Великий врачеватель - Воскобойников Валерий Михайлович - Страница 16

Потом возле него сидела мать. Они долго и тихо разговаривали.

Хусайна после смерти отца позвали в диван и предложили быть писцом. Должность эта была низкой для знаний Хусайна, но надо было кормить семью. Ведь ему было уже двадцать три года.

Эта история облетела многие города.

Жил в городе Тусе молодой помещик — дикхан Фирдоуси. Он увлекся сказаниями, которые слагал народ о своих богатырях. Стал записывать легенды, собирать древние мифы, перекладывать их в звучные стихи. Когда-то этим же делом занимался другой поэт — Дакики. Дакики умер, и незаконченные его стихи Фирдоуси тоже включил в свою поэму. «Эта поэма расскажет о благородных делах наших предков, — мечтал Фирдоуси. — Она расскажет о народных богатырях, о добрых и отважных воинах». Все дела хозяйственные запустил Фирдоуси ради поэмы. Поместье его обеднело, потом поместья и вовсе не стало. Сборщик податей освободил его даже от налога. «Пусть пишет», — решил сборщик.

И Фирдоуси писал. Он писал и десять лет, и двадцать, и тридцать. И уже немолодым он был, а стал стариком — вот и шестьдесят ему. Фирдоуси мечтал подарить огромную книгу — поэму какому-нибудь крупному правителю. Получить за это большую награду и на награду провести к своему родному селению канал.

Образованные люди ждали эту поэму во многих городах. Поэма называлась «Шахнаме», то есть «Царская книга». Люди любили читать вслух отрывки из этой еще не законченной поэмы. Наконец Фирдоуси полностью закончил книгу. Но к тому времени не было уже в Бухаре великого властителя — эмира. Зато появился другой крупный властелин — султан Махмуд Газневи.

Махмуд завоевал огромные территории, присоединил к себе обломки государства Саманидов и стал султаном. Столицей своей он сделал город Газну.

Вблизи, за горами, лежала богатейшая страна Индия. И султан решил отправиться на нее войной. А чтобы оправдать свой грабеж, султан объявил, что война его священная — газават. Он призвал присоединиться к священной войне за веру, к газавату, добровольцев из соседних земель. И к нему шли добровольцы, желающие повоевать да пограбить, даже из далекого Хорезма. Самой мощной на Востоке была армия султана Махмуда. В нее входили даже боевые слоны. Воины из сотен племен, говорящие на разных языках, были старательно перемешаны, чтобы случайно они не объединились и не восстали.

В Газне были самые дешевые рабы. Там даже на улицах валялись редкие индийские вазы. Воины возвращались из Индии, увешанные драгоценностями.

Багдадский халиф, которому подчинялся султан Махмуд, полюбил своего подчиненного. Султан слал халифу письма, в которых обещал истребить всех неверных, а также шиитов, мутазилитов и прочих сектантов-вероотступников. Это были не пустые обещания. Султан истреблял их с таким рвением, что трупы несчастных иногда не успевали закапывать в землю. Но все же он был единственным крупным правителем, способным дать большую плату, и к нему отправился Фирдоуси со своей поэмой.

Махмуд читал поэму несколько дней- Ему не понравилась гениальная «Шахнаме». Слишком вольные мысли были в поэме. И поэтому султан переслал Фирдоуси смехотворную сумму денег.

С этими деньгами Фирдоуси тут же пошел в баню, выпил в бане шербета, а оставшиеся деньги разделил поровну между банщиком, продавцом шербета и гонцом, который принес награду.

Султан об этом узнал в тот же день. Он приказал разыскать старого поэта и бросить его под ноги слонам. Но поэт исчез. Его искали во многих городах и не могли обнаружить. Зато появилась сатира, которую сочинил Фирдоуси на султана. Сатиру передавали шепотом друг другу.

такие были в ней строки.

Эта история имеет конец. Пройдет лет двадцать. Хусайн уже будет везиром при дворе хамаданского правителя Шамса уд-Даула. И в те годы Хусайн узнает, что гениальный поэт Фирдоуси вернулся в свой родной город Тус, чтобы умереть там. Стихи из поэмы станут к тому времени известны каждому землепашцу и воину. И даже султан Махмуд будет вынужден отправить караван, груженный драгоценностями, в подарок старцу поэту. И в тот час, когда караван войдет в ворота города Туса, из других ворот вынесут тело мертвого Фирдоуси.

Несколько раз в дом к Хусайну стучались гонцы от султана Махмуда. С ними разговаривал брат Хусайна.

— Наш великий султан сам очень образованный человек, — говорили гонцы. — В свободное от походов время он даже пишет книги по богословию. Его ученость в этом предмете известна всем.

— Мой брат на службе, он занят, — отвечал Махмуд. «И угораздило же меня получить то же имя, что и у султана», — думал он.

— Наш султан призывает к себе ученых, поэтов и архитекторов. А также богословов, законоведов и астрологов. Наш султан поклялся искоренить всех неверных, шиитов и вольнодумцев. «Только бы Хусайн не попал к султану! — думал Махмуд, успевая вежливо улыбаться гонцам. — Иначе смерть или тюрьма».

— Почему бы твоему брату не переехать на службу к султану? — уговаривали гонцы. — Султан осыплет его милостями. Щедрость султана безгранична к тем, кто умеет угадывать его желания.

«Никогда Хусайн не станет угадывать желаний. Он тот самый вольнодумец и почти шиит, которых вы искореняете», — думал Махмуд.

— Но того, кто отказывается от милостей султана, постигает тяжелая кара, как бы далеко он ни жил, — говорили гонцы.

«Ого! — думал брат Махмуд. — Надо Хусайну уходить из Бухары».

Годы в Хорезме

Знакомый ал-Барки, того самого соседа, для которого Хусайн написал книги с разъяснениями законов, был купцом. Он жил в Гургандже, в столице Хорезма, но иногда приезжал в Бухару. Он согласился довезти Хусейна до Гурганджа и даже отказался взять деньги.

— Это с меня следовало бы взять плату за удовольствие от общения с человеком, слава которого далеко опередила его пути.

Все нужные слова были сказаны дома вечером, все необходимые книги и вещи были собраны заранее.

У семьи осталось достаточно денег, чтобы прожить при нынешних ценах полгода. А там, поступив на службу, Хусайн снимет дом и вызовет семью.

Бухара осталась за спиной. Стены и крыши домов слились, и не видны уже Хадшмрунские ворота, от которых начиналась дорога в Хорезм, минареты; и уже не различить, где соборная мечеть, выстроенная Кутайбой.

— Когда-то и я оглядывался на свой город, — сказал купец, — когда отец первый раз послал меня с караваном в Египет.

Дорога до Гурганджа была длинна. Через селения и рабаты, через степь и пески к Амударье, к рабату Джигербент. Там была переправа с правого берега на левый по мутной желтой воде, по широкой реке, глубины которой неизвестны. В низинах реки росли рощи, зрели фрукты в садах, а стоило отойти на несколько переходов — фарсагов, начинались пески, голодные и сухие. Джигербент — это уже Хорезм. Здесь свои обычаи и привычки, и даже язык иной — хорезмийский, слегка отличающийся от таджикского.

Хусайн спал в рабатах, ел вместе с купцами, с погонщиками верблюдов и воинами, охранявшими товар от случайных людей.

Наконец они подъехали к воротам Гурганджа. Заплатили въездную плату. На минуту стало страшно. Незнакомые улицы, незнакомые дома, неизвестные люди.

— Пока остановишься у меня, — предложил купец. — Я буду счастлив дать кров ученейшему человеку.

На центральной площади продавали баранов. Эта площадь походила на Регистан в Бухаре. С двух сторон площади стояли дворцы. Первый построил хорезмшах Мамун. Хусайн долго рассматривал ворота этого дворца. Торговцы, бродяги в грязном тряпье крутились около ворот, закидывали головы, разглядывали росписи. Напротив, перед дворцом отца построил свой дворец нынешний хорезмшах Али, сын Мамуна.