В одном лице (ЛП) - Ирвинг Джон - Страница 89

Был конец ветреных семидесятых; хотя терпимость к сексуальным различиям не была обязательной, в Нью-Йорке она считалась почти нормой — в либеральных кругах толерантность предполагалась по умолчанию. Но я чувствовал свою ответственность за то, что предстояло Артуру; я не знал ничего о ревнителях традиций Нью-Йоркского спортивного клуба, в те дни, когда этот освященный веками древний институт был бастионом мужественности.

Понятия не имею, через что пришлось пройти Артуру, чтобы достать мне гостевой пропуск или, может, спортивный пропуск. (Как и с категорией моей готовности к службе, я уже не помню, как точно назывался этот дурацкий пропуск.)

— Ты с ума сошел, Билли? — спросила меня Элейн. — Смерти своей ищешь? Это же знаменитое анти-что-угодно. Антисемитский клуб, антинегритянский клуб.

— Да? — спросил я ее. — А ты откуда знаешь?

— Он антиженский — это я, блядь, точно знаю! — сказала Элейн. — Билли, это ирландский католический мужской клуб — достаточно одного «католического», чтобы бежать оттуда со всех ног!

— Мне кажется, тебе понравится Артур, — сказал я Элейн. — Он хороший парень, честное слово.

— И наверняка женатый, — со вздохом сказала Элейн.

Подумав, я вспомнил, что действительно видел кольцо на левой руке Артура. Я не связывался с женатыми мужчинами — время от времени с замужними женщинами, но с мужчинами — никогда. Я был бисексуалом, но меня противоречия уже давно не мучили. Я не выносил того, какие противоречия раздирали женатых мужчин — если их при этом интересовали геи. И, если верить Ларри, все женатики оказывались разочарованием в постели.

— Почему? — спросил я его.

— Они все просто помешаны на нежности — наверное, из-за того, что жены у них чересчур напористые. Эти ребята понятия не имеют, как скучна их «нежность», — сказал мне Ларри.

— Не думаю, что нежность всегда скучна, — сказал я.

— Прошу меня извинить, дорогой Билл, — сказал Ларри со своим снисходительным взмахом руки. — Я забыл, что ты неизменный актив.

Мне все больше и больше нравился Ларри — в качестве друга. Я даже начал находить удовольствие в его подколках. Мы оба читали мемуары одного знаменитого актера — «знаменитого бисексуала», как называл его Ларри.

Актер заявлял, что всю жизнь его «привлекали» женщины постарше и мужчины помладше. «Как вы сами понимаете, — писал знаменитый актер, — когда я был моложе, мне было доступно множество женщин постарше. Теперь, когда я постарел, — что ж, вокруг полно доступных молодых мужчин».

— Мне моя жизнь не кажется такой удобной, — сказал я Ларри. — Вряд ли бисексуальность когда-нибудь будет считаться просто разносторонним развитием.

— Дорогой Билл, — начал Ларри в этой своей манере, как будто писал мне деловое письмо. — Этот человек актер, никакой он не бисексуал, он гей. Ничего удивительного, что теперь, когда он состарился, вокруг него обнаружилось много юных мужчин! Просто раньше женщины старше него были единственными, с кем он чувствовал себя в безопасности!

— Это не мой случай, Ларри, — сказал я ему.

— Но ты еще молод! — воскликнул Ларри. — Просто подожди, дорогой Билл, — просто подожди.

Разумеется, среди женщин, с которыми я встречался, и среди знакомых геев мои регулярные посещения борцовского клуба были предметом как шуток, так и беспокойства. Мои друзья-геи отказывались верить в полное отсутствие у меня эротического интереса к борцам из клуба, но мои влюбленности в неподходящих людей этой категории оказались просто одним из этапов; может, они были частью процесса принятия моей гомосексуальности. (Ладно, признаюсь, этот этап все-таки еще не завершился окончательно.) Гетеросексуальные мужчины редко привлекали меня, по крайней мере всерьез; то, что они это чувствовали, как почувствовал и Артур, все больше облегчало мне возможность дружить с ними.

Однако Ларри настаивал, что моя борцовская практика — разновидность активного и рискованного съема; Донна, моя милая, но обидчивая транссексуальная подруга, свела мою, как она выражалась, «нырковую фиксацию» к культивированию жажды смерти. (Вскоре после этого заявления Донна пропала из Нью-Йорка — потом мне говорили, что ее видели в Торонто.)

Что до борцов в Нью-Йоркском спортивном клубе, там было пестрое сборище — во всех смыслах, не только в том, что касалось их отношения ко мне. Мои подруги, и Элейн в том числе, считали, что рано или поздно меня изувечат, но в клубе мне ни разу не угрожали (и не причиняли боль намеренно).

Мужчины постарше, как правило, игнорировали меня; как-то раз при знакомстве один из них весело сказал: «А, ты тот самый гей, да?». Но он пожал мне руку и хлопнул меня по спине; потом он всегда улыбался и говорил что-нибудь дружелюбное, когда мы встречались. Мы были в разных весовых категориях. Если он и избегал контактов со мной — на мате, я имею в виду, — я все равно не мог бы этого узнать.

Время от времени, когда я заходил в сауну после тренировки, там начиналась массовая эвакуация. Я рассказал об этом Артуру.

— Как думаешь, может, мне стоит держаться подальше от сауны?

— Решай сам, Билли, — но это их проблема, а не твоя, — сказал Артур. (Все борцы называли меня «Билли».)

Несмотря на слова Артура, я решил не ходить в сауну. Тренировки начинались в семь вечера; я уже почти привык посещать их. Кроме того случая, меня ни разу не назвали геем — по крайней мере в глаза. Обычно меня называли «писателем»; большинство борцов не читали моих откровенных романов — моих призывов к толерантности по отношению к сексуальным различиям, как Ричард Эбботт продолжал называть мои книги, — но Артур их прочел. Как и многие другие мужчины, он сказал мне, что его жена — моя страстная поклонница.

Я то и дело слышал от мужчин что-нибудь подобное; они утверждали, что их жены, подружки, сестры и даже матери — мои большие поклонницы. Вероятно, женщины читают больше художественной литературы, чем мужчины.

Артур познакомил меня с женой, очень милой девушкой. Она действительно много читала, и вкусы у нас были во многом схожие — в литературе, я хочу сказать. Эллен, так ее звали, была энергичной блондинкой со стрижкой под пажа и абсурдно крошечным тонкогубым ротиком. В остальном бесполый ее образ нарушали стоящие торчком груди — вот эта девушка была точно не в моем вкусе! Но она была искренне приветлива со мной, и Артур — благослови его Бог — был прочно женат. Я не собирался знакомить его с Элейн.

Вообще-то, если не считать пива с Артуром в клубном баре, я практически не общался с борцами из клуба. Зал для борьбы тогда находился на четвертом этаже — на противоположном конце коридора от боксерского. Один из моих частых партнеров по борьбе, Джим Как-его-там (забыл его фамилию), был также и боксером. Все борцы знали, что я никогда не участвовал в соревнованиях, что я пришел заниматься для самозащиты — и точка. Чтобы помочь мне в этом, Джим брал меня с собой в боксерский зал; он пытался показать мне, как защищаться, когда тебя бьют.

Это оказалось познавательно; сносно бить я так и не научился, но Джим показал мне, как можно закрыться от удара. Время от времени удары у Джима получались сильнее, чем он рассчитывал; он всегда извинялся.

В борцовском зале со мной время от времени тоже происходили неприятности (хоть и случайные): рассеченная губа, расквашенный нос, расплющенный палец. Стараясь всеми способами провести (по возможности незаметно) свой нырок, я то и дело сталкивался лбом с партнером; если любишь применять захват, тебе так или иначе приходится биться головой. Артур ненароком врезался головой мне в лоб, и мне пришлось наложить несколько швов в районе правой брови.

Ох, видели бы вы реакцию Элейн и Ларри — и всех остальных.

Ларри какое-то время дразнил меня «настоящим мачо»

— И ты мне говоришь, что все там хорошо к тебе относятся — да, Билли? — спросила Элейн. — И по лбу тебе дали тоже из дружеских чувств?