КлаТбище домашних жЫвотных - Кинг Стивен - Страница 2

Мне никак не дает покоя самая пронзительная фраза книги, произнесенная стариком Джадом Крэндаллом, соседом Луиса Крида. «Иногда смерть – не самое худшее». Я всем сердцем надеюсь, что это неправда, однако в кошмарном контексте «Кладбища домашних животных» все именно так и есть. И, быть может, это неплохо. Быть может, «иногда смерть – не самое худшее» – это последний урок, который мы извлекаем из настоящего горя, когда устаем топтать ногами пупырчатую пленку и кричать Богу, чтобы завел себе собственного кота (или собственного ребенка), а наших не трогал. Быть может, это подсказка от мироздания: в конечном итоге мы обретаем покой в нашей человеческой жизни, только когда принимаем волю Вселенной. Возможно, это напоминает дурацкий эзотерический бред, но альтернатива видится мне беспросветной тьмой, настолько жуткой и тягостной, что мы, смертные существа, ее просто не вынесем.

Часть первая. Кладбище домашних животных

Луис Крид, потерявший отца в три года и вовсе не знавший деда, не ожидал обрести нового отца уже будучи в зрелом возрасте, но именно так и произошло… хотя он называл этого человека другом, как и пристало взрослому мужчине, который внезапно находит второго отца. Луис встретил его в тот вечер, когда вместе с женой и двумя детьми въехал в большой белый дом в Ладлоу. С ними приехал и Уинстон Черчилль. Черч был котом его дочери Эйлин.

Кадровая комиссия в университете работала медленно, поиски жилья поближе к работе напоминали кошмарный сон, и к тому времени, когда все семейство почти добралось до места, где должен был находиться дом – ориентиры вроде бы верные… как знамения на небесах в ночь перед убийством Цезаря, мрачно подумал Луис, – они все устали и были взвинчены до предела. У Гейджа резались зубы, и он куксился всю дорогу. Никак не желал засыпать, сколько бы Рэйчел его ни укачивала. Она дала ему грудь, хотя время кормления еще не пришло. Гейдж знал обеденное расписание не хуже – а может, и лучше – матери и незамедлительно укусил ее своими новенькими зубами. Рэйчел, все еще сомневавшаяся насчет переезда в Мэн из Чикаго, где она прожила всю жизнь, расплакалась. К ней тут же присоединилась Эйлин. Черч продолжал беспокойно метаться в задней части микроавтобуса, как и все трое суток пути из Чикаго. Истошные вопли из кошачьей переноски были невыносимы, но эти метания по салону, когда его все-таки выпустили на волю, раздражали не меньше.

Луис и сам чуть не плакал. Ему в голову вдруг пришла одна мысль, дикая, но заманчивая: а не предложить ли семейству вернуться в Бангор – что-нибудь перекусить в ожидании фургона с вещами, – и как только трое его самых близких людей выберутся из машины, втопить педаль газа в пол и умчаться прочь не оглядываясь. Умчаться на полной скорости, скармливая дорогущий бензин огромному четырехкамерному карбюратору микроавтобуса. Он мог бы поехать на юг, в Орландо, штат Флорида, и устроиться там врачом в Диснейуорлд под новым именем. Но прежде чем вырулить на шоссе – старую добрую магистраль 95, – он остановился бы у обочины и выкинул окаянного кота.

Но тут они свернули за последний поворот, и впереди показался дом, который прежде видел только Луис. Он прилетал сюда один и осмотрел все семь вариантов, которые они подобрали по фотографиям, когда стало понятно, что должность в Мэнском университете точно достанется ему, и выбрал именно этот: большой старый дом в колониальном стиле (но отремонтированный и отделанный заново; стоимость отопления, хоть и довольно высокая, все же не была запредельной), три большие комнаты внизу, еще четыре – наверху, длинный сарай, который со временем можно будет переоборудовать под жилое помещение, а вокруг простираются совершенно роскошные луга, сочно-зеленые даже в августовскую жару.

За домом располагалось огромное поле, где могли играть дети, а за полем – лес, протянувшийся чуть ли не в бесконечность. Участок граничил с государственными землями, объяснил агент по продаже недвижимости, и в обозримом будущем никаких новых застроек здесь не предвидится. Индейское племя микмаков предъявило права на почти восемь тысяч акров земли в Ладлоу и в других городах к востоку от Ладлоу, но там все очень запутанно, так что их тяжба с федеральными властями и правительством штата вполне может растянуться до следующего столетия.

Рэйчел вдруг прекратила плакать и резко выпрямилась.

– Это и есть…

– Да, это он, – сказал Луис. Ему было тревожно… нет, ему было страшно. На самом деле его охватил ужас. На выплату по закладной уйдет двенадцать лет жизни; к тому времени Эйлин исполнится семнадцать.

Он сглотнул слюну.

– Ну как тебе? Что скажешь?

– Скажу, что мне нравится, – ответила Рэйчел, и у Луиса словно камень с души свалился. Он видел, что она говорит правду, видел по ее глазам; как только они свернули на асфальтированную подъездную дорожку, Рэйчел принялась изучать пустые окна. В мыслях она уже развешивала занавески, подбирала клеенку для полок буфета и делала бог знает что еще.

– Папа? – позвала Эйлин с заднего сиденья. Она тоже перестала плакать. Даже Гейдж прекратил хныкать. Луис наслаждался тишиной.

– Что, солнышко?

Ее глаза в зеркале заднего вида, карие под русой челкой, тоже рассматривали дом, лужайку, крышу еще одного дома далеко слева и огромное поле, что протянулось до самого леса.

– Это наш дом?

– Будет наш, моя радость.

– Ура! – закричала она так, что у Луиса зазвенело в ушах. И хотя временами Эйлин изрядно его раздражала, теперь он решил, что совсем не расстроится, если никогда в жизни не увидит Диснейуорлд в Орландо.

Он поставил машину перед сараем и заглушил двигатель.

Мотор пощелкивал, остывая. В предвечерней тишине, казавшейся невероятной после Чикаго и шума Стейт-стрит, пела птица.

– Наш дом, – тихо проговорила Рэйчел, не сводя взгляда с белого здания.

– Дом, – с довольным видом произнес Гейдж у нее на коленях.

Луис и Рэйчел переглянулись. В зеркале заднего вида глаза Эйлин расширились.

– Ты…

– Он…

– Что…

Они все заговорили одновременно, а потом рассмеялись. Гейдж не обращал на них внимания; он продолжал сосать палец. Он уже почти месяц назад научился говорить «ма» и пару раз пробовал произносить что-то похожее на «па-а», если Луис, конечно, не выдавал желаемое за действительное.

Но это – пусть даже случайно или из-за простого звукоподражания – было самое что ни на есть настоящее слово. Дом.

Луис взял сына с колен жены и крепко его обнял.

Так они приехали в Ладлоу.

В памяти Луиса Крида это мгновение навсегда запечатлелось исполненным волшебства и покоя – отчасти, наверное, потому, что оно и вправду было волшебным, но в основном потому, что вечер закончился совершенно безумно. В следующие три часа ни о каком волшебстве и покое не было и речи.

Ключи от дома Луис аккуратно (Луис Крид всегда был весьма обстоятельным и аккуратным) убрал в маленький плотный конверт и подписал его: «Дом в Ладлоу – ключи получены 29 июня». Он положил конверт в бардачок. Он был абсолютно в этом уверен. Но конверта там не оказалось.

Пока Луис искал ключи, чувствуя нарастающее раздражение, Рэйчел взяла Гейджа на руки и пошла следом за Эйлин к одинокому дереву посреди поля. Луис уже в третий раз шарил рукой под сиденьем, когда дочь завопила, а потом разревелась в голос.

– Луис! – крикнула Рэйчел. – Она поранилась!