Как солдат стал солдатом
(Рассказы) - Никольский Борис - Страница 6

Но вот на нашу страну напали фашисты, и с этим человеком случилась беда: в одном из тяжёлых сражений он был ранен и попал в плен. Три долгих года провёл он в плену. И истязания надсмотрщиков, и пытки, и голод — чего только не пришлось вынести ему!

1945 год, последний год войны, застал его в одном из фашистских концлагерей в Германии. Фашисты прознали про его умелые руки и заставили работать в мастерской — ремонтировать радиоаппаратуру.

Здесь по заданию подпольного комитета, который действовал в лагере, он тайно собирал радиоприёмник. Это было смертельно опасное дело. Но он знал, как нужен приёмник подпольщикам. Чтобы услышать правду о том, что происходит в мире, как советские войска и войска союзников бьют фашистов. Ведь фашисты в лагере всячески старались скрыть от заключённых правду.

Советский радист придумывал разные хитрые способы, чтобы утаить нужные радиодетали. К счастью, надсмотрщики мало разбирались в радиоделе. И прятал он радиоприёмник тоже хитро — в ведре с сапожной мазью. Конвоирам и в голову не приходило, что у этого ведра двойное дно и под слоем вонючей мази спрятан радиоприёмник. Когда приёмник был собран, радист передал его подпольному комитету.

А между тем фронт подошёл уже совсем близко к концлагерю, где томились тысячи пленных — и русских, и поляков, и французов… Считанные дни оставались до освобождения. Но тут страшный слух пронёсся среди заключённых: фашисты готовятся уничтожить узников! Всех до одного человека!

Теперь надежда оставалась лишь на наступающие советские войска — только они могли избавить от гибели тысячи людей.

Но как сообщить советским командирам об угрозе, нависшей над узниками? Как? Вот над чем ломали головы члены подпольного комитета.

И они опять обратились к советскому радисту. Собрать радиопередатчик и попытаться установить связь с наступающими — это была последняя надежда, последний шанс на спасение. Иного выхода не было.

И радист принялся за работу.

Каждую минуту он рисковал жизнью. Он торопился изо всех сил — любой день мог стать последним для заключённых. Шло невидимое отчаянное состязание: что произойдёт раньше — он соберёт передатчик или фашисты уничтожат лагерь?

Он выиграл этот поединок, он успел. И подпольный комитет послал в эфир призыв о помощи.

Штабные радиостанции Советской Армии приняли эту необычную радиограмму. И советские войска ворвались в лагерь на день раньше, чем предполагали фашисты.

Узники были спасены. И многие из них так и не узнали, что жизнью своей обязаны советскому радисту, его мужеству, его хладнокровию, его умелым рукам…

Как радиостанция со мной разговаривала

Признаюсь честно: когда первый раз увидел я радиостанцию, которую мне предстояло изучить, на которой мне и моим товарищам предстояло работать, я растерялся.

Радиостанция занимала целую автомашину. А сколько здесь было разных приборов, переключателей, сигнальных лампочек! Разве все запомнишь! Разве разберёшься в них! И это только снаружи, на виду! А если заглянуть внутрь?

Нет, никогда раньше не приходилось мне видеть столько различных радиодеталей — и конденсаторов, и сопротивлений, и ламп, и трансформаторов!

Одни детали были большие, другие — совсем крошечные, едва разглядишь. А между ними тянулись тоненькие проводники.

Настоящий лабиринт!

Как тут было не растеряться!

Хорошо, если будет радиостанция работать нормально, как положено, без осечек.

А если — неисправность? Если откажет, сломается, перегорит — тогда что? Как отыщешь, как угадаешь среди сотен деталей одну-единственную — неисправную?

Нет, видно, пока не поздно, надо попросить, чтобы перевели меня в другую роту.

А сержант Петров посмотрел на моё расстроенное лицо и говорит:

— Да вы не волнуйтесь, не теряйтесь. Радиостанция вам всегда сама поможет, сама подскажет, что делать.

— То есть как это подскажет?

— А очень просто. Вот смотрите.

Повернул он один за другим переключатели, включил радиостанцию.

Ожили, качнулись стрелки приборов.

— Видите, — говорит сержант Петров, — загорелись зелёные сигнальные лампочки? Это радиостанция вам докладывает: «Всё в порядке, могу приступать к работе!»

На одном из приборов беспокойно закачалась стрелка, остановилась у самой красной черты.

— А это, — говорит сержант, — радиостанция просит вас: «Сбавьте, пожалуйста, напряжение…» Понятно?

Повернул он ручку под прибором — и правда, сразу успокоилась стрелка, отодвинулась от красной черты.

И тут вдруг вспыхнула справа, на панели радиоприёмника, красная лампочка.

Засветилась тревожным светом.

— Ага, — говорит сержант, — вижу, вижу. Это она вам сигналит: «Перегорел предохранитель! На помощь, на помощь! Прошу сменить предохранитель!»

Выключил сержант радиостанцию, быстро отыскал среди запасных деталей предохранитель, заменил им перегоревший. И когда снова повернул главный переключатель, опять засветились на панелях радиостанции зелёные глазки сигнальных лампочек.

Всё в порядке!

— Умница! — говорит сержант Петров. — Вот видите, главное — это общий язык с радиостанцией найти, научиться понимать язык, на котором она с вами разговаривает… И тогда не подведёт она вас.

Прав он оказался.

Потом не раз вспоминал я эти слова сержанта. И благодарил его за этот урок.

История третья, рассказанная сержантом Петровым на привале

Было это в суровых краях, на далёком Севере. Несли там свою нелёгкую службу воины противовоздушной обороны. И вместе с ними служил солдат-радист по фамилии Пенкин.

Как-то дежурил Пенкин на радиоприёмном центре. На улице стояла полярная ночь, бушевала пурга, свистел ветер. А здесь, в радиоприёмном центре, было тепло и тихо.

Только раскрыл Пенкин журнал дежурства, собрался записать, что всё спокойно, никаких, мол, происшествий не случилось, как вдруг распахнулась дверь — и в комнату вошли командир роты и фельдшер. Оба в снегу, у обоих и ресницы и брови обросли инеем.

Вскочил Пенкин, чтобы, как положено, отдать рапорт, но командир роты остановил его жестом.

— Случилась, Пенкин, беда, — сказал командир. — И теперь вся надежда на тебя, Пенкин.

Оказывается, только что из соседнего рыбацкого посёлка привезли в санчасть больную девочку. С каждой минутой девочке становилось всё хуже. Она задыхалась, бредила.

— Пробовали вызвать вертолёт, да сам видишь, что делается, — буран, не пробиться! Остаётся один выход: связаться по радио с госпиталем.

Командир ещё не кончил рассказывать, а Пенкин уже говорил в микрофон:

— Волна, я — Парус, Волна, я — Парус…

И трёх минут не прошло, а в штабе, за сотни километров отсюда, в большом городе, уже знали о больной девочке.

— Не волнуйтесь, — сказал дежурный по штабу, — попытаемся помочь.

Вызвал он из госпиталя самого лучшего врача. Приехал врач в штаб, сел к рации, взял в руки микрофон, надел наушники.

— Я вас слушаю, — говорит, — расскажите подробно, что с девочкой.

Через сотни километров сквозь треск разрядов донёсся его голос до маленького посёлка, где возле радиостанции в тревожном ожидании томились командир роты, фельдшер и радист Пенкин.

Выслушал врач всё, что рассказал ему фельдшер, задумался.

Тишина наступила в наушниках.

Подумал, подумал врач, потом посоветовал, какой укол надо срочно сделать и какие таблетки дать больной…

— Я буду дежурить здесь, у рации, — говорит, — а вы мне каждый час сообщайте о состоянии больной…

Как медленно тянулось время! Девочке то становилось лучше, то она снова теряла сознание.