На краю бездны (СИ) - Ганская Юлия - Страница 55

Гай стал подозревать, что Аноэля очень сильно ударили по голове. Иного объяснения у него не находилось.

— Надо предупреждать о том, что исчезаешь на две недели.

Аноэль был полностью поглощен чем-то, щелкая мышкой и быстро печатая.

— Я не мог, — лаконично отозвался Гай, — Кто или что разнёс фойе внизу?

Аноэль на секунду оторвался от монитора и пожал плечами:

— Хотел бы я тоже это узнать. Скажем так, там оказался ниоткуда некий монстр с рогами и в броне. Пытался достать меня, ранил Шолто.

— Зачем ему понадобился ты? — Гай нахмурился, припоминая всех существ, имеющих рога и носящих доспехи.

— Он не сообщил, знаешь ли, — ехидно отозвался Аноэль, — просто махал огромными мечами, а потом набросил сеть, которая сама упаковывает жертву. И меня, кстати, беспокоит твой эльф, — он повернулся к Гаю, — тебе стоит узнать — как он там?

— Он бессмертный, — отмахнулся Гай, доставая из стопки одну из книг и открывая её, — ты что, решил заняться изучением человеческих легенд и оккультизма?

Аноэль спокойно поднялся и забрал у него книгу.

— Извини, но я немного занят, — заявил он так, словно Гай был назойливым ребенком, — так что, поговорим потом. Мне нужно продолжать.

Гай не знал — удивляться ему, возмущаться или просто смеяться. Что бы не произошло, оно явно должно было равняться ядерному взрыву, чтобы настолько изменить безалаберного Аноэля. Хотелось надеться, что всё остальное осталось прежним.

Но на самом деле, как всё могло оставаться прежним, если он сам им не был? В нём теперь словно жили два разных существа, одно из которых требовало, чтобы он был неподалеку от Кэйлаш. Второе же оставалось тем Гаем, который был лучшим убийцей и стратегом.

Его никогда не интересовали женщины, но и сейчас он был не просто заинтересован в ней, ему хотелось находиться рядом. Ему не приходило в голову думать о ней, как об одной из многих других потому, что он уже убедился в том, что она особенная, по-своему.

Гай включил свет в ванной и подошел к своему отражению, которое вырисовывалось в зеркальной стене. Ещё недавно он хотел уничтожить Кэйлаш, словно панически боялся, ощущая, что она — угроза для него. В какой-то мере, так оно и было, она делала его уязвимым и разрушала его жизнь.

Он дождался, когда она ушла, и, шатаясь, опустился на пол. Кровь не останавливалась, и он неожиданно подумал, что сейчас он обессилен, истощен и уязвим. Это было страшное состояние, и Гай сидел, ожидая чего-то. Он даже не был уверен, что у него хватит сил позвать на помощь. Когда почти стемнело, он наконец понял, что кровь остановилась. Гай коснулся кожи и ощутил, что раны исчезли. Попробовал подняться, и понял, что вновь полон сил.

Гай видел, как Кэйлаш уезжает из своего дома, и не следовал за ней. Он больше не смел проникать в её мысли. Но какая-то его часть продолжала её ненавидеть. Он вернулся в город на следующий день и планировал разобраться во всем.

А сейчас, глядя на себя, он слышал, как то, чем он был, упорно повторяет, что хочет оказаться неподалеку от неё. И заставить это замолчать было невозможно. Ощущая, как мерзко дрожат руки, Гай вытащил из кармана нож. Отражение худощавого мужчины с изможденным лицом настороженно смотрело на лезвие, замершее над его ладонью.

Гай выпрямился и, глядя в зеркало, прижал лезвие к груди. Боль дарит забвение и приносит ясность мыслям. Лезвие медленно опускалось, оставляя за собой багровеющий след, а Гай видел в отражении не себя, а Кэйлаш. Она смотрела на него тем самым взглядом с фотографий, заглядывая в самые дальние уголки его нутра. Горячая кровь стекала по телу, но он не чувствовал ничего, смотря на мираж в зеркале.

Им обоим в нём нужна она. Он хотел её ненавидеть, и он хотел защищать её. Ненавидеть — потому, что она приносила хаос и нарушала его покой. Защищать — потому, что того требовало чудовище внутри него, наслаждающееся болью. Её жизнь — маленькая хрупкая травинка, и он мог бы её сломать, но это причинило бы ему нечто непоправимое.

Когда лезвие остановилось, дойдя почти до выступающей кости бедра, Гай понял ещё одну вещь. Мир больше никогда не будет прежним.

Глава 22

Над головой сияло багровое солнце, а его лучи касались тела и жгли, как яд, проникающий внутрь кожи. Фиолетовое небо дышало жаром, словно расплавленный металл в форме.

Теряя границу между явью и бредом, Шолто брел по сухой земле, которая была изборождена трещинами, настолько глубокими, что он мог бы поместиться в них полностью. Он шел к замку, зная, что там его не ждет ничего кроме презрения и ненависти. Но Коллахт, неприступный и высокий, был его домом, ненавистным, проклятым домом, наполненным красотой и холодом.

Словно это было вчера, перед ним проносились картины далекого прошлого. Его дядя, кипящий от гнева и отвращения, приказал бросить его в пустоши, ожидая, что мальчишку растерзают забредающие в пустошь драугры, вечно застрявшие между жизнью и смертью покойники, или же прикончат лайханы — крылатая помесь стервятника и демона, лишенная перьев и переговаривающаяся между собой отвратительными визгливыми голосами. Если драугров заносило через их могилы, из которых они выползали наружу, в этом странном крае земель пустыни и вечного дыхания ада, то лайханы были местной заразой, истребить которую было невозможным. Они не имели гнезд, предпочитая блуждать в поисках добычи и развлечений. Говорили, что их любимое занятие — оторвать жертве конечности и наблюдать, как она медленно издыхает в муках. Они были не из этих земель, но старики говорили, что пара лайханов сбежала из самой преисподней, через один из Проходов, и случайно оказалась в землях близ Коллахта. Граница мира эльфов так им приглянулась, что теперь их было около сотни, что значило — размножившаяся парочка явно почувствовала в этих землях сходство с родным домом.

Шолто выдержал ночь, отбиваясь от всех тех тварей, которые пытались добраться до него. Когда он сообразил — как ему будет легче сражаться с ними, оказалось, что даже они испытывали к нему отвращение и неприязнь. Среди адских отродий никто не захотел с ним связываться. Когда он случайно капнул кровью на одного из лайханов, отмахиваясь от его усеянного зубами клюва, тот завизжал, а его тело задымилось так, словно кровь Шолто была кислотой. Он медленно брел по дороге, ощущая, как каждый шаг дается ему с большим трудом, а Коллахт белел впереди недосягаемой скалой.

Он всего лишь вышел из себя, когда его в очередной раз решил сделать посмешищем кузен Ари, и это обернулось ужасными последствиями. Великовозрастный кузен считал, что все вокруг — пыль, недостойная касаться его сапог. Он относился так же даже к собственному отцу, души не чаявшему в наследнике и не замечающему, что тот — вовсе не очаровательный подросток, а редкостная испорченная дрянь.

Ари всегда позволял себе слишком много в отношении всех, но Шолто он изводил как жалкую собачонку, считая, что маленький и тонкий подросток — отличная цель для издевательств. Шолто был бастардом, которого терпели лишь потому, что его отец был великим героем, захватившим одно из княжеств темных альвов, жестоких колдунов, чья магия тянулась из ада. Их боялись и древние люди, и те, кто был вынужден жить рядом с ними, и те, кто знал о них из сказок и легенд.

Герой вернулся с победой, его деяния были воспеты и увековечены. А Шолто имел право на более-менее сносное существование, поскольку больше у его отца детей — ни законных, ни бастардов, не было. Отца он не помнил, его отослали к дяде, едва он научился ходить. А затем отец геройски погиб во время очередной стычки с вторгавшимися время от времени в их земли странными захватчиками, о которых даже старики мало что знали. Они были похожи на демонов, их головы венчали рога. А тела были закованы в красно-черную броню. Шолто был ещё совсем маленьким, когда голову такого монстра привезли в Коллахт и выставили посреди площади. Тогда ему сказали, что его отец погиб.

Ари решил скрасить свой вечер, а потому просто подошел к сидящему в углу Шолто и отвесил ему удар, от которого у мальчишки загудело в голове. Затем заставил его повиснуть в воздухе, скованным по рукам и ногам невидимой силой.