В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон - Страница 96

«Мой отец очень… прямолинейный человек», — сказал мне тогда Аткинс.

«Ему бы с моей мамой познакомиться», — ответил я ему.

А теперь Том просил меня стать покровителем его сына. (С чувством реальности у Аткинса всегда были проблемы.)

— Только не к твоему дедушке, — снова повторил Аткинс.

— Нет-нет-нет, — повторил мальчик: он снова плакал.

— Том, я не знаю, как быть отцом — у меня не было опыта, — сказал я. — И я тоже могу заболеть.

— Да! — воскликнул Питер Аткинс. — Что если Билл или Билли, или как его там зовут, заболеет?

— Думаю, мне пора глотнуть немного кислорода, Билл, — Питер знает, как это делается, правда, Питер? — спросил сына Том Аткинс.

— Да, само собой, я знаю, как это делается, — сказал мальчик; он тут же перестал плакать. — Это Чарльз должен давать тебе кислород, папа, и все равно толку не будет! — воскликнул он. — Тебе просто кажется, что кислород доходит до легких; на самом деле нет.

Я наконец увидел кислородную маску — Питер знал, где она лежит, — и пока мальчик возился с баллоном, Том Аткинс с гордостью улыбнулся мне.

— Питер чудесный мальчуган, — сказал Аткинс; я заметил, что он не смотрит на сына, чтобы не потерять самообладание. Аткинсу удавалось держаться, лишь пока он не отрывал взгляд от меня.

В свою очередь, когда говорил Аткинс, я старался держать себя в руках, глядя на его пятнадцатилетнего сына. Кроме того, как я потом сказал Элейн, Питер больше напоминал мне Аткинса, чем сам Аткинс хотя бы отдаленно напоминал себя.

— Ты не был таким напористым, когда я знал тебя, Том, — сказал я, продолжая смотреть на Питера; мальчик нежно прижимал кислородную маску к ставшему неузнаваемым лицу своего отца.

— Что значит «напористый»? — спросил меня Питер; его отец рассмеялся. Том сразу закашлялся и начал хватать ртом воздух, но, несомненно, это был смех.

— Я хочу сказать, что твой отец владеет ситуацией — он сохраняет уверенность в такой ситуации, в которой большинство людей ее лишаются, — сказал я мальчику. (Я не мог поверить, что говорю о Томе Аткинсе, но в тот момент это было правдой.)

— Так получше? — спросил Питер отца, который старался вдохнуть кислород; Тому приходилось слишком тяжело трудиться ради слабого облегчения, или так мне казалось, но ему удалось кивнуть в ответ на вопрос сына — не спуская при этом глаз с меня.

— Мне кажется, кислород не помогает, — сказал Питер Аткинс; теперь мальчик рассматривал меня пристальнее, чем раньше. Я увидел, как Аткинс медленно передвинул руку и легко толкнул сына локтем.

— Кстати… — начал парнишка, как будто это только что пришло ему в голову, как будто отец не сказал ему заранее что-нибудь вроде: «Когда приедет мой старый друг Билл, не забудь его спросить о том лете, которое мы с ним провели в Европе». — Кстати… — начал он снова, — я так понял, что вы с папой путешествовали по всей Европе. Ну… и как вам понравилось?

Я знал, что разрыдаюсь, если брошу хотя бы один взгляд на Тома Аткинса — тот опять рассмеялся и тут же снова закашлялся и начал хватать ртом воздух, — так что я продолжал смотреть на рыжеволосую копию Тома, его дорогого пятнадцатилетнего сына, и произнес, как будто следуя тому же сценарию:

— Ну, для начала, я пытался читать одну книгу, но твой папа мне не давал — если только я не читал ему вслух.

— Вы прочитали ему всю книгу вслух! — недоверчиво воскликнул Питер.

— Нам было по девятнадцать лет, но он заставил меня прочесть ему весь роман целиком — вслух. И твой папа ненавидел эту книгу: понимаешь, он ревновал меня к героине; он не хотел ни на минуту оставлять меня с ней наедине, — объяснил я Питеру. Мальчик был в восторге. (Я знал, что происходит, — это было прослушивание.)

Видимо, кислород все-таки немного действовал — или Тому так казалось, — поскольку теперь Аткинс лежал с закрытыми глазами и улыбался. Это была почти та же дурацкая улыбка, которую я помнил, если не обращать внимания на пятна Candida.

— Как можно ревновать к женщине из книжки? — спросил меня Питер Аткинс. — Это ведь не по-настоящему — это была выдуманная история, да?

— Точно, — сказал я Питеру. — И это история о несчастной женщине. Она все время была несчастна, а в конце отравилась и умерла. Но твой папа ненавидел даже ноги этой женщины!

— Ноги! — воскликнул мальчик, снова рассмеявшись.

— Питер! — услышали мы голос его матери. — Иди сюда, дай отцу отдохнуть!

Но мое прослушивание было обречено с самого начала.

«Все было запланировано — они все отрепетировали. Ты ведь это понимаешь, правда, Билли?» — спросила меня Элейн, уже когда мы ехали в поезде.

«Теперь понимаю», — сказал я ей. (Но тогда я этого не понял.)

Питер вышел из комнаты, не успел я начать! Я мог бы еще многое рассказать о том лете, которое мы с Томом Аткинсом провели в Европе, но юный Питер уже исчез. Я думал, что бедный Том заснул, но он стянул со рта и носа кислородную маску и — все еще не открывая глаз — нашел мое запястье и схватился за него холодной рукой. (Сначала мне показалось, что это старый пес ткнулся в меня носом.) Теперь Том Аткинс не улыбался; должно быть, он знал, что мы остались одни. Я думаю, Том тоже знал, что кислород не помогает; я думаю, он знал, что кислород ему не поможет уже никогда. Его лицо было влажным от слез.

— Там вечный мрак, Билл? — спросил меня Аткинс. — Там ждет чудовищное лицо?

— Нет, Том, нет, — попытался убедить его я. — Там либо просто мрак — без чудовищ, вообще безо всего — либо свет, самый прекрасный в мире, и множество чудесных вещей.

— Так или иначе, никаких чудовищ — верно, Билл? — спросил меня бедный Том.

— Совершенно верно, Том, — в любом случае никаких чудовищ.

Я чувствовал, что кто-то стоит позади меня, в дверном проеме. Это оказался Питер; он вернулся — и я не знал, как давно он там стоит и что он слышал.

— Чудовищное лицо в темноте — это из той же книги? — спросил меня мальчик. — Лицо тоже выдуманное?

— Ха! — воскликнул Аткинс. — Хороший вопрос, Питер. Что ты на это ответишь, Билл?

Затем он начал кашлять и еще яростнее хватать ртом воздух; мальчик бросился к отцу и помог ему прижать маску к лицу, но от кислорода не было проку. Легкие Аткинса не работали как следует — он не мог вдохнуть достаточно воздуха.

— Это какое-то испытание, Том? — спросил я старого друга. — Что тебе нужно от меня?

Питер Аткинс молча стоял и смотрел на нас. Он помог отцу стянуть маску со рта.

— Когда умираешь, все превращается в испытание, Билл. Вот увидишь, — сказал Том; с помощью сына Аткинс начал снова надевать маску, но неожиданно прервал это бессмысленное занятие.

— Это выдуманная история, Питер, — сказал я мальчику. — Та несчастная женщина, которая отравилась, — даже ее ноги выдуманы. Это все ненастоящее — и чудовищное лицо во тьме тоже. Все это фантазия, — сказал я.

— Но это происходит на самом деле, так? — спросил меня мальчик. — Мои мама и папа умирают, и это не выдумка, да?

— Да, — сказал я. — Ты всегда сможешь со мной связаться, Питер, — неожиданно сказал я ему. — Я буду рядом, если понадоблюсь, обещаю.

— Ну вот! — воскликнул Питер, обращаясь не ко мне, а к отцу. — Он это сказал! Теперь ты доволен! А вот я не доволен! — закричал он.

— Питер! — позвала его мать. — Дай отцу отдохнуть! Питер?

— Иду! — крикнул мальчик и выбежал из комнаты.

Том Аткинс снова закрыл глаза.

— Дай знать, когда мы останемся одни, Билл, — выдохнул он, отведя кислородную маску от лица; но я видел, что — какое бы слабое облегчение ни давал ему кислород — ему не терпится снова вернуть ее на место.

— Мы одни, — сказал я Аткинсу.

— Я видел его, — хрипло прошептал Том. — Он совсем не то, что мы думали, — он больше похож на нас, чем мы могли себе представить. Он прекрасен, Билл!

— Кто прекрасен, кто похож на нас, Том? — спросил я, но я уже чувствовал, что он сменил тему разговора; лишь об одном человеке мы с Томом всегда говорили втайне и со страхом, с любовью и ненавистью.