Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта - Манштейн Эрих фон - Страница 17

Если командующий сухопутными силами и начальник Генштаба действительно придерживались этого мнения, то относительно погоды, безусловно, оказались правы.

Однако попытки «отговорить» Гитлера от такого принципиального решения, даже если переговорщиком выступил бы генерал фон Рейхенау, которого в свое время отправило с этой миссией ОКХ, по-моему, были безнадежны. Оставалась только надежда, что ОКХ предложит другое, лучшее решение, убедительное для Гитлера.

Что касается возможности на том этапе закончить войну мирными переговорами, то она так и не представилась. Мирное предложение, направленное Гитлером западным державам после кампании в Польше, встретило категорический отказ. Кроме того, Гитлер, скорее всего, не согласился бы с разумным урегулированием польского вопроса, которое позволило бы достигнуть понимания с Западом. Так или иначе, подобное урегулирование было практически немыслимо после того, как Советская Россия поглотила восточную половину Польши. Также весьма сомнительным представляется то, что в то время Германии удалось бы добиться почетного мира без Гитлера. Как можно было его свергнуть? Если в октябре 1939 года генерал Гальдер и планировал новую военную акцию против Берлина, то я могу лишь сказать, что в войсках он нашел бы еще меньше сторонников, чем осенью 1938-го.

Начать с того, что генерал-полковник фон Браухич поддержал план Гитлера, и ОКХ составило оперативную директиву «Желтый план» в соответствии с установленными Гитлером принципами. Правда, 27 октября командующий сухопутными силами при поддержке своего начальника штаба попытался убедить Гитлера, исходя из соображений военного характера, отложить наступление до более благоприятного времени, по всей видимости до весны 1940 года. По словам Грейнера, несколькими днями раньше то же рекомендовал Гитлеру генерал фон Рейхенау – вероятно, по просьбе фон Браухича. Хотя Гитлер не отверг все без исключения представленные ему аргументы, он оставил в силе дату начала наступления, назначенную им еще 22 октября, а именно 12 ноября.

5 ноября фон Браухич снова сделал попытку переубедить Гитлера. Это был день, когда – при условии, что наступление действительно начнется 12 ноября, – следовало отдать приказ по войскам о выдвижении к районам сосредоточения.

Хотя разговор проходил с глазу на глаз (Кейтель был приглашен ближе к концу), его подробности стали известны, а в результате произошло то, что я бы назвал разрывом между Гитлером и генералами. Как узнал Грейнер от Кейтеля, фон Браухич прочел Гитлеру меморандум, где излагались все причины возражения против осеннего наступления. Помимо некоторых бесспорных фактов, как, например, состояние погоды и неподготовленность вновь созданных соединений, он выдвинул один довод, который привел Гитлера в бешенство. Это была критика действий немецких войск в Польской кампании. Фон Браухич выразил мнение, что пехота не проявила такого воинственного духа, как в 1914 году, и что дисциплина и стойкость боевых частей в связи с чрезмерными темпами перевооружения не всегда отвечали требованиям. Если бы фон Браухич обращался к высшему офицерству, они разделили бы его точку зрения. Конечно, он был не прав, обвиняя пехоту в отсутствии воинственного духа в отличие от 1914-го – по крайней мере, в том обобщенном виде, в каком фон Браухич высказался. Его довод продиктован непониманием того, как изменилось пехотное наступление за истекшие годы. Принципы наступления 1914 года отныне стали немыслимы. С другой стороны, нельзя было отрицать, что – как это бывает с необстрелянными войсками в начале любой войны – отдельные части иногда проявляли признаки нервозности, особенно в боях в населенных пунктах. И более того, штабы нескольких высших соединений были вынуждены принимать крутые меры против нарушителей дисциплины. Это неудивительно, учитывая, что всего за несколько лет рейхсвер увеличился со 100 тысяч человек до миллионной армии, причем большинство солдат встали под знамена лишь в ходе всеобщей мобилизации. Но в свете польских побед не было достаточных оснований прийти к выводу, что армия не способна вести наступление на западе. Если бы только генерал-полковник фон Браухич ограничился подчеркиванием того факта, что вновь сформированные дивизии в силу недостаточной подготовки и сплоченности пока еще не готовы идти в бой и что наступление нельзя осуществлять одними лишь опытными дивизиями, его заявление было бы не менее убедительно, чем довод о неблагоприятном времени года. Однако вышеупомянутое обобщение меньше всего следовало выдвигать в качестве аргумента в разговоре с Гитлером, видевшим себя создателем того самого нового вермахта, чьи боевые качества теперь ставились под вопрос. Фактически Гитлер был прав в том смысле, что без его политической смелости в упорном осуществлении перевооружения, без возрождения воинского духа, вызванного к жизни национал-социализмом в тех слоях общества, откуда его изгнали во времена Веймарской республики, эта армия никогда не достигла бы той мощи, которой обладала в 1939 году. Но Гитлер упускал из внимания тот факт, что успехи прежней армии полностью соответствовали его собственным успехам. Ибо, если бы офицеры и унтер-офицеры, вышедшие из прежнего рейхсвера, не отдали все свои силы на его планировку и материальную подготовку, Гитлер никогда не получил бы вооруженных сил, которые считал своим «созданием», и не смог бы одержать победы в Польше.

Приводя подобные возражения в присутствии Гитлера, диктатора с давно раздутым самомнением, фон Браухич добился ровно противоположного тому, на что рассчитывал. Отметив все деловые доводы фон Браухича, Гитлер рассердился на критику, направленную, как он решил, против его заслуг, и резко оборвал разговор. Он настаивал на дате начала операции 12 ноября.

К счастью, тут вмешался бог погоды и заставил отложить начало наступления – что до конца января повторится еще пятнадцать раз.

Поэтому, хотя ОКХ в конечном счете и оказалось правым в споре с Гитлером относительно возможной даты начала операций, в результате вспыхнул кризис руководства, последствия которого со всей страшной очевидностью проявятся в дальнейшем ходе войны. Его немедленным следствием стало то, что Гитлер и фон Браухич перестали встречаться.

Начальник оперативного управления Генерального штаба, будущий генерал Хойзингер, 18 января 1940 года сказал мне, что фон Браухич не виделся с Гитлером с 5 ноября – неприемлемая ситуация для сложившегося состояния дел. Одним из последствий разрыва была речь, с которой Гитлер 23 ноября обратился к собравшимся в рейхсканцелярии командующим и начальникам штабов всех групп армий, армий и корпусов. Считаю излишним вдаваться в ее подробности, так как она хорошо известна из других публикаций. Главными пунктами его речи были подчеркнутая им непоколебимость решения как можно раньше начать наступление на западе, а также сомнения, уже тогда высказанные им, относительно того, как долго государство будет избавлено от угрозы нападения в тылу с востока.

Что касается объяснения принципиальной необходимости начать наступление на западе, то Гитлер представил обдуманные и, по-моему, убедительные доводы, не считая вопроса о сроке. В остальном его речь представляла собой сплошные нападки не только на ОКХ, но и в общем на генералов сухопутных сил, которых он обвинил в том, что они постоянно строят препоны его инициативе. В этом отношении его речь была самой предвзятой из тех, что мне доводилось слышать от Гитлера. Командующий сухопутными силами сделал единственно возможный выбор и подал в отставку. Гитлер отказался ее принять, хотя понятно, что таким образом кризис не мог разрешиться. ОКХ все так же находилось в том прискорбном положении, когда оно вынуждено было готовиться к наступлению, которого не одобряло. Советы командующего по вопросам общего ведения войны по-прежнему отвергались, а сам он был низведен до положения генерала-исполнителя.

Если разобраться, почему между главой государства и руководителями сухопутных сил возникли подобные отношения, то решающую роль в этом сыграли жажда власти и растущее самодовольство Гитлера, разжигаемые интригами всяческих герингов и гиммлеров. Однако нужно все-таки сказать, что ОКХ само в немалой степени приложило руку к обострению отношений с Гитлером своим подходом к проблеме ведения войны после окончания Польской кампании.