Великий врачеватель - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 23

В лепешки набился мелкий песок. Он противно хрустел на зубах. Другой еды не было.

Когда стало совсем жарко, старый Масихи предложил выпить немного воды.

— Я не хочу, — сказал Абу Али, едва раскрывая высохший рот, — пей ты, учитель.

Масихи тоже не стал пить.

Если воды запасено вдоволь, пить хочется не так сильно. Мысль о том, что воды нет, не хотела уходить из головы, заслоняла все другие.

К вечеру они опять двинулись вперед. Теперь они шли просто в южную сторону, глядя на звезды. Там, на краю пустыни, должен находиться город Джурджан, а может быть, и другой город. Это неважно. Лишь бы был город, селение, арык. Хотя бы один дом или куст, но обязательно, чтоб колодец, чтоб вода.

Масихи хрипло дышал, едва сидел на верблюде.

Абу Али заставил выпить его несколько глотков воды.

Вода не помогла.

— Ненужная трата, — сказал Масихи, — вода еще пригодится вам.

Абу Али хотел ему ответить бодрыми словами, но выдавил из сухого горла лишь несколько хриплых звуков.

На другой день Масихи уже не смог подняться.

Потом он стал бредить. Иногда он приходил в себя и, стараясь ясно выговаривать слова, просил оставить его здесь. Им надо идти дальше, не терять время и остаток сил, а он уже никуда идти не сможет.

Абу Али сидел рядом, беспомощно сложив руки, молчал. Никакие лекарства тут не могли помочь. Самое это страшное — чувство беспомощности, когда лежит рядом, мучается человек, и ты ничего не можешь сделать, чтобы облегчить его страдания.

…Вместе с проводником они закопали умершего Масихи глубоко в песок, чтобы не терзали его гиены.

Через день они потеряли второго верблюда. Возможно, верблюд был где-то близко, но у них не было сил искать его, и они двинулись дальше на юг.

Теперь шел первым Абу Али, рядом брел проводник. Оба держались за оставшегося верблюда.

Когда солнце уже закатывалось, на горизонте появились три огромные фигуры. Две фигуры были человеческие. Фигуры надвигались на них, держась за третью, верблюжью. Проводник упал на колени и закрыл глаза. Одна из фигур тоже мгновенно упала на колени.

— Это бог выслал нам своих духов, чтобы призвать нас к себе, — бормотал проводник, — я чувствую: моя душа сейчас расстается с телом.

— Вставай, это пустынные видения. Я слышал о подобном от путешественников, — говорил Абу Али.

Но проводник уже ничего не понимал.

Он бормотал лишь бессвязные слова.

— И редко совершал намаз, — бормотал он, — и был неблагодарным…

— Вставай, — сказал Абу Али, дернул его и сам чуть не упал от слабости.

Они пошли дальше. Проводник продолжал шептать обрывки фраз, видимо, он представлял себя уже на небе.

— Отец мой! — шептал проводник. — Как сладко поют гурии! Ах, какой аромат!

Проводник брел, держась за верблюда, мотаясь из стороны в сторону, прикрыв глаза, и все шептал.

Вдруг они наткнулись на верблюжьи следы. «Кто-то еще прошел по пустыне», — подумал Абу Али.

Верблюд давно уже шел по дороге. Кругом лежали возделанные земли. Абу Али это понял не сразу.

Проводник перестал шептать. «Лучше бы он говорил, — подумал Абу Али, — под его слова легче переставлять ноги».

Потом он подумал: «Еще несколько шагов, и я упаду».

Верблюд остановился.

Перед ними был дом. Рядом светилась, отражая свет месяца, городская стена.

Абу Али подошел к дому, уперся в дверь. У него уже не было сил поднять руку и постучать.

Это был город Абиверд.

Утро, весь день и всю ночь лежал Абу Али в темной комнате.

Рядом лежал проводник.

Иногда они просыпались, пили воду из пиалы, поставленной кем-то рядом с ними, забывались снова.

Потом Абу Али понял, что за ними ухаживает пожилой, весь высохший человечек. Абу Али напрягал глаза, но не мог разглядеть его лицо.

Наконец утром, через два дня, они встали, огляделись.

Верблюд привел их к самым воротам города. В маленьком домике около ворот жил одинокий человек— смотритель кладбища.

— И отец мой был смотрителем, и дед, — рассказывал человечек, — а в аллаха они не верили. И я тоже не верю.

Проводник при таких словах сразу затыкал уши. После скитаний он исправно стал совершать намаз все пять раз в день.

— Какая может быть загробная жизнь, — смеялся смотритель кладбища, — все они здесь лежат.

Проводник уходил из дому вон, чтобы не слушать эти дурные слова.

— А во что же ты веришь? — спрашивал Абу Али.

— А верю я в человека. Аллах не поможет, а человек человеку всегда поможет. А если не поможет, то, значит, он зверь, а не человек.

По вечерам смотритель ворчал:

— Опять сегодня похоронили одного. Раньше хоронили иначе: место долго выбирали, чтоб и сухо ему там было лежать и тепло. А сегодня вырыли кое-как яму — да в воду. Нет, не те пошли времена, — вздыхал смотритель кладбища.

Через несколько дней и Абу Али и проводник окрепли. Из Абиверда снаряжали большой караван в Хорезм. Проводник решил примкнуть к этому каравану.

— Последний раз иду по пустыне, — говорил он. — Стану теперь цирюльником. И дальше мечети от дома никуда не уйду.

Джурджан был далеко на западе. Смотритель помог нанять верблюда в караване, который шел на запад, и Абу Али отправился в путь.

С проводником он послал три письма. Одно — везиру с благодарностью и с описанием блужданий. Другое — Бируни. Третье — Ширин.

— Если на караван нападут, эти письма ты обязательно разорви на клочки и пусти по ветру, — наказывал Абу Али.

Проводник стал совсем трусливым человеком. Однажды он увидел нескольких всадников и решил, что они сейчас нападут. Он мгновенно порвал письма, разбросал клочки.

Те всадники были вполне мирными людьми.

Абу Али ничего не знал. Он был уже в пути.

Сегодня на географической карте легко отыскать Бухару. Но Гургандж найти уже сложнее. После нашествия войск Чингис-хана Гургандж стал называться городом Ургенчем. Он много раз разрушался, пустели его дома. Сейчас недалеко от места, где был Гургандж, стоит город Хива.

Вовсе не существует теперь Абиверда, который был когда-то древнейшим городом. Его развалины находятся в Туркменской республике, недалеко от железнодорожной станции Каахка.

Караван, с которым вышел Абу Али из Абиверда, иногда пересекал города. На пути была Ниса, тоже древнейший город. В Нисе до новой эры хоронили многих парфянских царей. Но сегодня ее тоже не найти на карте. В восемнадцати километрах от Ашхабада, рядом с туркменским аулом Багир, находятся полузасыпанные развалины города Нисы.

Нишапур — это город ученых, философов-богословов.

Нишапур — первый город, в котором построили высшую школу — медресе.

В Нишапуре глубоко под землей был настоящий водопровод.

«Каким прекрасным городом был бы Нишапур, если бы его каналы находились на поверхности, но зато его жители были бы под землей» — так шутили в разных странах ислама в то время.

В Нишапуре жил знаменитый философ — старец Абу Саид. В городе устроили долгий философский диспут между Ибн-Синой и Абу Саидом.

В Нишапуре Абу Али задержался на несколько дней.

От Нишапура прямая дорога вела к Джурджану.

В ворота Джурджана входил длинный караван. Все въезжающие, как полагалось, платили въездную пошлину. Абу Али приготовил кошелек. Кошелек стал совсем уже легким.

Вдруг со стороны улиц показались гулямы — воины.

— Посторонись! Посторонись! — кричали они купцам.

Проезжие прижимались к стенам.

Всадники везли пожилого человека, богато одетого. На руках у него были цепи.

— Кто этот несчастный? — спросил Абу Али у прохожего.

— Это наш бывший эмир Кабус, — ответил житель. — Вчера его место занял сын эмира Манучихр.

— Почему? — растерянно спросил Абу Али.

Письмо Бируни к эмиру Кабусу было по-прежнему с ним.

— Об этом не нам с тобой рассуждать, господин, — сказал житель. — Мы люди небольшие.

Абу Али въехал в город. Сюда стремился он с той ночи, как покинул Гургандж. Он прошел пески, горные перевалы и зыбкие болота. Он мечтал, что снова станет жить спокойно. Ему надоело валяться ночами в рабатах на засаленных подстилках. В дороге он обдумал немало научных проблем.