Хроники Тридесятого Царства (СИ) - Аист Александр - Страница 1

Александр Аист

Хроники Тридесятого Царства

ГЛАВА 1

Пыльная дорога вилась, повторяя контуры леса, который темной полосой стоял недалеко от дороги. Вдоль дороги, стараясь не сильно наступать в пыль, брела согбенная от старости старуха. Она тяжело передвигала ноги, опираясь, при этом на крючковатый посох. Солнце постепенно поднималось к зениту, и вместе с ним, по окрестностям разливался зной летнего дня.

Но вот старуха остановилась и осмотрелась. Заметив что-то она решительно направилась к лесу и остановилась возле целого скопища пеньков, будто кто-то специально срубил здесь деревья, чтобы устроить небольшое место для отдыха. Нужно сказать, место было выбрано удачно, поскольку и центральный пень от когда-то столетней сосны, и пеньки поменьше, окружившие центральный пень, располагались в тени остальных деревьев. Да и высокие кусты орешника, распушив свои листья, весьма способствовали созданию зоны отдыха. Опять же, в этом месте жара почти не ощущалась. И из-за тени, и из-за ручья, который располагался сразу за кустами орешника.

Старуха подошла к центральному пню сняла с себя и положила на пень подорожную суму. Достав оттуда берестяную кружку с крышкой, старуха направилась к ручью.

Чтобы набрать в кружку воды, старухе пришлось приседать на одно колено. Сразу было видно, что делать приседание ей очень тяжело. Крючковатый посох застонал от напряжения, когда старуха, опираясь на него, стала опускаться на колено. Застонал, но выдержал, не сломался. Старуха набрала ключевой воды и, не торопясь, выпила всю кружку, утоляя жажду. Снова наклонилась к ручью, опять зачерпнула воды из ручья. Но на сей раз, поставив кружку наземь, стала вставать, опять же, опираясь на посох. И снова посох застонал от нагрузки. Впрочем, старуха не обращала на стоны посоха внимания.

Когда ей удалось подняться на ноги, она медленно согнулась в поясе, подняла кружку, предварительно закрыв крышку на ней и, развернувшись, пошла к пенькам. Там она поставила кружку на центральный пень, вынула из подорожной сумы ломоть засохшего ржаного хлеба и стала его жевать. Но не просто жевать, а предварительно размачивая кончик ломтя в принесенной в кружке воде. Собственно, и жеванием назвать то, что делала старуха было нельзя. Она, скорее, слизывала размякший в воде хлеб языком, щерясь, при этом, беззубым ртом.

А в остальном старуха была, в общем-то, мало отличимой от бродяг, толпами или в одиночку (кому как повезет) бродящих среди царств Средиземноморья. Старухе, видимо, не повезло, она была одна. Но судя по ее внешнему виду, она не сильно по этому поводу кручинилась.

Одета старуха была в старый дорожный плащ. И это в такую-то жару! Под плащом виднелось платье, скорее всего, ровесница плащу. Плащ имел капюшон, но голова старухи была покрыта темным платком. Что она носила на ногах, видно не было из-за длинного подола платья.

Самым примечательным на лице, кроме избороздивших ее вдоль и поперек морщин, был крючковатый, слегка отвисший нос. Причем он все время двигался, будто старуха все время что-то вынюхивала.

И ведь не зря вынюхивала. Справа на горизонте показалось облачко пыли, которое чем дальше, тем становилось больше, указывая на всадника, едущего по дороге. Поначалу старуха перестала жевать, стремив взор в сторону облачка пыли. Но, вероятно, что-то убедило ее в том, что ей ничего не угрожает, и она продолжила трапезу.

А, тем временем, из облака пыли показался каурый конь, на котором сидел юноша лет двадцати. Одет он был в кольчугу, но был без шлема. Деревянный щит с железными бляхами, набитыми поверх щита, располагался за спиной. У седла с одной стороны был приторочен боевой топор, а с другой — меч в ножнах. Довершало вооружение копье, принайтованное справа к седлу в специальном чехле.

Русые волосы юноши рассыпались по плечам, обрамляя лицо. Можно было бы назвать его прическу пышной, но свалявшиеся от пыли волосы, скатались в жгуты, обвисшие вдоль головы. Лицо тоже было в пыли, остались лишь щелочки глаз. С первого взгляда было видно, что юноша утомлен и ездой и жарой. Так что не удивительно, что увидев старуху, сидящую в тенечке, он свернул к ней.

Подъехав, он вежливо поклонился.

— Будьте здравы, бабушка.

— И тебе не хворать, внучок, — ответила бабуля, и жестом пригласила присоединяться к ней.

Юноша будто только этого и ждал. Он соскочил с коня, снял со спины щит, повесил на специальную петлю седла, и, не расседлывая коня, отправил его на кормежку в кусты. Но прежде снял переметные сумы, которые положил на один из пеньков.

— Бабушка, не знаешь, где можно умыться, а то я скоро хрустеть начну от коросты, которая образуется от смеси пота и пыли.

Старушка повернулась к кустам.

— Так вот за этим кустом ручеек. Хороший такой ручеек. Хватит и лицо с руками помыть, и во флягу набрать, да и коня напоить.

Юноша кивнул, достал из сумы флягу и двинулся за кусты, где вскоре послышалось плескание в воде и довольные вскрики юноши. Вскоре он вернулся из-за кустов, умытый и посвежевший.

— Спасибо бабушка. Подсаживайся поближе, пополудничаем вместе. — И юноша стал доставать из переметной сумы еду: сыр, порезанное кусками мясо, овощи и пару ломтей свежего хлеба.

— Внучок, да мне твоей еды без надобности. Я ведь беззубая, так что грызть нечем.

— А я тоненько порежу, так что пожуешь и насытишься, — успокоил юноша.

Он достал засапожный нож и ловко покромсал мясо и сыр на тонюсенькие полосочки. После чего жестом пригласил старушонку к пеньку. Та отказываться не стала… и начался у них пир местного масштаба. Правда, вместо вина была ключевая вода, но это такие мелочи.

Уже под конец трапезы, старушка вдруг насторожилась, взяла свой посох, выставила вперед и провела им справа налево. И почти тут же послышался топот копыт нескольких лошадей. А вскоре показалась группа всадников, которые не торопясь ехали по дороге. При этом всадники внимательно вглядывались в следы на дороге. Возможно, поэтому они и не заметили сидящих на опушке леса старушку и юношу. А, может быть, и не поэтому. Как бы там ни было, группа всадников проехала мимо и скрылась в клубах пыли.

Юноша понял жест старушки правильно.

— Бабушка, да ты ворожея, — сказал он восхищенно.

— Захочешь выжить, станешь кем угодно, — ворчливо ответила старушка. — Вот что, похоже, это тебя ищут, так что давай отсюда убираться подобру-поздорову.

— Похоже, ты знаешь, кто это был?

— Конечно, знаю… разбойники. Странно, что ты с ними не столкнулся ранее. И вообще, скажи мне, ты дело пытаешь, или от дела лытаешь?

Юноша задумался. Потом вскинул голову.

— Даже и не знаю, что ответить. Я из тридевятого царства…

— …и зовут тебя Демид, — Продолжила старушка.

Глаза юноши округлились.

— Да, Демид. Но тебе-то откуда это известно? Ты еще и пророчица, да?

— А нет тут никакого секрета. Всем известно, что в тридевятом царстве есть обычай: однотипно называть сыновей. Первого обычно называют Иваном, второго — Никодимом. Ну, а третьего — Демидом. И если первые два считаются наследниками престола, то третьего сына обычно отправляют искать свое царство. Конечно, снаряжают… вот как тебя… и отправляют.

— Всё так, бабушка, всё так. Так что я даже не знаю, чем занимаюсь. Вроде бы и делом, ведь царство ищу для себя подходящее. А вроде бы и как не делом, потому как не знаю, где оно это царство, и как его завоевать.

— О-хо-хо, Демидушка, трудная у тебя задача, ой, какая трудная. Ну, да ладно. Сейчас не время не что, что ее решать, а и обсуждать. Вдруг, разбойники вернутся. Кстати, а почему ты с ними раньше не встретился?