Возвращение - О'Брайен Эдна - Страница 21

После рождества пополз страшный слух — Мейбл ждет ребенка. Начали шептаться по всей округе. Сперва, когда моя мама под строгим секретом рассказала об этом матери Мейбл, та стала возмущаться и отрицать. Мейбл немного располнела, согласилась она, но все потому, что слишком много ест лепешек. Гнев миссис Макканн и такое объяснение сперва урезонили сплетников, но ненадолго. За месяц Мейбл разнесло, и в один прекрасный день несколько женщин придумали для Мейбл коварную ловушку. Полли — она раньше была повивальной бабкой — и ближайшая соседка Макканнов (та в обморок грохнулась, когда услыхала, до чего докатилась Мейбл) призвали девчонку Риту, чтобы помочь в этой затее.

Они решили пригласить Мейбл на чай, подольститься к ней, похвалить ее стройную фигурку, а когда Мейбл размякнет от похвал, Рита подкрадется сзади и приложит к ее талии сантиметр. Действительно, сразу выяснилось, что Мейбл страшно раздалась; к вечеру сомнений уже ни у кого не было — она ждет ребенка. Теперь в церкви все сторонились ее, по дороге из церкви норовили обойти подальше, когда она заходила в магазин, не замечали. Какие дикие наказания придумывали люди, уверовав, что Мейбл заслужила их! А Мейбл все сносила с усмешкой и улыбкой, приговаривая: нынче прекрасная погода! А тому, кого совсем от злости распирало, говорила: «Ну что же ты, выкладывай, зачем таиться!» Сама вызывала на откровенность. Моя мама сказала, уж лучше Мейбл выпороли бы хорошенько, а ее мать сказала, не приведи господь, до отца дойдет, он ее по голой заднице при всем честном народе отлупит. Мейбл зналась с немногими — с хозяйкой трактира, с почтальоном, который сам впутал свою девчонку в историю, и с глухонемыми — они приставали к ней, когда она шла из церкви, им-то было и невдомек, что ее надо сторониться. В любое время дня и ночи Мейбл бегала в город и стреляла сигареты у подвыпивших мужчин.

— Кто это так постарался, Мейбл? — спрашивали у нее пьянчужки.

— Не лучше тебя знаю, — отвечала она без тени стыда.

Она не ходила к Мэтту, даже не упоминала его имени. Он жил отшельником и в церкви не показывался. Как ни странно, мужчины во главе с отцом Мейбл не пошли к Мэтту на переговоры. Может, оттого, что Мэтт, поживший в Канаде, не был им ровней, к тому же у него была винтовка, и, появись они у него на дворе, он, чего доброго, палить из нее начнет. Священник пообещал матери Мейбл сходить к Мэтту, как только установится погода, но все откладывал, не шел, зато произнес грозную проповедь о нечестивости. Женщины в церкви кашляли, краснели, проповедь подействовала на них очень сильно. А Мейбл лишь ухмылялась и сидела, закинув ногу на ногу, — это в святом-то месте! Видно, разум у нее помутился, решили люди, потому она срамничает. Она то без умолку тараторила, то мрачнела и молчала. Часами пропадала в курятнике, курила, о чем-то думала. Трудней всего для нее было теперь раздобыть сигареты, в магазинах ей больше ничего не давали в долг. Она клянчила у меня мелочь, а если у меня не было — посылала раздобыть денег на пачку сигарет. Заставляла меня прикладывать ухо к ее животу и говорила, что в нем беда поселилась.

Макканны попросили моих родителей помочь. К нам должен был явиться какой-то человек, не знаю, что уж такое ему надлежало сделать с Мейбл, но от него все зависело. Он приехал в машине незадолго до темноты, на нем было длинное кожаное пальто и под цвет к нему краги. Его провели в парадную комнату, там мои родители и мать Мейбл о чем-то с ним переговорили. Мейбл осталась со мной на кухне и без конца корчила рожи. Она прямо удовольствие получала, когда гримасничала. Морщила нос, высовывала язык и вращала глазами.

— Плевала я на всех, — говорила она, прохаживаясь взад-вперед по кухне.

Я наблюдала за ней, а сама думала, какие ужасные перемены происходят внутри нее, и пыталась подсчитать, сколько времени тому существу. Она спросила, судачат ли о ней на улице, я солгала, сказала, что нет. Многие у нас в округе «с приветом», но когда какой-нибудь чудак начинает ее бранить, ей страшно делается, сказала Мейбл. И пошла в парадную комнату, ссутулившись и опустив голову. Вышла моя мама и велела быстро подать чай. Она была на удивление веселой, будто незнакомец пообещал сотворить чудо. Сновала по кухне, приговаривала, что небеса сжалились над ними и нам не надо будет нести этот крест. Потом она велела мне положить на тарелку для кекса салфетку и проверить, чтобы на ноже не было плесени или ржавчины.

По сей день я не знаю, кто же такой был незнакомец — знахарь, или шарлатан, или, может, холостяк, который искал себе жену. Во всяком случае, когда он ушел, взрослые приуныли. На другом семейном совете было решено вечером сообщить о случившемся отцу Мейбл. Новость эта потрясла его, на полмили вокруг гремели отцовы крики, чуть не трое его держали, потому что он рвался в комнату Мейбл, грозя убить ее. Наконец виски смягчило Макканна, к тому же его убедили, что с Мейбл стряслось такое при роковых обстоятельствах, короче говоря, что ее обесчестил какой-то незнакомец. Теперь гнев отца обрушился на того сбежавшего скота; Мейбл было велено спуститься ужинать. Она, как сейчас помню, сидела, сгорбившись, возле камина, всхлипывала и вертела в руках щипцы, отец сотрясал воздух грозным монологом. Почему-то он вбил себе в голову, что виновник их позора — бродяга, и он поносил всех подряд бродяг — мужчин и женщин. Мои родители, взяв с него слово, что он Мейбл пальцем не тронет, ушли; легко себе представить, каково было в тот вечер Макканнам от свалившегося на них горя.

А на следующий день мать Мейбл поехала в город купить шерсти, и все свободное время она теперь вязала кофточки, пальтишки и пинетки. Но с Мейбл она не примирилась, чего нет, того нет. Сидит, бывало, во дворе и царапает землю камнем или палкой, рисует векторы и круги, просит всевышнего сжалиться над ней. Они с Мейбл и говорить по-человечески разучились, только рычали друг на друга. Мать — на кухню, Мейбл — в курятник. Никто не знал, где Мейбл собирается рожать, никто не знал когда, никто к этому не готовился. Если у Мейбл спрашивали, она напрягалась, начинала рыдать и причитать, что никто в целом свете ее не любит и не понимает. Вид у нее был смешной в коричневом твидовом пальто и вязаной шапке. Полнота ей не шла, лицо у нее стало какое-то маленькое. Она каждый день ходила в церковь, будто хотела замолить свою вину, и чем ближе становился решающий час, тем меньше злобы питали к ней люди.

Был летний день, мужчины косили траву, когда у Мейбл начались роды. Пробило шесть вечера. Услышав стон дочери, миссис Макканн выбежала на улицу с каминными щипцами в руках. Она остановила велосипедиста и попросила скорее позвать доктора. Их постоянного врача замещал другой, сейчас он скорее всего ведет прием в амбулатории. Я играла с подружками в магазин возле их дома, нам велели бежать за мамой. Скоро на кухне кипела вода, а Мейбл криком кричала, просила обезболивающего. Происходившее в доме притягивало и отталкивало меня. При каждом вскрике Мейбл мать спрашивала: «Ну что, появился?» — но идти в комнату к дочери не хотела. Только заглядывала в открытую дверь. Мейбл бредила, боли стали нестерпимыми, наконец пришел доктор. Он торопился, спросил, что случилось, а когда ему объяснили, пощелкал языком.

— Почему же она не приходила ко мне раньше? — удивился он и нахмурился, будто решил, что все в округе у нас «с приветом».

Мейбл стонала, когда врач вошел к ней, в комнате наступила тишина, мы ждали на кухне, не зная, что же там происходит, и тихонько молились. Вскоре доктор вышел.

— Это все можете убрать, — сказал он, кивнув на пеленки и алюминиевую ванночку с водой.

Мать Мейбл решила, что младенец умер, и сказала: «Упокой, господи, душу раба твоего».

— Его нет, — сказал доктор, — она такая же беременная, как я.

Мою маму и миссис Макканн эта новость потрясла. Будто кто сыграл с ними жуткую шутку. Естественно, они не поверили.

— Ничего нет, я смотрел ее, — сказал он.