Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич - Страница 40

Не составляло тайны что в Училище Правоведения юношей посвящали не только в тонкости законоведения но и нередко — в тайны противоестественной любви. Правоведы они такие! — сказал ехидно внутренний голос. Неужто же наш рыцарь строгой морали тоже…? Ну ладно — пока не об этом.

— Так все же кого вы посоветуете? — не выдав своих эмоций осведомился Георгий.

— Я как уже говорил думал о кандидатурах господ Плеве или Сипягина. Нужен человек со стороны, чтобы встряхнуть тамошнее болото. Ибо ведомство занимает особое место в нашей государственной системе и от его работы многое зависит.

— Я, представьте, спрашивал Победоносцева и о них….

— И какое же мнение Константина Петровича, если ваше величество соизволите мне это сказать?

— Да он очень просто мне ответил: — де Плеве — подлец, а Сипягин — дурак, — неожиданно сам для себя выпалил царь.

— А о Дурново? — ничуть не смутился старый камергер.

— Про него тоже говорили… — мельком монарх подивился проницательности опытного царедворца.

— Позвольте сказать ваше величество, — вдруг улыбнулся Бунге — хотя я и не присутствовал, но почти с уверенностью догадываюсь, что сказал господин Победоносцев.

— И как вы думаете, что?

— Да, наверно, — он сказал так: подходит, да и тот… И процитировал некую фразу из «Мертвых душ» Николая Васильевич Гоголя…

— «Один там только и есть порядочный человек-прокурор, да и тот, если правду сказать, свинья!».

И оба рассмеялись.

Так или иначе но Бунге вышел из кабинета имея на руках именной Указ о назначении Плеве.

— Сообщите ему о назначении. Пусть принимает дела, а через пару недель я его вызову… Пусть готовится.

Оставалось еще министерство просвещения. Тут его выбор был неожиданным для всех. Оба «главных» великих князя — Владимир Александрович и Николай Николаевич почему то разом предложили Мансурова Николая Павловича. Отчего так — Бог весть. Разве потому что ведал Цензурным комитетом и департаментом духовных дел в Государственном совете?

Ну и Победоносцев — этот воистину «ворон здешних мест» тоже не оставил своими советами. Предложил на этот пост назначить какого-нибудь провинциального инспектора народных училищ из числа тех чья твердость в вере и приверженности трону не составляет сомнений. Сказал даже что дескать все равно какого — только с полицией посоветоваться на тему благонадежности (а у самого наверное и списочек уж имелся). Ну хоть спасибо не ректора какого-нибудь Царевококшайского епархиального училища или духовной семинарии сосватал!

На этот пост однако Георгий нашел кандидатуру сам — всероссийскую знаменитость, директора Московской консерватории, композитора и либерала (а то не либерал нынче?) Сергея Ивановича Танеева.

Он кстати уже ожидал в приемной.

— Просите, — распорядился государь.

Танеев вошел — не в вицмундире как бы полагалось (впрочем, он пока не в должности так что и нарушения особого нет) а в черном концертном сюртуке. Глядя на его аккуратную черную бородку и густую шевелюру Георгий подумал вдруг что это будет самый молодой его министр. Прочие не в отцы — в деды годятся — а вот Танеев по возрасту мог бы стать ему братом — хоть и старшим.

Выслушав — зачем вызван, Танеев растерянно покачал головой.

Он то полагал что вызвали его из Москвы ко двору дабы предложить должность в каком-то из императорских театров, ну или например придворного капельмейстера — а тут такое!

— Ваше величество — я право же поражен, — взволнованно воскликнул он, чуть опомнившись. Мне — и в министерство? Я музыкант!

— Значит вы в чем то способнее даже меня — я вот в музыке мало что понимаю, — ответил Георгий решив шутливым тоном успокоить служителя муз.

— Я…я… вынужден заранее просить об отставке… — Извините, но это невозможно! — решительно произнес Танеев разводя руками.

— А я вот полагаю — что человек, отлично справившийся с консерваторией и поставивший ее на уровень лучших европейских учреждений сумеет справиться и с министерством, — с самой доброжелательной улыбкой сообщил Георгий.

— Я конечно руковожу консерваторией и смею надеяться недурно… — смешавшись кивнул Танеев, — но… Наша консерватория не есть учреждение государственное — и порядки так сказать в ней… несколько не те. У меня даже нет классного чина!

— Ну сие то как раз поправить проще всего! — Георгий опять улыбнулся. Не забывайте — я все-таки царь — и указ о вашем производстве могу написать хоть сейчас.

Сергей Иванович подумал некоторое время, потом решительно покачал головой.

— Нет Ваше величество — я вынужден настойчиво отказаться от этой чести! Извините — но скажу что думаю. Будет ли идти в нашем народном просвещении все по-прежнему или приключаться реформы — но хоть так хоть сяк на данной должности потребны будут скорее таланты фельдфебельские. А муштровать директоров гимназий и профессоров я не умею и не сумею — хоть в вице-канцлеры меня произведите! Эта фраза сказанная с какой то обреченной смелостью буквально добила Георгия.

«Да что ж это такое! — едва не заорал он. Что они ломаются все как модистки перед гусаром!» И одновременно пришло в голову печальное — а выходит правы то были дядюшки да Константин Петрович! Мансурова надо было — или еще какого провинциального дурака — те хоть умничать и кочевряжиться попусту не будут!

Однако не заорал, и вообще ничем эмоций не выдал — а, придав лицу выражение равнодушной насмешки, встал из-за стола и прошел к окну. Посмотрел на петербургские крыши и шпиль Адмиралтейства под тускловатым осенним небом…

Выждал некоторое время, пока напряжение за спиной стало почти физически ощутимым. (Так, рассказывают, прадед — Николай Павлович — любил ставить на место собеседников).

— Вижу что имеет место некоторое недопонимание, господин Танеев, — сухо бросил он наконец, и развернувшись на каблуках добавил. С моей стороны — не с вашей. Просто… я знаю настроения в ваших кругах — хоть в них и не вхож… И насколько их усвоил — вне зависимости от политических настроений вся интеллигенция согласна… как будто — что русский человек должен быть грамотным и достойно жить. Вот я и подумал, что вы постараетесь этому посодействовать. Видимо я ошибался — и разговоры в гостиных от реальных дел далеки как Луна от грешной Земли. Там на столе — Георгия что называется понесло, — рескрипт о вашем назначении. Возьмите его… на память — если хотите.

— Ваше величество… — забормотал явно сбитый с толку Танеев. И по его облику было видно что он не просто обижен а оскорблен мыслью что не хочет содействовать народному благу. Я бесконечно уважаю вас но я всего лишь хотел сказать… Я и не думал давать повод… Но я лишь боюсь испортить порученное дело!

— Неужто это так уж сложнее чем дирижировать оркестром из множества разных инструментов? Что до муштры и… — царь позволил себе усмехнутся — фельдфебельства… Если кому-то будет недостаточно того что вы исполняете МОЮ волю — доложите — и я решу сие препятствие в минуту. Да и в консерватории, коей вы руководите, дисциплина достойная, но и дух творческий имеется.

— Но все же — почему я?! — пробормотал новоиспеченный министр. Я никогда не собирался делать карьеру!

— Я между прочим тоже не собирался быть царем! — парировал Георгий. Но Господь отдал мне страну и как-то вот забыл посоветоваться… Считаете что на вас тоже свалилось нежданное бремя… Однако же, у вас есть способ доказать что я ошибаюсь: не справится с обязанностям и все таки испортить дело. Тогда я вас заменю… — Но что то мне подсказывает что вы приложите все усилия дабы этого не случилось.

Повисло молчание во время которого композитор, что называется, ел глазами императора — похоже не до конца веря в только что услышанное.

Потом…

— Ваше величество, — голос Танеева вдруг задрожал. Я… простите мою недостойную слабость, — ну конечно… Я сделаю что могу!

Да он сейчас расплачется! — вдруг понял Георгий.

Танеев однако не разрыдался — всего лишь глубоко, прочувствованно поклонился. А потом вдруг схватил руку царя и поцеловал.