Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич - Страница 11

«Тронный зал», «Белый зал». «Парадная опочивальня», она же «Алмазный покой». «Фельдмаршальский», «Петровский» и «Гербовый» залы.

Малахит, яшма, орлец, крепчайший карельский лабрадорит…

Камень — всюду камень, строгая белая лепнина на вид кажущаяся плотным снегом…

Несмотря на то что уже скоро лет сорок в здании была устроена система отопления «аммосовскими» печами нагнетавшими в комнаты коридоры нагретый чистый воздух через особые каналы, в воздухе витала некая неизбывная прохлада… Словно усилий множества истопников суетившихся в подвалах у огромных топок не хватало чтобы протопить каменную громаду. Не зря в помещениях стоят камины — чтобы хоть их живой огонь отчасти прогнал это ощущение гранитного холодка.

Надо бы поменять тут отопление на надежное паровое…

Но никакому отоплению не изгнать холод прошлых злодейств и несчастий.

Слишком много приключалось всего в этом дворце такого, что давит тяжелее этих стен, слишком много того что англичане называют «skeleton in the cupboard».[4]

Тут умерла Екатерина Великая — и тело монархини еще не остыло когда примчавшийся из Гатчины Павел Петрович вместе с Безбородко и Кутасовым жгли в камне документы прежнего царствования среди которых были видимо и завещание в пользу Александра I, и метрика о венчании царицы с Потемкиным…

Здесь 14 декабря 1825 года один человек решил судьбу династии уже приговоренной заговорщиками.

Полковник лейб — гвардии Финляндского полка Александр фон Моллер, член тайного общества, со своим батальоном занимал караулы от Зимнего дворца до Адмиралтейства, неотлучно находясь при Николае I. Он мог арестовать всю семью и отдать на расправу сподвижникам — и не было бы тогда ни отца ни деда — еще мальчика — ни само собой его — Георгия (Да и была бы Россия?) Но полковник выполнил свой долг солдата и верноподданного — хотя в заговоре состоял едва ли не с самого начала.

Почему фон Моллер поступил так? Бог весть — прадед насколько известно никогда этого не доискивался — лишь повелел «оставить без внимания» показания других мятежников о фон Моллере. А сам Александр Федорович дослужившийся до генерал-лейтенанта не оставил записок.

…Да, глубока и полна противоречий человеческая душа!

В 1837 году Зимнем дворце случился пожар, который тушил лично царь… Он смело бросался в самый огонь во главе своих гвардейцев — не раз и не два уходя из залов и комнат буквально за считанные секунды перед тем как их поглотит пламя — второй раз в жизни сыграв со смертью в чет-нечет… Сановники потом предлагали снести руины и избрать новую резиденцию. Но государь был непреклонен — дворец был возрождён за два года — на стройке по легендам померло множество рабочих, не покладавших рук ни зимой ни поздней осеню работая в залитых ледяными дождям котлованах… На костях, шептались, стоит дворец — как и вся столица…

(А какой город мира сего не стоит на костях?)

Именно здесь Георгий — еще мальчиком — мог погибнуть когда взорвалась бомба безумного Халтурина.

Фанатик, с изощренной хитростью проникший в придворные столяры, почти полгода таскал за пазухой и в карманах динамит мелкими порциями, хранил его в подушке, рискуя что сваренное на петербургских кухнях студентами — неучами зелье взорвется в любой момент, надышался ядовитым парами до чахотки… А убил лишь двенадцать солдат — таких же мужиков как он, героев недавно закончившейся русско-турецкой войны… Здесь тот же Халтурин, вешая картину в царском кабинете пока Александр II занимался бумагами за столом, хотел было подойти к ничего не подозревающему государю со спины и исполнить мечту народовольцев одним ударом тяжелого молотка…

Но не посмел… Не смог поднять руку на беззащитного человека? Это вряд ли — скорее просто растерялся. А может просто дело в том что план со взрывом бомбы оставлял шанс бежать а тут неизбежно был бы схвачен на месте преступления? Или… причина иного свойства? Среди бумаг дела первомартовцев нашел Георгий сообщения что когда обсуждался план еще первого покушения Лавров предлагал застрелить монарха с дальнего расстояния из штуцера — когда тот прогуливался в открытом ландо или лично принимал развод караулов у Зимнего… На что Вера Фигнер возразила — мол мало того что пуля оставляет шанс даже при тяжком ранении — так это еще «не подходящая для тирана смерть». Государя всероссийского по ее мысли должно разорвать в клочья в громе и огне — чтобы внушит всем истинный ужас.

Сюда привезли умирать деда (четыре дня назад минула годовщина!), а потом торопливо заменяли мраморные плиты на лестнице, залитые царской кровью…

Нет — наверное все же ему потребуется другая резиденция!

Между тем ужин закончился. После того как слуги убрали, кондитер расставил горки с конфетами, а старый гоф-фурьер, выглядящий не менее как действительным статским советником, в строгом темно зеленом с золотыми пуговицами сюртуке и в белом галстучке принес кофе со сливкам, и миндаль в вазочках а также еще горячий берлинский штрудель…

Закончился десерт, и унесли посуду. А в приоткрытую дверь проскользнул упитанный серый кот — по хозяйски оглядывавший царскую семью. Он был здесь дома — в коридорах и подвалах Зимнего несли царскую службу множество кошек — потомков привезённого Петром I из самой Голландии кота Томаса и выписанных Елизаветой Петровной из Казани «для ловли большого количества мышей в Зимнем дворце» трех десятков мурлык.

Но появившийся лакей не позволил коту беспокоить августейших особ — подхватил и вынес за дверь — тот даже не мяукнул…

Георгий невольно улыбнулся.

Как покойно и благостно все-таки, — промелькнуло у него. Как при рара…

И тут как ножом прямо в сердце и душу ударило острой болью!

Только сейчас, спустя месяцы он вдруг — нет, не узнал и не понял — но прочувствовал что отца больше нет с ними. Что уже не войдет он поскрипывая солдатским сапогами, не подхватит на руки маленькую Ольгу, не пожурит Николая за нетвердо выученный урок по стратегии или географии, не похвалит Михаила за хороший рисунок, не вздохнет нарочито над очередной модной шляпкой матушки: «Ох, тебе бы все деньги мои транжирить, Marie!»

Никогда больше…

Невидимая рука сжала ему дыхание, и с минуту — другую он сидел недвижно, глядя на рдеющее угли в камине… Почудилось что в дверях стоит высокая такая знакомая фигура — уходящая…

Захотелось вдруг расплакаться — но слез не было.

29 марта 1889 года. Гатчина

— Так все таки — Николай Матвеевич — из за всего этого могла произойти война? Так сказать настоящая война? — осведомился Георгий. И уточнил — наподобие франко-прусской или австро-прусской?

— Признаться не думаю Ваше Императорское Высочество — хотя бы не исключал такой возможности полностью… — управляющий военно-морским министерством по обыкновению старался быть точным.

С одной стороны сражаться за такой крошечный кусок колониального пирога неразумно в высшей степени… С другой стороны — надо знать характер мышления германцев…

— Тот же Дитрихс действовал вполне авантюристично и воинственно в 1885 — во время спора из за Каролинских островов пруссаки едва не довели до войны.

Испанцы подготовили эскадру для отправки в Пацифику, но Берлин таки отступил. Кто знает? Может и тут бы отступили — но ведь тогда враг не был в прицеле их орудий…

Обратите внимание — немцы не пытаются договариваться ни с туземцам ни с другим державами когда какая-то земля их интересует — они просто приходят и берут. Прямо почти по нашей русской поговорке «А ну-ка отними!» Вот и Новая Гвинея, Соломоновы острова — взяли и никто не решился возразить… В Африке тоже самое… Отобрали у португальской короны Вико — просто заняв его — и все это проглотили… Рано или поздно это должно плохо кончится…

Адмирал Чихачев покачал головой словно сокрушаясь относительно тевтонской ярости…

Георгий глубоко задумался глядя на стопку газет посвященную кризису случившемуся на другой стороне Земли да еще в Южном полушарье.