Светлое будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 21

— Ну, теперь уж точно не возьмут.

— Тем более… — перебил, — не надо было и сюда тебя брать. Не твое это. Пошла вперед — иди, не оборачивайся. Не пропаду. А смогу когда подсобить чем — всегда буду рад.

— А мне нельзя? Так теперь братья поступают? — поражаюсь его мышлению.

Враз облокотился, подпер голову рукой. Взор мне в очи:

— Ну, какой ты мне брат, Ник? Глянь какие сиськи выросли, — вмиг потянулся к пледу и попытался опустить его.

— Отвали, придурок! — заржала тотчас, рьяней прижимая к себе покрывало. Хоть и в толстовке — а все равно, идиот, засмущал.

Загоготал и тот в ответ — как раньше, когда меня пытался доставать моей «девчачестью», слабостью, разницей между нами, а я глупо, наивно, отчаянно доказывала обратное, отстаивала свое положение ровни.

Разлегся вновь на подушке:

— Ты — баба, и этим всем сказано. Должна думать о доме, о семье… а не… Мордобой и прочее — оставь нам, дуболомам и грубиянам.

Смеюсь.

— Ба… — удивленно, перевернулась я набок. — Чет совсем недавно ты иное пел.

— Когда? — искренне изумился. Глаза в глаза.

— Когда Ритку обсуждали.

— Не сравнивай. Это разные понятия. Ты — девушка, а она — шалава, шкура галимая, — рявкнул злобно, но тотчас сдержался. Отвернулся. Вновь разлегся на спине. Взгляд в потолок. Шумный вздох: — И не напоминай мне больше о ней. Ни видеть, ни слышать не хочу. Пусть вон… едет домой и там тусуется, позорит их, а не меня.

— О! — возмущенно. — Второго батю чую, — недовольно.

— Че? — резво метнул на меня взор.

Игнорирую. Последовала примеру. Разлеглась на подушке:

— Ниче… спи давай.

— А ты что, за нее заступаться решила? — удивленно, не сбавляет оборотов.

— Пока она меня не трогает — и я ее не трогаю. Лишь бы нас двоих стороной обходила.

— Ну так… и я о чем.

— Федь, — проворачиваюсь. Взгляд в лицо Рогожину. — Но она твоя сестра… родная.

— Ты моя — родная. А она — ошибка.

— Все мы — ошибки. Каждый по-своему. И что теперь?

— Надо честь знать, и башку на плечах иметь, а не…

— А мы имели? Такими же придурками были, только свои, иные концерты строя.

— Но поумнели.

— Ага. Как жизнь отхлестала — так и поумнели. Вот и ее. Придет время — наплачется — и остепенится.

— Да поздно будет. И так… полгорода уже в ней… побывало.

— А ты свечку держал?

— Че?

— Ниче. И вообще, это ее дело.

И снова отвернулась. Чую… как странное чувство во мне заиграло. Ведь… по сути, я чем-то схожа на нее. Меня так само разово натянули… и бросили, как мерзкую шваль. Так что… чем я лучше нее? Не так много, но… Может, и ее кто там… и просто… она сломалась? Кто же скажет…

— Я чет не знаю, или че? — внезапно. Резво. Привстал.

Отвечаю взглядом: глаза в глаза.

Невольно испугалась. Но еще миг — и тая в его добрых озерах, невольно заржала этой излишней его серьезности, грозности. Как же я отвыкла от злюки-Рожи. Даже забавно.

— Нет, — смеюсь. — Спи. Чиста и невинна, как дитя, — лгу… довольно искусно. — Не переживай… Вся моя парадигма[16] чести… со мной.

Глава 11. Переменный ток. Напряжение[17]

Не знаю, сколько времени прошло, как мы с Рожей стихли, но Федька уже с радостью принялся делиться размышлениями с Морфеем. А вот мне так не свезло: всё еще отчаянно бродила думами неприкаянной в полудреме, и даже алкоголь не спасал… От хорошей эмоциональной встряски за день, переживаний, волнения из-за двух ярких встреч, которое до сих пор осколками по венам шаркалось, так и не смогла уснуть.

Скрип двери. Тихие, неуверенные шаги — и дрогнула, запищала пружинами у наших голов кровать (та сама, что за грубой). Расселся, давясь какими-то, судя по всему, не менее тяжелыми, нежели мои, мыслями, «ночной гость». Шумно вздохнул, вдруг странное, излишне усердное движение — отчего невольно поддаюсь я интересу: устремляю на него взор, но не дает даже ничего толком увидеть, рассмотреть, как тотчас нечто огромное, белое, одутлое влетает в меня. Тихий смех.

— Какого?.. — злобно гаркнула я. Подушка, отлично вписавшаяся мне в лицо. Отбросить гадкую прочь, гневный взгляд обрушить на ненормального: Мирон. Сидит, ржет, давится язвой, потешаясь моим разоблачением.

— Ты больной, что ли? — рычу, но уже более сдержано, дабы никого не разбудить. Повезло, что хоть Рожа не проснулся.

— А че вы… теснитесь? Бедные, несчастные… словно сиротки…

Скривилась я от раздражения.

— А ты как? — киваю на голую кровать: одна перина, простынь да одеяло.

Еще шире его ухмылка:

— Какая забота… И не такое проходили.

Неожиданно скомкал одеяло — и умостился сверху. Руку под голову. Взор на меня, все еще застывшую в удивлении:

— И че? Я тебе спасибо должна сказать? — рычу, хотя и уже позорно проклевывается на устах улыбка.

— А ты умеешь? — ржет (едва слышно).

— Да иди ты, — рассмеялась и я в ответ. Уложила сбоку от (теперь уже) Федькиной «свою» подушку — и улеглась сверху. Миг — и позорно сдаюсь: задираю голову вверх. Взор на своего благодетеля: все еще улыбается, гадина.

— Че? — не выдерживаю.

— Ниче, — тихо хохочет. — Че такая злая?

И снова скрип двери. Живо отворачиваюсь. Замираю, строя вид спящей.

Тихие, робкие шаги — и опять в нашу сторону.

Застыл кто-то у кровати. Позорно уступаю интересу — распахиваю веки: Зайчонок (тот самый, что не есть, итить ее налево).

— Че? — внезапно удивленно-грубое Мирашева ей.

— Я к тебе, — тихое, мерзко-кокетливое хихиканье. Движение, шорох — и запищала обиженно кровать.

— Куда? Не видишь, на одного? — недовольное. Хотя, судя по всему, не очень-то… категоричное.

Ведь шепот становится еще тише, интимней… соблазнительней. А кровать — пищать куда усерднее от аляповатых движений ее захватчиков.

— Слушай. Не надо, а…

— Я тихо. Никто и не узнает.

— Я узнаю, — грубо, но сдержано. — Не хочу.

Тихий смех. Визгнула змейка.

— Я же чувствую, вижу, что хочешь. Расслабься, котик… Ты же знаешь, я сама всё сделаю. Главное — доверься…

— Да блядь! — бешеное. Резвые движения. Переполох, отчего та (судя по внезапному вскрику) чуть не упала. Жуткий крип, стук.

— Ты куда? — обиженное, врастяжку.

Не ответил. Неуклюжий, но стремительный, уверенный ход прочь.

Буквально секунды — сорвалась и эта курица за ним, да так поспешно, что кого-то (кто на полу, на матрасе, спал) даже умудрилась задеть — замычал, засопел, заматерился несчастный себе под нос, но тут же благополучно опять уснул…

* * *

Минуты тикали, а напряжение в моем сознании росло по шальной экспоненте. Мысли, догадки… гипотезы просто взрывали мозг. Сжималось от странных чувств сердце. Гордость, самолюбие… подбитой вороной, неужто это вы в столь странную, безумную игру со мной сыграть решили?

Черти что.

КТО? Мира!

Дался он мне… Век не видела… и еще столько бы.

Гневно выругаться себе под нос, приподняться в постели. Взор около — спят, сопят — тихо вкруг.

«А, гори оно синим пламенем!» — живо подрываюсь, на край — встаю. Нашла где-то там свои «кроссы», обула, как смогла, — и пошаркала на выход.

— Ты куда? — неожиданно заспанное, хриплое мне в спину… Федьки.

Обмерла пристыжено я, полуоборот:

— В туалет. Спи! Сейчас буду.

— Провести? — трет глаза несчастный.

Невольно улыбаюсь я этой его заботе:

— Не дури голову! Знаю где — сама найду…

— Да я не… — перебивает.

Отчего и я тут же его пресекаю:

— Да поняла! Спи! Не пять лет — справлюсь.

Не дожидаясь очередных словесных выпадов — быстро за дверь.

* * *

Черт… еще и сушняк нехилый давит. Рановато как-то… али уже пора?

По памяти вырулить к кухне (в доме которая). Только хотела пнуть дверь, как тотчас узнаю голос: еще бы… — Мирон.