Третий шеар Итериана (СИ) - Шевченко Ирина - Страница 86

— Спасибо, спасибо. Столько лести. Столько усилий на то, чтобы украсить к моему приходу дворец. Но немного не в моем вкусе…

Ухмылка в мгновение ока сошла с его лица. В ту же секунду, с хрустом и звоном сминая деревянные переборки и ломая витражи, там, где только что светлели окна, срослись стены. Светильники вспыхнули ярко и зловеще. Умолкли, подражая застывшим в ошеломлении гостям, фонтаны.

На памяти Кеони это была самая дерзкая выходка Этьена. Правитель не обрадуется тому, что праздничный зал превратился в подобие склепа. Но тритон подумал, что это и есть наказание и урок, который шеар собирался ему преподать. Всякий готов пойти за спасителем мира, но мало кто разделит с бунтарем всеобщее порицание…

А он встанет рядом с командиром!

Встал бы.

Но у Этьена уже была свита.

Крылатые тени выросли за спиной третьего шеара Итериана, подняв над головами мечи…

Все получилось даже легче, чем Тьен рассчитывал.

Разговор с Холгером прошел не впустую. Всколыхнулась в душе улегшаяся в последние дни тьма, и ее слуги с готовностью откликнулись на призыв.

— Не дергайтесь! — Тьен предупреждающе вскинул ладонь, оглядев всех, запертых вместе с ним в камне. — И не орите. Меня это раздражает. А то, что вам не удастся использовать дар стихий, вы уже поняли.

Пропустив через себя их тьму, он оказался связанным с каждым в этом зале.

Впитал их эмоции, их мысли. Их силу. Они должны были чувствовать себя опустошенными, ограбленными. Все, включая Холгера, поспешившего напомнить о себе.

— Этьен!

Окрик громкий, суровый. Только вот земля уже не дрожит.

— Молчи, — приказал Тьен. — У тебя был шанс высказаться.

— Не смей…

Как же хотелось ударить его. Отшвырнуть одним движением руки. Впечатать в стену.

Но это был бы поступок обиженного мальчишки, а не шеара. Скоро, совсем скоро он уйдет, а Холгер останется в Дивном мире — опорой и гарантом стабильности. Не нужно давать стихийникам повода окончательно разочароваться в правителе и унижать его у них на глазах.

— Молчи, — повторил Тьен. — Сейчас говорю я.

Как тогда, когда зачитывал приговор предателям — не для них, а для тех, кто стоит рядом. Виновные и так знают, в чем их вина.

— Страшно? — спросил негромко у первого, на кого наткнулся взгляд. Молоденькая альва, по-детски жмущаяся к обнимающему ее мужчине, мужу или отцу, затравленно опустила глаза. — Мне тоже было страшно, когда я впервые столкнулся с ильясу. Они сожгли наш дом. Убили живших там людей. Моя мать погибла, защищая меня. Мне и сейчас неприятно даже просто смотреть на них. Но это — единственный способ добиться правды, — он повысил голос, обращаясь уже ко всем: — Убийца моей матери остался безнаказанным. А тот, кто поставлен четырьмя на страже справедливости, скрывает от меня его имя. Разве я не вправе требовать ответа? Любыми доступными средствами?

Ильясу разошлись по залу, никого не касаясь и никому не угрожая, но стихийники страшились пошевелиться или издать хотя бы звук.

Их молчание Тьен истолковал, как согласие.

— Ты призвал тьму в Итериан!

Йонела.

Старушке, кажется, нечего бояться, раз уж отважилась бросаться обвинениями.

— Не призывал, — ответил он ей. — Никто не в силах привести ее в сюда извне. Она уже была здесь. Внутри вас всех. Злость. Зависть. Ревность. Тщеславие. Это и есть тьма. Я лишь вытащил ее наружу. Полюбуйтесь, какие твари живут в каждом из вас!

Проняло.

Шеар способен не только в ответственные мгновения жизни различать ложь и истину в чужих словах, случалось, он и говорить мог так, чтобы окружающие чувствовали, что все им сказанное — правда. И теперь эта правда, страшная и неприглядная, бродила между ними, роняя с крыльев рваные клочки тумана.

Нет и не может быть абсолютно светлых душ. Каждый в этом зале внес свой вклад в появление темных сущностей, кто-то больше, кто-то меньше.

Тьен посмотрел на Генриха. Тот глядел на ильясу с ужасом, вспоминая день, когда увидел их впервые. Но скольким из них сегодня дала дымную плоть годами снедавшая его ненависть?

Невдалеке Кеони застыл на месте. Бледное лицо юноши отражало блики огня и тысячу чувств разом. Недоверие, возмущение, обиду. Страх тоже мелькал во взгляде, но ему просто не оставалось места за прочими эмоциями. Герой-командир подвел, не оправдал надежд, сделал что-то непонятное, неправильное, и мир пусть не перевернулся пока, но ощутимо покачнулся. Но разве не его, Кеони, гордыня сверкает тускло на остриях длинных мечей?

— Все, чего я хочу, — Тьен обвел взглядом зал и остановился на Холгере, — знать правду. Все те годы, что я отдал служению Итериану, правитель игнорировал мои вопросы. Пришлось найти способ быть услышанным.

Какое-то движение слева от Холгера заставило Тьена отвлечься.

Арсэлис, до поры скрывавшаяся в тени мужа, шагнула вперед, прижав к груди руки. Губы флеймы шевельнулись, но сорвавшиеся с них слова утонули в душном полумраке. Стены давили, огонь сжирал воздух — это тоже было частью плана, как и смертоносные тени… Но что она все-таки хотела сказать?

— Эйнар, — разобрал со второй попытки Тьен. — Эйнар… где?

— Что?! — его передернуло от негодования, и ильясу насторожились, поймав всплеск обиды и злости.

Как она могла подумать?!

— Где? — повторила шеари громче. Не требовала — молила. И вместе с тем обещала самые страшные муки, которые только может дать пламя, если вдруг…

— Далеко отсюда, — ответил Тьен. — Мой брат не имеет отношения к тому, что случилось тогда, и я решил, что ему не стоит участвовать в сегодняшней встрече.

Поверила? Вроде бы.

Он не станет играть на ее чувствах. Мог бы, но не станет.

Как и поить ильясу новыми переживаниями. Они и без того сильны: ослабь контроль, все здесь зальют кровью.

Он не подлец, не безжалостный мститель. Он ищет справедливости, но о том, что любыми средствами — солгал. Это не та ложь, что наполнит силой тьму, но та, которую может разгадать Холгер, и тогда правителю останется только дождаться, когда его блеф станет очевиден…

Однако пока Холгер ничего не заподозрил.

Только вздохнул с облегчением, услыхав, что Эйнару ничего не грозит, — почти неуловимо, но не для того, кто раньше звуков различал эмоции. Значит, тревожится о сыне.

Промелькнувшая у Тьена мысль о превратностях отеческой любви всполошила ильясу, и шеар, зло скрипнув зубами, зарекся размышлять на подобные темы.

Пещеры завораживали.

В мягком желтоватом свете, источник которого Эйнар так и не смог определить, стены и своды, покрытые коркой разноцветных кристаллов, то расширялись, то сужались, создавая странный эффект: казалось, что камень идет волнами, теряя четкие очертания. Воздух рябил, а каждый звук уносился вглубь горы, чтобы спустя несколько секунд вернуться вибрирующим эхом.

— Прелестно! — восхищенно воскликнул шеар.

— Лестно-лестно! — отозвались из недр.

— И куда же нам дальше?

— Дальше-дальше…

— Налево или направо?

— Право-право…

— Идем, — Эйнар потянул замешкавшуюся сильфиду за рукав. — Нас зовут направо.

— Задали бы вопрос по-другому, звали бы налево, — пробурчала чем-то недовольная Эсея.

— Ну, хочешь, сама выбери, — предложил мужчина.

— Выбери-выбери, — поддержал голос гор.

— Уже выбрала один раз. Теперь без разницы.

Шеар пожал плечами: без разницы, так без разницы. Но ведь сама позвала. Расписывала, какая тут красота.

Не соврала. Но и пяти минут не прошло, как они вошли под узорчатые своды, и жизнерадостную сильфиду словно подменили. Она погрустнела, понурилась. Трогала задумчиво стены, выводя пальчиком на камнях замысловатые узоры, и вздыхала.

Эйнар догадывался, что могло стать причиной подобных перемен, однако предпринимать что-либо по этому поводу не торопился.

Девушка не выдержала первой:

— Шеар Эйнар, я должна вам сказать…

Она запнулась, закусила губу и опустила смущенно глаза. Щеки вспыхнули румянцем.