Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Тайна Клумбера - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 10


10
Изменить размер шрифта:

Кучер Израиль Стэйкс не умеет ни читать, ни писать, но пресвиториальный священник церкви в Стоней — мистер Мэтью Кларк записал его показания. Последние подтверждены крестиком, который поставил Стэйкс вместо подписи. Добрейший священник, мне кажется, слегка отшлифовал повествование Стэйкса. Я весьма сожалею об этом, так как оно могло бы оказаться более интересным, хотя, быть может, и менее понятным, будь оно передано дословно. И все же эта запись сохранила черты индивидуальности Израиля Стэйкса и, можно считать, она точно отражает то, что видел и слышал Стэйкс за время своей службы у генерала Хэзерстона.

Глава VIII

ОТЧЕТ ИЗРАИЛЯ СТЭЙКСА

(записанный и заверенный преподобным Мэтью Кларком, пресвитерианским священником церкви в Стоней Вигтауншира)

Мистер Фэзергил Уэст и священник велели мне рассказать все, что я знаю о Хэзерстоне и его доме, и предупредили, что не следует распространяться о себе самом, мол, читателям будет неинтересно знать о моих собственных делах. Не думаю, чтобы это было так, потому что фамилия Стэйксов очень известна и пользуется большим уважением по обеим сторонам границы с Англией. Кроме того, в Нитсдэле и Аннандэле имеется немало людей, которым было бы очень интересно познакомиться с делами, приключившимися с сыном Артура Стэйкса из Эклефечена.

Но я должен делать, кик велят. Я только надеюсь, что мистер Уэст не забудет меня, когда придется попросить у него какой-нибудь милости.[2]

Я не могу писать, потому что отец посылал меня гонять ворон, вместо того чтобы отправить в школу. Но зато он воспитал меня в правилах и обычаях истинной церкви, за что я славлю господа.

В прошлом мае исполнился ровно год с того дня, как фактор мистер Мак-Нейль подошел ко мне на улице и спросил, не хочу ли я поступить на работу кучером или садовником. Случилось так, что в то время я как раз сам подыскивал себе какую-нибудь работенку. Но я, конечно, и виду не подал, что нуждаюсь в заработке.

— Хотите — беритесь за работу, не хотите — не нужно, — сказал он раздраженно. — Только это неплохая должность, многие были бы не прочь заполучить ее. Если решите, зайдите ко мне в контору завтра в два часа, тогда вы сможете сами задать вопросы хозяину.

С тем я от него и ушел. Он скрытный и прижимистый человек. Только вряд ли это поможет ему в грядущей жизни, хотя в этой жизни он отложил немало денег. Когда наступит день суда, многие факторы окажутся по левую руку от престола, и я не удивлюсь, если и мистер Мак-Нейль будет среди них.

Ладно! На следующий день я отправился в контору и застал там фактора и высокого тощего человека с седыми волосами и коричневым лицом, морщинистым, как грецкий орех. Он пристально поглядел на меня, — а его глаза сверкали, как угли, — и затем сказал вот что:

— Насколько я знаю, вы родились в этих краях?

— Да, — сказал я. — И никогда не выезжал отсюда. — Никогда не выезжали из Шотландии? — спрашивает он.

— Честно говоря, дважды был в Карлайле, — сказал я, так как люблю правду. Да, кроме того, я знал, что фактору известно об этом: я покупал там по его поручению два бычка и нетель для фермы Дремлея.

— Мистер Мак-Нейль говорил мне, — сказал генерал Хэзерстон (потому что это был он и никто другой), — будто вы не умеете писать.

— Нет, — сказал я.

— И читать?

— Нет, — сказал я.

— Мне кажется, — тут он обратился к фактору, — что этот человек вполне подойдет мне. В наше время слуги испорчены чрезмерным просвещением, — сказал он. — Не сомневаюсь, Стэйкс, что я буду вами доволен. Вы будете получать три фунта в месяц и харчи. Но я сохраню за собою право уволить вас в любое время, предупредив за 24 часа. Устраивает вас это?

— Это не то, что на последней работе, — сказал я с недовольным видом. И эти слова были правдивы, ибо старый фермер Скотт платил мне только один фунт в месяц.

— Ну-ну, — сказал генерал, — может быть, я потом и прибавлю. А сейчас вот вам шиллинг в задаток; мистер Мак-Нейль сказал мне, что здесь так принято. Жду вас в Клумбере в понедельник.

Когда настал понедельник, я отправился в Клумбер. Это был пребольшущий дом с сотней окон; в него можно было бы упрятать половину прихода. А что касается садоводства, то там и сада-то не было; а лошадь неделями не выводили из конюшни. Но я был достаточно загружен: надо было укреплять забор, то да се, чистить ножи, наводить глянец на ботинки и тому подобные дела, которые больше подходят старухе, чем мужчине.

Кроме меня на кухне было еще двое: кухарка Элиза и горничная Мэри. Они прожили всю жизнь в Лондоне и совсем не знали света. Мне не о чем было с ними говорить, потому что это были совсем Простые женщины. Они едва понимали настоящий английский язык, а о своих душах заботились не больше, чем жабы в болоте. Когда кухарка сказала мне как-то, что не очень-то ценит Джона Нокса и не даст и шести пенсов за проповедь мистера Дональда Мак-Сноу об истинной церкви, я почувствовал, что мне следует предоставить их высшему судье.

В семье хозяина было четверо: генерал, миледи, Мордаунт и Габриэль, и я вскоре понял, что в семье не всё было ладно. Миледи была тощая и белая, как приведение. Я не сразу заметил, что она плачет и горюет сама с собой. Я видел, как она бродит по парку и, думая, что ее никто не видит, ломает руки, как ненормальная.

Молодой джентельмен и его сестра тоже имели какое-то горе. А больше всех тревожился генерал. Молодые хозяева иногда приободрялись, а генерал был всегда одинаковый. Лицо у него было суровое и грустное, как у преступника, который чувствует веревку на шее.

Я как-то спросил на кухне, не знают ли они, чего не хватает нашим хозяевам, но кухарка мне сказала, что не ее дело вмешиваться в хозяйские дела, ее дело работать да получать жалованье. Это было совсем глупая женщина. Она не смогла дать мне ответ на простой вопрос, а сама любила болтать без умолку.

Ну, так вот. Проходили недели и месяцы, а дела в холле шли все хуже и хуже. Генерал становился все более нервным, а его леди с каждым днем все печальнее. Но между ними не было ссор. Когда они завтракали, я имел обычай обходить дом кругом и подрезать кусты роз под самыми окнами, так что невольно слышал большую часть их разговоров.

Генерал говорил, что он не боится смерти или какой-нибудь явной опасности, но что у него отнимают все мужество неизвестность и ожидание. Тогда миледи утешала его, говоря, что, может быть, дело не так уж плохо, как он думает, что это может случится в самом конце их жизни. Но он и слушать не хотел.

Что касается молодых господ, то я знаю, что они не всегда сидели в имении; как только им представлялся случай, уходили к мистеру Фэзергилу Уэсту в Бранксом. Генерал был слишком занят своими тревогами и ничего не знал, а я считал, что в мои обязанности кучера и садовника не входит докладывать ему об этом. Он и сам должен был бы знать, что если запретить девушке или леди делать то или другое, то это самый верный способ добиться, чтобы они это делали. Господь увидел это в райских кущах, а разница между людьми в раю и в Вигтауне не так уж велика.

Тут есть еще одно дело, о котором я еще не говорил, но которое надо обязательно отметить.

Генерал не жил в одной комнате с леди. Он спал один в комнате в самом дальнем конце дома. Эта комната всегда была у него на запоре, и он никому не разрешал входить в нее. Он сам стелил себе постель, сам убирал комнату и стирал пыль.

По ночам генерал бродил по дому, а в каждой комнате и всюду по углам висели зажженные лампы, так что у нас нигде не было темноты даже ночью.

Нередко из своей комнаты на чердаке я слышал его шаги в коридоре с полуночи до петухов. Жутко было лежать и слушать, как он бродит, и думать — то ли он сумасшедший, то ли набрался в Индии языческой идольской премудрости и теперь совесть грызет его, как червь. Мне следовало бы спросить, не полегчает ли ему, если он поговорит с преподобным Дональдом Мак-Сноу, но я побоялся. Генерал не такой человек, чтобы можно было с ним об этом разговаривать.

вернуться

2

Старому мошеннику хорошо заплатили за труды, и ему не следовало бы говорить о какой-либо любезности с его стороны (прим. Дж. Ф. Уэста).