Грани (СИ) - Малов Александр - Страница 17

«Может быть, хозяин этого… шара закинул их совсем недавно?»

Эрик разглядел состояние дров и… сильно удивился: дрова, опаленные и наполовину превратившиеся в уголь, наотрез отказывались сгорать до конца. Эрик как загипнотизированный уставился на огонь. Прошло немало времени, но картина не изменилась. Волшебные дрова словно застыли на месте в определенный период времени и продолжали гореть несмотря ни на что. Эрик решил, что его воображение попросту разыгралось и, отведя взгляд от камина, начал разглядывать ковер. Это был небольшой круглый (похоже, здесь любили все круглое) ковер зелено-коричневого цвета, ткань которого была на удивление мягкая. Не обнаружив на ковре ничего необычного, Эрик беззаботно улегся на нем. Так продолжалось некоторое время. Эрик поглядывал в черный потолок, бесконечно пылающий огонь в камине, пейзаж за окном.

«Рано или поздно кто-то должен объявиться. Дома с горящими каминами не бывают пустыми. Все это знают».

Неожиданно Эрик увидел еще один предмет, который не замечал ранее. Черный предмет трудно было различить на фоне черного цвета. Подойдя поближе, Эрик, наконец, разглядел, что эта была потертая старая рукопись.

Несмотря на то, что повсюду была сажа, рукопись оказалась чистой. Это был чей-то дневник, но то что «чужие дневники» читать нельзя не волновало Эрика.

«Могу я быть плохим парнем хотя бы после смерти? И потом, возможно, прочтя это, я смогу понять, где оказался».

Эрик открыл первую попавшуюся страницу:

«Помню, как мы нашли того голубя во дворе. У него было сломано крыло, и я с ребятами убрал его под ближайший куст, чтобы спрятать и не дать бедняге стать обедом для кошек. Мы гуляли во дворе весь день, заглядывая по очереди под дерево, не уполз ли голубь, но он лежал смирно, и лишь изредка подергивался. Мы пообещали вернуться к нему завтра, но когда я ушел, Ингрид, девочка со двора сказала мне, что голубя не спасти и что его надо убить, облегчив страдания. Тогда я был слишком маленьким, и мне показалось, что это действительно спасет бедную птицу. Когда все ушли, Ингрид дала мне камень…».

Эрик с ужасом отшвырнул книгу подальше.

«Это и вправду дневник… МОЙ дневник, — в горле у Эрика резко пересохло, — какого черта тут происходит?»

Песчаные снежинки под чьим-то командованием отлетали от окна чугунного шара и, вновь кружась по ветру, устремлялись вдаль в неизвестное направление — в самый центр заснеженной и безлюдной долины…

Глава 7: Этот долгий и мрачный кошмар

Глава 7: Этот долгий и мрачный кошмар

Разум Стивена Баркса витал в ночной тьме. Учитывая сколько времени сознание Стивена находилось в этой самой тьме, можно было уточнить: разум Стивена не витал, а, скорее, полз.

Иногда Стивен слышал голоса. Их было не много, а потому Стивен быстро успел запомнить каждый и даже обозначить их обладателей, узнать место своего нахождения и даже причину появления тьмы вокруг него.

Для начала Стивен определился со своей временной обителью. Больница. Это подтверждали запахи самых разнообразных лекарств и таблеток, от которых, если бы Стивен был в здравом состоянии, у него бы возник приступ тошноты и очередной долгий обморок. Теперь, как отметил Стивен, он чувствовал запахи особо хорошо. Все они были резкие и неприятные, но тем не менее каждый из них так и норовил обследовать носовые половины Стивена, словно шайка искателей приключений.

Кроме того, люди из "внешнего мира", как теперь выражался Стивен, разговаривали особыми терминами. По большей части все они были связаны с медициной. Иногда Стивен слышал приятный женский голос. Голос шел из динамиков громкоговорителя, но при этом был настолько чистым, что казалось обладатель этого голоса совсем рядом. Иногда Стивен любил воображать, что такой голос мог принадлежать горячей блондинке в черных сексуальных чулках и кружевном белье, поверх коротенького халата.

"Ваш позвоночник поврежден. Очень сильно поврежден — шепчет приятный голос в ухо Стивену так близко, что тот даже может уловить еле уловимый запах губной помады медсестры — позвольте я сделаю вам массаж, мистер Баркс. Поверьте, у меня очень умелые руки"

"Да — думает с улыбкой Стивен — я в этом не сомневаюсь"

В ответ коротко смеется, но даже ее голос приятнее всего, что происходило в жизни Стивена Баркса.

А в жизни этого двадцати двух летнего преступника случалось всякое дерьмо.

Любовь к больничным заведениям Стивен Баркс не питал никогда. Хотя для него это место было сродни второму дому. В свое время Стивен был довольно драчливым ребенком, а потому люди в белых халатах латали его довольно часто. И также часто отчитывали его. Больше всего Стивену запомнился один момент из детства, определивший дальнейшую антипатию к подобным заведениям — стоматологи. Стоматологи пугали его. У них всегда имелись разные холодные металлические инструменты, которые они насильно впихивали тебе в рот (а Стивен свято верил, что кроме пищи, туда ничего попадать не должно) и постоянно заставляли тебя сплевывать накопившуюся слюну. Но все эти прелюдии были мелочью по сравнению с первым удалением зуба.

О нет, Стивен помнил эту боль как сейчас.

Вот к тебе подходит милая на вид женщина и мягким голосом и с улыбкой на лице говорит, что будет вовсе не больно. Сначала она ставит обезболивающий укол и ты, хоть и со страхом на лице, но переживаешь это как мужчина. Потом она берет в свои руки щипцы. Слава богу, с открытой пастью и закатанными глазами ты не можешь разглядеть их как следует. Иначе бы ты давно уже откинулся в кресле. И вот, когда щипцы охватывают твой зуб, ты начинаешь по-настоящему нервничать, твои руки сильнее вжимаются в ручки стула, а глаза жмурятся сами по себе. Ты пытаешься вдохнуть ноздрями больше воздуха, чем могут вместить твои легкие, но все, что ты ощущаешь, это неприятный запах медицинских резиновых перчаток. Наступает момент истины и… взрыв дикой боли.

Обезболивающее действует на все, кроме твоего зуба. Стоматолог вырывает тебя прямо из кресла так, словно ты сейчас отлетишь на несколько метров. Но твой зуб по-прежнему остается у тебя во рту. Этот садист в белом халате пытается выдернуть его еще и еще и раз, и кажется, что женские руки по определению не могут вместить в себя столько сил, чтобы покончить с этой процедурой. Из твоих глаз сыплются настоящие искры. Еще один рывок, и твой зуб наконец-то покидает пределы рта. А потом ты ревешь. Ревешь, как маленькая девочка. Из твоего рта течет кровь, а по телу течет ненависть. Ненависть, которая останется в сердце маленького мальчика навсегда.

***

Откинув воспоминания, как страшный сон, Стивен пытался понять, что же с ним произошло. Порою, Стивен слышал плач. Иногда откровенные рыдания. Но еще чаще он слышал молитвы своей сестры Карен. Молитвы о его скорейшем возвращении.

Если бы сознание Стивена способно было принять какую-либо форму, то оно имело бы большую и злобную ухмылку. Стивен вспомнил, что его переломанные кости были частью жутко неприятных обстоятельств. Стивен знал, что когда в баре на него напали трое отморозков, он мог выбрать — драться до последнего или убежать. Он мог кричать о помощи или просто смириться. Но то, что Стивен знал лучше всего — встать на колени и начать молиться было самым глупым решением, которое он мог принять. Господь не пришел в ту ночь, так почему он должен прийти сейчас и своей всесильной рукой вытащить Стивена из этого дерьмового положения?

«Молитвы не в тренде, сестренка. Убедись сама, но если встать с колен и заняться чем-то ПОНАСТОЯЩЕМУ полезным, то эффект тебя очень сильно удивит, — так говорил Стивен сам себе, и его слова, распространяясь по окружающей тьме, так же быстро тонули в ней. — Молитвы не дают ничего, кроме последней попытки внушить себе, что все не так хреново. Когда есть шанс на что-то хорошее, никто не обращается к Богу. Когда все хорошо, боги не нужны. Богов не благодарят, на них лишь надеются. А потому, поделом всем тем, чьи молитвы не услышаны. Эгоистично, сестренка, эгоистично… И сейчас, видимо, мне хреновее некуда, так что даже сам Господь, обратись я к нему хоть трижды, разведет руками. Ну и пусть. К черту все это».