Могильщик. Трое отвергнутых (СИ) - Башунов Геннадий Алексеевич - Страница 52

Как же прав был Велион, когда затевал этот поход сегодняшней ночью.

Хасл нашёл могильщика глазами. Тот копался в своей сумке. Наконец, он выудил на свет странное приспособление с верёвкой. Глядя на его форму, охотник сразу понял, что это средство для лазанья по стенам или скалам.

- Вот и пригодилась покупка, надеюсь, не в последний раз, - в полголоса сказал Велион, обматывая верёвку вокруг пояса. Рюкзак, сапоги, шляпа, плащ и даже пояс были сложены в аккуратную кучку, на могильщике осталась только лёгкая рубаха, на которой чётко виднелись кровавые пятна, штаны, портянки и перчатки, да ещё нож, который он подвесил за шнурок на шею. Его голос, несмотря на небольшое время прошедшее с той перепалки, принадлежал абсолютно трезвому человеку. - А теперь слушайте, что мы будем делать. Сейчас я отправляюсь к хутору, один. Когда я доберусь до места, я подам знак, вы должны будете ползти следом. Именно ползти, так тихо, как только сможете. Если я подниму шум... В общем, сами поймёте - удирать или бежать ко мне на выручку. В удобном месте будет висеть вот эта верёвка, я постараюсь сообщить, где именно. Забираетесь по ней на хутор... ну, а там действуйте по обстоятельствам. И не дай боги, кто-то прикоснётся к моим вещам, даже если я сдохну. Всё ясно?

- Какой будет знак? - спросил Крамни.

- Волки у вас водятся?

- Кто?

- Ясно. Совы-то есть?

- Конечно, есть.

- Я ухну четыре раза. Тогда ползите. Очень тихо. Если вы поднимете шум, я вряд ли смогу проникнуть на хутор незамеченным.

- Я буду ползти и визжать как хряк, которого вот-вот кастрируют, - оскалился тот пастух, с которым Велион повздорил.

- Тогда я сам отрежу тебе яйца и засуну тебе их в рот, чтобы ты заткнулся, - пригрозил Крамни. Но на его лице тоже была улыбка.

Велион зло ухмыльнулся в ответ, хлопнув Хасла по плечу, закинул нож за шею и нырнул между камней. Хасл сунулся в щель за ним, намереваясь пожелать удачи, но не успел. Могильщик двигался очень быстро и невероятно тихо, и охотник потерял его из виду уже через пару мгновений.

- Если бы он захотел зарезать меня во сне, у него был бы шанс, - с лёгким удивлением произнёс Крамни.

- Мимо твоей грёбаной жены и блоха не проскочит, не волнуйся, - ответил Сухорукий.

Хасл хотел шикнуть на них, чтобы меньше шумели, но одёрнул себя. Они шептали едва слышно. А он просто чертовски сильно волнуется. И худшее сейчас - это ожидание.

- Я не буду снимать свои сапоги ради какой-то тишины, - сказал кто-то.

- Снимешь в хуторе, и тогда нам драться даже не придётся - вонь твоих ног убьёт всех хуторян, - отозвался Сухорукий.

- Старик, я буду смотреть как ты лезешь с одной рукой по верёвке и смеяться.

- Тогда я воткну в твою никчёмную глотку свой нож.

- И сразу свалишься с верёвки, - добавил Крамни.

Сова ухнула четыре раза через несколько минут.

- Пошли, - скомандовал глава изгоев.

Хасл тоже не снимал сапог. Он полз третьим, сразу за Крамни и говорливым пастухом. Острые камни впивались в его ладони и коленки, но ползти оставалось не так уж и долго. Полдюжины мужиков, среди которых был однорукий старик, шумели несоизмеримо больше, чем один могильщик, и Хасл каждый миг ждал, что в его затылок вонзится стрела. Но пока он судорожно перебирал руками и ногами, лишь изредка поднимая залитое потом лицо, чтобы посмотреть, приблизился ли хутор. Каждый раз стена становилась всё ближе, но слишком - слишком! - медленно.

А в какой-то момент над их головами раздался зычный крик могильщика:

- Ко мне! Верёвка на правой стене!

Хасл вскочил на ноги, едва не упал, подвернув ногу, и, охнув, захромал к хутору. Больно, но терпимо. Всё, что ему сейчас нужно - это бежать.

- Быстрее, сукины дети!

Они торопились как могли, но до хутора оставалась ещё половина пути.

Глава пятнадцатая. Пылающий хутор (2/3)

***

Могильщик пробирался по каменистому склону, вспоминая давно минувшие времена. Когда-то он преодолел бы эти восемьсот ярдов за несколько минут даже ползком. Сейчас времени потребуется гораздо больше. Но он по-прежнему ни разу не пожалел о том, что сбежал из Болотного Замка. Не собирался делать этого и сейчас.

Если маг по-прежнему на хуторе, им придётся совсем не сладко. Все вели себя так, будто этого Урмеру там и в помине не было, и это даже правильно - каждый ставил перед собой выполнимые цели. Когда погибнут хуторяне, проще будет совладать с колдуном. Всё просто.

Мелкие камушки в мокрой траве знакомо покалывали ладони Велиона. Если бы не перчатки, он наверняка сорвал бы кожу. Но чёрная кожа берегла от острых камней ничуть не хуже, чем от проклятий.

Единственное, в чём могильщик никогда не сомневался - это в перчатках.

Каждые тридцать футов Велион замирал, вслушиваясь в ночную тишину. Наверняка хуторяне выставили на стражу пару человек. Но те либо никак себя не выдавали, либо дрыхли, как это частенько бывает с плохо дисциплинированными вояками. Предрассветные часы всегда самые тяжёлые, без разницы, стоял ты на часах всю ночь или же тебе дали прикорнуть перед выходом.

Как-то раз их с Халки наняли, чтобы они устранили главарей бунтующих крестьян. Вернее, наняли Халки, а тот взял четырнадцатилетнего ученика с собой на боевое крещение. Вдвоём они шли по следам бунтовщиков, благо следов те оставляли много - сожжённое поместье, разграбленный купеческий обоз, поваленные виселицы... Лагерь бунтующих они нашли на четвёртую ночь. Те расположились под холмом, видимо, планируя тем самым укрыться от ветра. Восемь сотен ошалевших от своей безнаказанности крестьян, перепившиеся вином, награбленным из запасов повешенного ими графа и того обоза. Почти все костры прогорели. Они шли вдвоём через ряды спящих тел, и Велион каждую секунду ждал, что сейчас ловушка, расставленная хитроумными главарями бунтовщиков, захлопнется, и завтра их изуродованные тела повесят на придорожном столбе, как это было с купцом. Но ловушка всё не захлопывалась, и убийцы шли, выискивая зачинщиков восстания. Их было трое, но с ними в единственном во всём лагере шатре находилось ещё дюжина человек. У шатра даже была выставлена стража, трое крепких мужиков с хорошим оружием. Они умерли, даже не пробудившись от своего пьяного сна. Когда убийцы вошли в шатёр, Халки жестом приказал убить всех находящихся там людей - главарей, их подручных, спящих служанок из поместья, которые, присоединившись к бунту, даже не сменили одежду и щеголяли в цветах убитого ими графа.

Одна из жертв долго смотрела на убившего её мальчишку, зажимая своё перерезанное горло ладонями. Она была старше своего убийцы разве что на пару лет, на её боках ещё не зажили раны от кнута, на голой груди виднелись следы застарелых укусов, а бёдра покрывали синяки. На её пояске болтался отрезанный член, принадлежащий либо графу, либо его старшему сыну - только их тела несли на себе следы оскопления. Девушка смотрела на Велиона, и в её глазах было не понимание. Должно быть, она считала, что всё делала правильно эти последние для неё дни.

- Что, хер встал? - прошипел тогда Халки, и его грубый голос отрезвил Велиона. - Шевелись, пока нас тут не прихватили с трупами. Убивать нас будут долго, поверь мне.

Но они без спешки добили спящих бунтовщиков и так же спокойно ушли из лагеря, сопровождаемые дружным храпом вчерашних крестьян.

- Ты убиваешь тех, за кого тебе платят, - холодно сказал Халки, когда убийцы ушли на достаточное расстояние от лагеря. - Без разницы, кто это - купец, граф, сисястая смазливая баба или такой же наёмник, как и ты.

- Не в том дело. Если бы эти крестьяне собрали деньги на то, чтобы убить своего графа, мы бы его убили, так ведь?

- Убили бы. Но не стали бы предварительно отрезать ему и его сыну яйца или насиловать его жену и дочерей. Но в этот раз нас нанял брат покойника. Зачинщики наказаны, а стадо, которое они вели, протрезвеет, поймёт, что сотворило, и вернётся обратно на свои поля. Разве что некоторых узнают и отделают кнутом, либо повесят особо отличившихся. Но таких будет немного. Убив полтора десятка ублюдков, мы позволили сохранить несколько сотен жизней, в противном случае их бы втоптала в землю кавалерия, которую собирают ближайшие сеньоры. Я не говорю о тех поместьях и купцах, которых могло встретить на своём пути это стадо. Понимаешь? Наша работа - это меньшее зло, и так будет всегда.