молча наблюдая за братьями, Сидни стряхнула песок, попавший на край пледа. Она решила, что позже, когда представится случай, спросит у Филипа, специально ли он отстает в учебе, чтобы его исключили из колледжа и он мог осуществить свою заветную мечту: начать писать романы.

Но только не сейчас. Стоял чудесный день, последний день мая. Белоснежные облака, похожие на разбросанные по небу клочья ваты, плыли над темно-синей водой озера, порывы свежего ветра налетали достаточно часто, чтобы сделать жарко припекающее солнце вполне терпимым. Сидни улыбнулась братьям, радуясь, что они все снова вместе. Целых три месяца! Ей казалось, что прошло три года.

– Вот и у меня в детстве были точно такие же волосы, – сказала она Сэму, убирая с его лба упавшую светлую прядь. – На солнце они еще больше выгорали. Может быть, и ты будешь таким же рыжим, как я, когда вырастешь. Ты бы этого хотел?

Сэм задумался, наморщив покрытый веснушками носик. У Сидни тоже были веснушки, но не такие заметные: она скрывала их под пудрой.

– Ну не знаю, – нерешительно ответил он, поглядывая на Филипа. – Я думаю, темные волосы все-таки лучше. Темно-каштановые.

Сидни не обиделась на брата: Филип был настоящим красавцем. Может, у него и были причины ненавидеть Дартмут, но два года, проведенные в колледже, превратили его в весьма импозантного студента. Он все больше и больше напоминал отца на старых фотографиях, когда сам почтенный профессор Харли Винтер был еще веселым и разбитным студентом Чикагского университета. В это трудно было поверить, но их мать, умершая семь лет назад, часто рассказывала об этом своим старшим детям. Стало быть, это была правда.

– Значит, ты предпочитаешь вырасти и стать похожим на своего старшего брата, а не на свою старшую сестру, – надув губки, заметила Сидни. – Мне обидно.

Сэм захихикал и позволил ей опять взъерошить себе волосы. Он тоже изменился, пока она была в отъезде: еще больше похудел и – она готова была в этом поклясться! – подрос на два дюйма [7]. Ему уже исполнилось семь, и когда сестра гладила его по голове, он терпел это только потому, что давно ее не видел и страшно соскучился.

– Может, ты слишком мало ешь? – встревожилась Сидни, сжимая его костлявую коленку, торчащую из коротких детских штанишек. – Да я только и делаю, что ем. Лошадь столько не съест! Тетя Эстелла говорит, что я ем, как стая саранчи. Что такое саранча?

Не дожидаясь ответа, Сэм вскочил на ноги и побежал к воде, привлеченный какой-то непонятной, но мерзкой на вид штукой, которую Гектор только что вытащил зубами из полосы прибоя.

Сидни надеялась, что это нечто неживое, потом передумала и решила, что уж лучше бы оно было живым, но вскоре передумала снова.

– Я ем, как стая шакалов! – на ходу крикнул Сэм. Филип прямо у нее на глазах начал сворачивать папироску. Сидни неодобрительно покашляла скорее из чувства долга, но ее разбирало любопытство. Спенсер никогда не курил. Раньше ей только в поезде, да и то с безопасного для дам расстояния приходилось видеть, как мужчины сворачивают папиросы. Сидни еще раз оглянулась на Сэма, но он уже сидел на песке в тридцати ярдах от них, целиком поглощенный изучением неаппетитной находки Гектора.

– Ты все время куришь?

Филип сунул папиросу в угол рта и поднес к ней зажженную спичку. Ему удалось затянуться и выдохнуть дым через ноздри в один и тот же момент.

– Конечно. Помогает убить время.

Сидни покачала головой и даже поцокала языком в подражание тете Эстелле, но фокус с затяжкой произвел на нее должное впечатление.

– Сколько ты выиграл вчера в покер?

– Мне хватит.

– Обойдешься без денежного содержания? Он лишь подмигнул в ответ.

– Ты ведь знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, если останешься на мели?

Она по-прежнему жила в отцовском доме, однако наследство, оставленное ей Спенсером, сделало ее вполне независимой в финансовом отношении. Богатой, если говорить проще.

Наигранное выражение высокомерной скуки исчезло с красивого лица Филипа: он одарил сестру дружеской улыбкой.

– Ты просто персик, Сид. Что бы я без тебя делал? Сидни рассеянно следила, как ветерок треплет бахрому ее зонтика.