Ночные кошмары и фантастические видения (сборник) - Кинг Стивен - Страница 5

На Рождество я купил себе тренажер.

Нет, даже не так. Элизабет купила мне тренажер.

Я стал реже видеть Долана. Был слишком занят: тренировался, подтягивал пузо, прокачивал руки, ноги и грудь. Иногда мне казалось, что я больше не вынесу, что у меня все равно никогда не получится набрать необходимую форму, что я просто не выживу без добавок, кофейных пирожных и лишней ложечки сливок в кофе. В такие дни я садился в машину, ехал к одному из его любимых ресторанов или клубов, парковался неподалеку от входа и ждал его появления. Сейчас он появится: выйдет из своего туманно-серого «кадиллака» под руку с высокомерной холодной блондинкой или рыжей хохотушкой – а то и с двумя сразу. Сейчас он появится, человек, убивший мою Элизабет, весь из себя ухоженный и элегантный, в блейзере от Биджана, сверкающий золотым «Ролексом» в отблесках уличных фонарей. Когда я уставал или падал духом, я шел к Долану. Наверное, так человек, мучимый страшной жаждой, ищет оазис в пустыне. Я жадно пил его отравленную воду и оживал.

В феврале я начал бегать. Каждый день. И теперь другие учителя подтрунивали над моей лысиной, которая краснела и облезала, и снова краснела и облезала на утреннем солнце, независимо от того, сколько я на нее изводил солнцезащитного крема. Они смеялись, и я смеялся вместе с ними, хотя дважды чуть не терял сознание и провел немало кошмарных минут – обычно, в самом конце пробежек, – пытаясь унять боль в сведенных судорогой ногах.

В начале лета я подал заявление на работу в Департамент дорожного строительства штата Невада. В конторе по трудоустройству мне выдали какую-то бумагу, поставили штамп об испытательном найме и послали к начальнику участка Харви Блокеру. Это был крепкий высокий мужчина, дочерна опаленный невадским солнцем, в потертых джинсах, пыльных грубых ботинках и синей футболке с отрезанными рукавами и выразительной надписью «ЖИЗНЬ – ДЕРЬМО» на груди. Под его загорелой кожей перекатывались внушительные бугры мышц. Он посмотрел на мое направление, потом – на меня и заржал. В его кулаке бумажка с направлением казалась просто микроскопической.

– Ты, дружок, дурака, что ли, валяешь? Или просто больной? У нас тут пустыня. Жара и солнце. Это дерьмо не для бледной поганки с портфельчиком. Ты себя в зеркале видел? Кто ты по жизни вообще? Бухгалтер?

– Учитель, – ответил я. – Третьего класса.

– Ой, милашка, – опять заржал он. – Шел бы ты, парень, куда подальше, а?

У меня были карманные часы – еще от прадеда остались, того, который укладывал последние звенья трансконтинентальной железной дороги. Семейная легенда гласит, что он присутствовал при забивке последнего золотого костыля. Я извлек часы из кармана и покачал ими перед носом у Блокера.

– Видишь штучку? Шестьсот долларов стоит, если не все семьсот.

– Это что, взятка? – Блокер снова расхохотался. Любил он поржать от души. – Мужик, я слышал о людях, которые с дьяволом заключают, там, всякие сделки, но впервые встречаю придурка, который пытается всучить взятку, чтобы попасть в ад. – Теперь он смотрел на меня с искренним сочувствием. – Тебе кажется, будто ты знаешь, куда лезешь, но я тебе говорю: ни хрена ты не знаешь! Я сам лично видел, как в июне в районе Индиан-Спрингс термометр зашкаливал за сто семьдесят градусов[6]. Мужики и покруче тебя рыдали. А ты, брат, совсем не крут. Мне даже не надо к тебе под рубашку заглядывать, чтобы представить твою якобы мускулатуру, подкачанную в физкультурном зале. Ты не долго протянешь в Большой Пустоши.

– Дай мне хотя бы попробовать. Если ты скажешь, что я не тяну, я тут же уйду. А часы все равно возьми. Просто так, – сказал я.

– Все ты врешь, хрен конторский.

Я смотрел на него. Он тоже смотрел на меня.

Долго смотрел, внимательно.

– Нет, ты не врешь, – удивленно вырвалось у дорожника.

– Нет.

– Отдашь часы на хранение Тинкеру. – Он ткнул пальцем в направлении толстенного негра в рубашке, завязанной узлом на пузе. Он сидел неподалеку в кабине бульдозера и прислушивался к разговору, поглощая фруктовый пирог из «Макдоналдса».

– А ему можно доверять?

– Издеваешься?

– Тогда пусть часы будут пока у него. Пока ты меня не вышвырнешь, или я не вернусь в сентябре к себе в школу.

– А моя ставка?

Я указал на направление, смятое у него в кулаке.

– Подпиши эту бумажку.

– Нет, ты точно больной. – Я промолчал, думая о Долане и Элизабет. – Начнешь с самой дерьмовой работы, – предупредил Блокер. – Будешь идти пешочком за грузовиком и засыпать горячим асфальтом дыры и трещины в покрытии. Не потому, что мне так понравились твои часы… хотя часики ничего себе, да… просто так все начинают.

– Согласен.

– Пока до тебя не дойдет, приятель.

– До меня уже дошло.

Блокер скривился.

– Нет. Ты пока ни во что не въезжаешь. Но скоро ты все поймешь.

Он был прав.

Первые две недели растянулись в сплошной кошмар. Я почти ничего не помню: только взмахи лопатой и жар горячего асфальта, который я закидывал в ямки, тщательно утрамбовывал и топал дальше за грузовиком – до следующей выбоины. Пару раз мы работали на Стрип, и я слышал доносившийся из казино звон автоматов, извещавших о выпадавшем джекпоте. Я уверен, что частенько эти пронзительные колокольчики звенели только в моей несчастной голове. Я поднимал взгляд и видел Харви Блокера, который смотрел на меня с тем же странным сочувствием. Его лицо дрожало и искажалось в зыбком мареве, поднимавшемся от раскаленной дороги. Иногда я натыкался взглядом на Тинкера, который сидел под холщовым навесом, покрывавшим кабину его бульдозера, и тогда он вынимал из кармана прадедушкины часы и крутил их на цепочке, рассыпая веера солнечных зайчиков.

Почти все мои силы уходили на то, чтобы не хлопнуться в обморок. Держаться, несмотря ни на что. Я продержался весь июнь и первую половину июля, пока однажды – в обеденный перерыв – ко мне не подсел Блокер. Я как раз пытался есть сандвич, с трудом удерживая его в трясущейся руке. Иногда эта дрожь не унималась аж до десяти вечера. Все из-за жуткой жары. Либо дрожь, либо обморок. Но я думал о Долане и умудрялся держаться. Как – сам не знаю. Но у меня получалось.

– Ты все равно еще слабоват, парень, – начал Блокер.

– Да. Но как говорил мой старинный приятель, видел бы ты, с чего я начинал.

– Я все жду, когда ты лишишься чувств посреди дороги, и никак не дождусь. Но когда-нибудь ты сломаешься.

– Нет. Не дождетесь.

– Да, да и еще раз да! Если ты так и будешь ходить с лопатой за самосвалом, то точно сломаешься.

– Нет.

– Самое горячее время еще впереди, приятель. «Работенка на противне», так это у нас называется. Тинк придумал.

– Я буду в порядке.

Он что-то достал из кармана. Часы моего прадеда. Вложил мне в ладонь.

– Убери эту хрень. Мне они не нужны.

– А как же наш договор?

– Я его разрываю.

– Если ты меня уволишь, я подам в арбитражный суд. – Меня несло. – Ты подписал мое направление. Ты…

– Я тебя не увольняю, – сказал он, глядя в сторону. – Я перевожу тебя к Тинку. Будешь учиться работать на фронтальном погрузчике.

Я долго смотрел на него, не зная, что сказать. Сейчас мой школьный класс, уютный и прохладный, казался куском из какой-то совсем другой жизни… Но я все равно не въезжал, о чем думает Блокер и что он имел в виду, когда сказал то, что сказал. Я так понял, что он оценил мою настойчивость и упорство и даже зауважал меня, но в его уважении был и оттенок презрения, и я понятия не имел, какие были тому причины. А тебе что до этого? – заговорил у меня в голове голос Элизабет. Самое главное – это Долан. Помни про Долана.

– А зачем тебе это? – выдавил я наконец.

Он повернулся ко мне, смущенный и взбешенный одновременно. Хотя бешенства было значительно больше.

– Да что с тобой, парень? За кого ты меня принимаешь?