Нежный плут - Линдсей Джоанна - Страница 44

– Ты изменилась, Джорджи… Клинтон называет это «чувство босса», но я бы назвал…

– Самоуверенностью. И ты полагаешь, что я ее проявила в последнее время?

– Скорее упрямство.

– Да, и это есть, – ухмыльнулась она.

– И все более дерзка.

– Так мне говорят последнее время.

– Ну?

– Что ну?

– Какую же ответственность за эту новую сестру мне следует нести?

– Полагаю, как мне кажется, я могу сама принимать решения о своей жизни и сама нести за них ответственность.

– Такие, как бегство в Англию? – осторожно спросил Томас.

– В том числе.

– А есть и другие?

– Я никогда не выйду замуж, Томас, – сказала она очень мягко, так что он подумал, что речь идет о Малкоме.

– Понимаю… да нет, ничего я не понимаю. На самом деле я, словно Дрю, делаю глупые предположения. Кстати, он очень озабочен.

Она встала, чувствуя, что беседа принимает нежелательный для нее оборот.

– Томас…

– Он слышал, как ты плакала прошлой ночью.

– Томас, я не…

– Он настаивает, что твое сердце разбито. Так ли это, Джорджи?

Он говорил очень участливо; она почувствовала, что слезы снова подступают у нее к глазам, и быстро отвернулась, чтобы овладеть собой. Томас, конечно, терпеливо ждал.

Наконец она произнесла слабым голосом:

– Так уж я чувствую.

Ему бы следовало задать свой следующий вопрос несколько часов назад, но он сделал еще одно предположение:

– Это из-за Малкома?

Она обернулась в изумлении, так как надеялась, что ей не придется больше ничего говорить… Но Томас был очень восприимчив, не говоря о настойчивости.

Она удивлялась, зачем она вообще старалась ввести всех в заблуждение. Какое это теперь имеет значение? Потому что она не хотела говорить о Джеймсе. Разговор о нем заставит ее снова плакать, а она избегала этого.

Она вновь улеглась и вздохнула:

– Я действительно хотела бы ограничить разговор тем, что я чувствовала, когда обнаружила предательство Малкома. С этим было бы так легко справиться… и покончить. Я была просто взбешена.

– Следовательно, у тебя меланхолия по другой причине?

– Меланхолия? – хохотнула она. – Это не то слово. – А затем сама задала вопрос: – А почему ты до сих пор не женился, Томас?

– Джорджи…

– Покажи свое терпение, братец. Так почему же?

– Я не нашел еще ту, которую ищу.

– Но ты ищешь?

– Да.

– А Клинтон нет, хотя, посмотри, сколько лет прошло, как умерла его жена. Он просто говорит, что не хочет пройти через это снова. Уоррен тоже нет, но, конечно, он все еще питает горечь и, вероятно, в конце концов изменит свое мнение, он так любит детей. Бойд не женат. Он утверждает, что слишком молод, чтобы остепениться. Опять же Дрю говорит, что не готов оставить удовольствие поиска…

– Он сказал тебе это? – Томас чуть не повысил голос.

– Нет, – ухмыльнулась она. – Я подслушала.

Он весьма сердито взглянул на нее.

– К чему ты клонишь, Джорджина? Что ты решила больше не искать?

– Нет, я встретилась с одним человеком, у которого был другой взгляд на брак, и могу уверенно сказать, что он предпочитает ад.

– Бог мой! – глотнул воздуха Томас, когда все совпало. – Неудивительно, что это не имеет смысла. Кто он?

– Один англичанин.

Она съежилась, ожидая взрыва. Но это был Томас. Он просто спросил:

– Как его зовут?

Но Джорджина уже сказала больше, чем намеревалась.

– Имя не имеет значения. Ты никогда не встретишься с ним. И я тоже.

– Он знает, как ты себя чувствуешь из-за него?

– Нет… возможно. О, я не знаю.

– А как он относился к тебе?

– Я ему достаточно нравилась.

– Но недостаточно, чтобы жениться на тебе?

– Я же говорила тебе, что он считает брак идиотской ошибкой. И это его собственные слова, так что он не давал мне никакой надежды.

– Мне очень жаль, дорогая, действительно жаль. Но, знаешь, это еще не причина настраиваться против брака. Есть и другие мужчины, если не здесь, то в Нью-Хейвене, куда собирается взять тебя Клинтон, когда поедет навестить наших племянниц. А если там ничего не получится, Уоррен свозит тебя в Нью-Йорк.

Она улыбнулась ему. Ее братья, все они, хотят ей добра. И она будет рада снова повидать девочек. Джорджина хотела их воспитывать, когда умерла жена Клинтона, но ей тогда было всего двенадцать и она сама воспитывалась слугами или кем-нибудь из братьев, кто в это время оказывался дома. Поэтому порешили, что они будут жить с родителями матери в Нью-Хейвене, поскольку сам Клинтон редко бывал дома. К счастью, Нью-Хейвен недалеко. И если Джорджине предлагают туда поехать, ей надо делать это не мешкая, пока она не начнет проявлять себя и весь ад не всплывет наружу. Может быть, братья к тому времени вернутся на море.

Сейчас же она была готова на все, лишь бы прекратить беседу, прежде чем Томас начнет задавать более интимные вопросы.

– Я подумаю, Томас… если ты окажешь мне любезность. Не говори другим о… ну, о том, что я тебе рассказала. Они не поймут, как это я влюбилась в англичанина. Я и сама этого не понимаю. Знаешь, я его сначала терпеть не могла, его высокомерие, его… Ну, ты знаешь, какими эти чертовы лорды могут быть.

– Лорд? – у него округлились глаза. – Нет, я не вижу основания упоминать об этом братьям. Они, похоже, начали войну снова.

ГЛАВА XXX

– Черт возьми, Джорджи, разве ты не могла придумать ничего получше, чем это?!

– Чем что? – спросила она невинно.

– Приходить в таком виде! – объяснил он, глядя на глубокий вырез ее вечернего платья.

Она посмотрела на него с удивлением.

– О Господи, Дрю! А как же я должна приходить на вечер? Надеть одно из своих старых рабочих платьев? Или в садовом халате с пятнами от травы?

– Ты понимаешь, о чем я говорю! – Он смотрел сердито. – Слишком… слишком…

– С этим платьем все в порядке. Миссис Маллинз, моя портниха, уверяла, что это очень хороший вкус.

– Значит, у миссис Маллинз его совсем нет.

– Чего нет?

– Хорошего вкуса. – Заметив, что дыхание ее участилось, а шоколадные глаза сузились, Дрю заговорил примирительно. – Ну, Джорджи, дело же не в платье, а в том, что оно не закрывает. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я тебя вполне понимаю, Дрю Андерсен, – сказала она с негодованием. – Я должна одеваться немодно, потому что мой брат возражает против моего выреза. Я могу поспорить, что ты никогда не возражал бы, если бы другая женщина одевалась в таком стиле, не так ли? Он предпочел на этот счет больше не распространяться, но, черт возьми, какая в ней произошла перемена! Конечно, она расцвела и стала красивой, но в данном случае она выказывает себя уж слишком явно.

Джорджина сожалела, что поставила брата в неприятное положение. Кроме того, раньше, когда Дрю оставался дома, у нее не было повода наряжаться, и он видел ее только в скромном повседневном платье или, как совсем недавно, в одежде мальчика. А это платье появилось у нее к прошлому Рождеству, к ежегодному Виллардскому балу. Но тогда она не надела его из-за суровых холодов. Греческий стиль, однако, и сейчас оставался очень модным, так же как и тонкий материал – розовый батист и белый шелк. А рубиновое ожерелье матери лучшим образом украшало пространство между платьем и шеей – то самое пространство, против которого возражал Дрю. От края платья до сосков груди оставалось не меньше полутора дюймов, то есть явно больше, чем она видела в нарядах других женщин. Оставалась маленькая щелка, через которую можно было что-то углядеть.

– Все хорошо, Дрю, – усмехнулась она. – Я обещаю тебе ничего не ронять. А если это и случится, то кто-нибудь поднимет и отдаст мне.

Он принял ее слова с благодарностью:

– Следи за собой, – все-таки не удержался он и добавил: – Смотри, как бы Уоррен не накинул мешок тебе на голову.

Она округлила глаза. Недоставало только, для хорошего вечера, чтобы братья глазели на каждого мужчину, который к ней подойдет, или окружили ее со всех сторон, чтобы к ней никто не мог подойти.