Третий шеар Итериана (СИ) - Шевченко Ирина - Страница 92

— Этьен, послушай…

— Хватит!

Его крик едва не сбил Йонелу с ног.

— Хватит! Наслушался!

Он отвернулся от жалко мямлившей что-то сильфиды и возвратился к пленнику.

Краем глаза заметил спустившуюся со ступеней Арсэлис и несильно оттолкнул флейму в сторону, чтобы и не думала приближаться. Он еще не закончил с ее мужем…

— Этьен, я прошу тебя, — не унималась Йонела. — Прояви благоразумие. Возможно, все мы совершили ошибку. Нам нужно успокоиться и поговорить…

— Успокоиться? — его трясло от ярости, и стены дрожали вместе с ним. Тьма сгущалась. — Я спокоен. Я так спокоен, что теперь могу убивать и глазом не моргнув, — пламенеющий клинок возник в его руке. Обжигающее острие уткнулось Холгеру в грудь. — Убью его… Нет, сначала — кого-нибудь из них. Одного. Десятерых. Вас и вашу прекрасную невестку приберегу на потом. Возможно, пока придет ваша очередь, мне все-таки ответят на мой вопрос…

— Этьен, пожалуйста, — правитель укоризненно покачал головой. То ли на самом деле чувствовал, что он блефует, то ли до последнего не желал выходить из образа мудрого всезнающего родителя…

И Тьен не сдержался — ударил его снова.

— Я тоже просил!

Отступил от него, чтобы вконец не сорваться.

Но тьма уже захлестнула душу

Едва поднявшихся на ноги стихийников опять раскидало в стороны. Не задело лишь Генриха с Кеони и Йонелу.

На отца Тьен не смотрел, обрушив свой гнев на сильфиду. В окрашенном огненными сполохами, заполненном вскриками и плачем мраке она стояла перед ним белой тенью, единственная неподвижная среди сотни мечущихся теней.

— Я просил назвать мне имя!

Стены уже буквально ходуном ходили, с потолка сыпалась штукатурка и куски лепнины. Темная туча, в которую он превратился, сыпала молниями, и лишь чудом эти молнии не попадали ни в кого в зале.

— Я хотел знать! — он приблизился к Йонеле почти вплотную. — Знать, кто убил мою мать! Я даже мстить не собирался — просто в глаза ему посмотреть! Просто посмотреть!

— Так посмотри в зеркало! — выкрикнула в ответ сильфида.

Стало вдруг тихо.

Тихо-тихо.

Лишь один звук ненадолго разбавил эту тишину: выпал из разжавшихся пальцев Генриха маленький камушек и со стуком покатился по полу.

Маленький кусочек далекого мира.

Говорил же ему, спрятать…

— Я… — Йонела попятилась назад, — … не то хотела сказать…

— То, — прошептал Тьен, не отводя глаз от камушка на полу.

В некоторые моменты жизни шеар способен безошибочно отличить ложь от правды.

Это был именно такой момент…

Глава 33

Тьма отступила.

Не исчезла, но притихла. Будто бы успокоилась, как и тот, кто управлял ею.

Обманчивое спокойствие — Холгер чувствовал.

Так ураган затихает за мгновение до того, как явить свою истинную мощь.

Этьен подошел. Остановился напротив. Глаза, и во время боя отсвечивавшие зеленью, сейчас были абсолютно черными. Даже блики огня, скользившие по его лицу, тонули в них, не отражаясь. А само лицо не выражало ровным счетом ничего.

Правитель думал, сын спросит о чем-то, но тот лишь задумчиво ковырнул ногтем камень, по плечи обернувший Холгера прочным коконом, и глыба рассыпалась в пыль.

Не ожидавший освобождения пленник, лишившись вместе с путами поддержки, чудом устоял на ногах.

— Этьен… Поговорим не здесь?

Не при ильясу.

Не при застывших в ожидании, превратившихся в слух стихийниках…

— Здесь, — прозвучало в ответ жестко.

Он уже сказал, что убийца должен быть назван во всеуслышание, и не желал отступать от самим установленных правил. Холгер понимал, что любые попытки заставить его изменить решение пропадут впустую, но не мог не попробовать.

— Это была случайность. Несчастная случайность.

Этьен кивнул. Не понимая, думая о своем.

Затем медленно опустился на пол. Прижал ладони к искромсанному мрамору, и тот стал стремительно меняться, возвращая прежний вид: гладкие плиты, искусная мозаика. Откуда-то потянуло свежим воздухом, свет стал чуть ярче, и видно стало, что волна перемен, прокатившись от центра зала, коснулась стен. Разгладилась шелковая драпировка, исчезли с ткани следы подпалин.

Может, кто-то из присутствовавших и решил, что виновник разрушений одумался и стремился все исправить, но Холгер понимал, что это не так. Не раскаяние, ничуть. Растерянность. Необходимость сделать хоть что-то под давлением едва сдерживаемой силы, многократно увеличенной тьмой. Он с большим удовольствием сломал бы что-нибудь еще, но, наверное, боялся, что не удержится на грани. Грань эта слишком тонка…

Правитель подобрал полы изорванного плаща и присел на пол напротив сына.

— Это была случайность, — повторил он. — Ты был слишком мал, чтобы удержать тьму…

— Но достаточно силен, чтобы призвать ее, — ровным голосом произнес Этьен. Он где-то поранил ладонь и теперь отрешенно размазывал кровь по мрамору, вычерчивая неведомые символы. — Зачем?

— Ты был ребенком. Рассердился… Дети часто сердятся и обижаются на родителей…

— Убивают их, да? — горькая усмешка на миг стерла выражение полного безразличия с лица темного шеара.

— Ты никого не убивал, — правитель произнес это четко и веско, не только для сына, но и для слушателей, от которых он с удовольствием избавился бы. Если уж тайна раскрыта, не должно быть иных толкований тем событиям. Никто не вправе называть его сына убийцей. — Аллей пала жертвой трагического стечения обстоятельств…

Сухие слова, подходящие больше для доклада, чем для откровенного разговора, застряли в горле.

Холгер откашлялся и начал по-другому:

— В тот день Аллей сказала тебе, что ты должен вернуться в Итериан. Она понимала, что будущему шеару не место в мире людей, тебе нужно было учиться, в том числе контролировать себя. Но сама она не могла вернуться… Точнее могла, но не хотела. Боялась встречи с матерью, гнева соплеменников, презрения, с которым ее обязательно тут приняли бы, и даже я не сумел бы изменить этого. Может быть, потом, когда ты проявил бы себя как шеар, снискал уважение себе и прощение ей, она возвратилась бы в Итериан, но тогда она опасалась рисковать. Она устроила, как смогла, свою жизнь. Был Генрих, их ребенок, который должен был…

Он запоздало понял, что сказал то, о чем мог бы, даже обязан был промолчать, чтобы не усугублять и без того непростую ситуацию. Эллилиатарренсаи говорила, что Аллей до встречи с нею еще и не подозревала, что беременна. Она стала совсем человеком, не чувствовала того, что дочери стихий узнают уже в первые часы. И Генрих не знал… до этого момента…

— Она не хотела терять то хрупкое счастье, что у нее было, — взяв себя в руки, продолжил правитель. — Потому решила, что пока останется в том мире. Наверное, ты подумал, что она хочет отказаться от тебя, отдать. Рассердился и сам не понял, откуда появились ильясу. А тьма… — Холгер непроизвольно взглянул на колышущиеся за спиной сына тени. — Тьма чувствует, когда над нею теряют контроль, и думает, что может освободиться. Ты не управлял ильясу, но они ощущали свою зависимость от тебя и потому…

Разве можно судить ребенка за неосторожность? Если в одном из людских миров, неразумное дитя устроит пожар, кто будет виноват в этом, ребенок или тот, кто не спрятал от него спички, тот, кто вместо того, чтобы объяснить, насколько опасно играть с огнем, залил все вокруг маслом? Сам Холгер, его отец, мать… Даже Аллей…

— Не помню, — прошептал Этьен. — Огонь вернул мне память, но это… Не помню.

И посмотрел на Холгера так, что тот и не подумал отпираться.

— Мне позволили взять всего полчаса. Я думал, этого хватит, чтобы ты мог жить спокойно.

— Верни, — потребовал сын.

— Не уверен, что получится, — пробормотал правитель. — Прошло много времени.

— Верни!

Этьен подался вперед, вцепился обеими руками в Холгера, рывком притянул к себе и, поймав в его взгляде ниточку давних воспоминаний, грубо выдернул из души и свою память, и приросшие к ней за годы обрывки чужой…