Одинокий волк - Гэфни Патриция - Страница 21

– Эй! – воскликнул один из репортеров, указывая на дорожку, огибавшую дом. – Смотрите, это он!

Майкл и Чарльз одновременно замерли на дорожке при виде репортеров. Майкл попятился назад, но Чарльз то ли в растерянности, то ли по глупости, то ли еще бог знает по каким причинам схватил его за руку и удержал на месте. Выругавшись вслух. Сидни побежала к ним, но было уже слишком поздно: вопя и толкаясь, репортеры кинулись к Майклу и окружили его плотным кольцом.

Чарльз был оттеснен в сторону. Он стоял никому не интересный, у него был вид обиженного ребенка. Чарльз был уверен, что все вопросы должны быть адресованы ему. Поверх мельтешащих затылков Сидни увидела побелевшее, застывшее от испуга лицо Майкла.

– Пропустите меня, – настойчиво повторяла она и в конце концов протолкалась к нему сквозь кольцо репортеров. – Прошу вас, дайте дорогу! Отойдите от него! Неужели вы не видите, что он нездоров?

Она закрыла своим телом, как щитом, его простреленную и забинтованную руку, которую он прижимал к животу.

– Отойдите. Прошу вас, оставьте его в покое. Репортеры пропустили ее мольбы мимо ушей. Они продолжали выкрикивать вопросы и щелкать фотоаппаратами.

Помощь пришла, когда ее отец показался из-за угла дома, крича на ходу:

– Эй, вы там, прочь от этого человека! Вест, ради бога, прогоните их!

Филип подбежал за ним следом, и толкучка наконец начала рассасываться. Журналисты узнали профессора Винтера: несколько месяцев назад он давал интервью газетам как представитель университета. Они отвернулись от Майкла, запоздало сообразив, что никаких ответов от него не получат, и окружили университетское светило, точно пчелы, нашедшие новый улей. Чарльз наконец опомнился и, боком протиснувшись сквозь толпу, встал рядом со своим патроном. Таким образом у Сидни появился шанс с помощью Филипа увести Майкла: никем более не задерживаемые, они укрылись в доме.

На следующий день фотографии Майкла появились на первых страницах «Дейли экзэминер», «Трибюн» и «Тайме». На каждой из них он выглядел как настоящий дикарь с бешеным взглядом. На фото, помещенном рядом на газетной полосе, 0'Фэллон в строгом костюме с галстуком производил впечатление солидного и ответственного гражданина, оскорбленного в лучших чувствах. «Найденыш в смертельной схватке с охранником», «Дикарь нападает на своего сторожа», – кричали заголовки.

К счастью, заметки, опубликованные рядом с фотографиями, отличались большей умеренностью. Отец Сидни категорически отрицал лживые наветы 0'Фэл-лона, и весь тон статей свидетельствовал о том, что авторы склонны больше доверять доктору антропологии, а не бывшему сторожу с репутацией скандалиста. Однако по ходу дела профессор Винтер был вынужден открыто признать определенную степень цивилизованности Майкла и полное отсутствие того, что можно было бы назвать «дикарством», хотя он до поры до времени не собирался открывать правду ни университетскому начальству, ни тем более широкой публике. По вине 0'Фэллона его план провалился.

В тот же вечер профессору Винтеру нанес визит его недоброжелатель. Декан Слокум, если верить словам профессора, всегда его недолюбливал, потому что Винтер был богат и ему не приходилось работать ради куска хлеба. В глазах Слокума это делало его дилетантом, а профессора возмущали такие необоснованные предположения.

Декан целый час провел, запершись в кабинете с отцом и Чарльзом. Сидни сидела в гостиной, пытаясь читать, но все время косясь взглядом на коридор и вздрагивая при каждом звуке. Наконец Слокум ушел. Минуту спустя она вошла в кабинет.

– Что случилось? Что он сказал?

Оба – и профессор, и ассистент – выглядели удрученными и подавленными. Профессор пребывал в глубокой задумчивости, поэтому от него Сидни так и не дождалась ответа.

Отвечать пришлось Чарльзу.

– Проекта больше нет. Он закрыл нам финансирование. Все кончено.

– Но нам придется его содержать, – добавил отец, выходя из тумана привычной рассеянности. – Теперь он скорее представляет интерес для истории естествознания, но нам все-таки придется оставить его у себя. Тем лучше для него. Я так и сказал Слокуму. Нельзя вечно перевозить бедного парня с места на место, передавая из рук на руки.

Он съежился, втянув седую голову в плечи ни дать ни взять черепаха.

Чарльз мрачно кивнул.

– Но мы все-таки сможем выжать из него статью сэр. Это лучше, чем совсем ничего. Описание наших экспериментов, несомненно, заинтересует многие журналы. Хотя мы больше не принимаем участия в дискуссии о воспитании в природных условиях, есть возможность порассуждать о более общих вопросах.

Сидни не смогла скрыть своей радости.

– Значит, вам придется прекратить ваши эксперименты? И он сможет жить здесь с нами? Ее отец поднял голову и улыбнулся.

– Как провинциальный кузен, приехавший погостить из деревни. Ты рада, правда. Сидни? Она была несказанно рада.

– А можно ему жить в доме?

– Гм? Вот уж этого я пока не знаю.

– Сэр, разве вам не кажется, что ему все еще нужен сторож? Что, если он попытается сбежать? Сидни возмущенно фыркнула.

– Побойся бога, Чарльз, он же не арестант, – возразила она, безуспешно пытаясь обратить все в шутку, хотя сердце ее раздирали сомнения.

Мысль о том, что Майкл опять окажется под охраной, была ей ненавистна, но… что, если он и вправду захочет убежать?

– Не думаю, что он попытается бежать, – заявила она с убежденностью, которой на самом деле отнюдь не ощущала. – В конце концов, куда ему идти?

– Куда угодно, – ответил Чарльз.

– Куда, например? Он не может пешком вернуться в бухту Эхо на озере Онтарио, а никакого другого дома у него нет. Кроме нашего. Честное слово, папа, мне кажется, он останется здесь. Он сам этого хочет.

– Я по-прежнему считаю, что это слишком рискованно, сэр. – А я по-прежнему утверждаю, что он не арестант. Сама испугавшись раздражения, прорвавшегося в голосе, Сидни опять попыталась смягчить свои слова шуткой.

– Кто охраняет его прямо сейчас? Никто. Но я не сомневаюсь, что он тихо сидит в своей комнате, бережет простреленную руку и ждет, чтобы кто-то принес ему чаю. Итак, папа?

Больше всего на свете отец Сидни не любил принимать решения. Его рука сама собой потянулась к трубке и замерла в воздухе над столом. Сидни знала, что стоит ему взять трубку в руки, как никакой надежды на ответ у нее не останется.

– Он мог бы жить в комнате для гостей на первом этаже, – торопливо добавила она. – Таким образом, он постоянно будет у нас на глазах, и мы все сможем… ну не охранять его, конечно, но присматривать за ним. Заботиться о нем.

– Да, но… – возмущенно начал Чарльз. Он не договорил, однако Сидни прекрасно поняла, что он хотел сказать: «Это моя комната!» Она почему-то заранее решила, что отмена научного проекта автоматически повлечет за собой его отъезд. Лицо Чарльза потемнело от напряжения, в устремленных на нее глазах, зло поблескивающих из-за стекол бифокальных очков, не осталось ни капли теплого чувства.

Очень многое стало ей ясно в эту минуту. Как будто объектив фотокамеры уловил расплывчатое движение и запечатлел его на четком неподвижном снимке.

– Гм, гм…

Не менее напряженно, чем сам Чарльз, Сидни ждала ответа отца. Что он сделает: примет решение или отложит это хлопотное дело на потом? Как обычно.

– Полагаю, он мог бы жить в доме… Это лучше, чем нанимать сторожа. Наша Эсти сама заткнет за пояс любого охранника. Ха! Университету он больше не нужен. Это означает, что с формальной точки зрения он свободен. Нельзя удерживать человека взаперти против его воли.

– Но, – возмущение Чарльза наконец выплеснулось наружу, – он же не человек!

– Что? Как это так? Конечно, он человек! Горе в том, что сейчас он представляет интерес разве что для газет, но никак не для антропологических журналов. Придется оставить его в покое, Вест. Это дело безнадежное. А нам пора переходить к другим делам.

Чарльз поспешно отвернулся к окну, чтобы никто не смог прочесть по его лицу, что он обо всем этом думает.