Юная Венера (сборник) - Тидхар Леви - Страница 38

Это была тьма.

Форрест представил себе мир без солнца. Ни луны, ни звезд. Ему стало страшно, захотелось бежать прочь от надвигающейся темноты. За его плечом венерианка восхищенно вздохнула, когда абсолютная, беззвучная ночь поглотила утес, на котором они стояли.

– Все, – пробормотала она, когда темнота достигла вершины.

– Спасибо, – прошептал Форрест.

Они продолжали путь на станцию Морских скал, словно плыли по бесконечной черной воде. На уздечке Мианхоука раскачивался фонарь, но он, по-видимому, в нем не нуждался, двигаясь легко и уверенно, как днем. Станция была освещена, но так же пустынна, как и город возле леса. Корзина канатной дороги, покачивающаяся на цепях, по обеим сторонам которой висели розовые огни, напоминала изображенные на стенах египетских храмов корабли мертвых. Погруженные каждый в свои мысли, они беззвучно спустились на мост.

Мианхоука отвели в его стойло. Позаботившись о нем, Секпул вернулась в комнату Форреста, где был устроен ужин из продуктов, найденных в кладовой: солений, паст, жестких сухарей, несладких пирожных из перетертых бобов (а может, личинок насекомых?), засахаренных фруктов. Неплохая альтернатива тыквенной кашице. Поев, они сели в корзину канатной дороги, прихватив найденную бутылку местного алкоголя. Сиденья по обеим сторонам кабины были мягкими и широкими.

– Осмотреть за один раз все здесь невозможно, Джон Форрест. Сейчас мы проедем над Трещиной.

В бездонной мгле прямо под ними он увидел яркую красную линию.

– Что это?

– Трещина на коже планеты, вблизи от старой береговой линии, где извергаются вечные огни и сгорает изношенная плоть прошлого. Она исчезает… примером может быть мой собственный город. Все эти раны, как называют их наши ученые, заживают. И это не очень хороший знак.

– Я слышал об этом.

– Когда огонь перестанет извергаться и раны затянутся… то даже облака и небо не спасут нас. Но это будет очень не скоро. Ни тебе, ни мне не о чем беспокоиться!

Форрест наполнил две маленькие чашечки, она выпила и попросила еще. Неточный, ассоциативный перевод устройства превращал их разговор в беседу средневекового рыцаря со своей дамой о сверхъестественных, тайных материях, понятных лишь мудрецам. Она отложила свою чашку и взяла его за руку. Четырехпалая ладонь, в которой два пальца противопоставлены двум другим, походила на лапу хамелеона.

– Я ценю, что ты согласился сопровождать меня.

– В поездке на облака? – улыбнулся Форрест. – Мне она доставляет большое удовольствие.

– И все же я чувствую, что в долгу перед тобой. Позволь же мне вернуть долг.

– Это совсем не обязательно. Так мне кажется.

– А мне?..

– Ну, это весьма неожиданно.

– Просто благодарность, ничего серьезного.

– Конечно.

Их романтическая история была низкой пробы, но он был искренен, честен в своем желании, и она тоже. Не видя причин отказываться, он протянул руку и крепко и недвусмысленно сжал основание ее красивого хвоста. Языки их коснулись друг друга в едином страстном и порывистом поцелуе. Его язык проникал глубоко в ее рот. Он сбросил одежду и обнял ее, Секпул прижала его своим хвостом, и его исследовательская миссия зашла гораздо глубже и дальше, чем он мог предположить. После пика блаженства он заснул, а когда проснулся, она стискивала его в объятиях, мягкими, но сильными движениями покачиваясь на уровне его бедер…

Он спрашивал себя, доведется ли ему благополучно пройти по этому неясному пути или он умрет счастливым?

Неизмеримое наслаждение ночи продолжалось, прерываемое короткими рассказами Секпул о ее городе. Едва прикоснувшись к пище, они заснули, обнимая друг друга. Но когда Форрест проснулся, он обнаружил, что лежит один.

Секпул сидела на соседнем диване, в слабом свете ночника склонившись над гадальными костями, в той же позе, в какой он увидел ее впервые. Он подошел, и венерианка подняла голову, позволив ему взглянуть. Всего четыре символа. Основанием служила пластинка не толще листка бумаги, светящаяся изнутри, с нарисованной сеткой четыре на четыре. Довольно замысловато для шаманки, живущей на заре времен. Но недостаточно, чтобы просчитать судьбу высокотехнологичной цивилизации.

Но сетка четыре на четыре являлась достаточно сложной матрицей.

– Знаки означают вехи твоей собственной жизни, – сказал он. – Ты выложила их затем, чтобы предсказать судьбу своего народа, так я понимаю это. Ты объяснишь мне, как это работает?

Три плоские палочки, завернутые в клочок узорчатой ткани, – это прошлое.

Блестящее перо или рыбья чешуя на серебряной проволоке – то, что может произойти. Или скорее: событие вероятное, в зависимости от условий.

Сморщенный пучок коричневых, жилистых волокон, видимо, обрезков корней, – то, что есть.

Черный камень, гладкий, словно обсидиан, – это Истина.

Переводчик оказался бессилен передать истинный смысл сказанного. Форрест спрашивал, и она отвечала ему жестами – универсальным, вневременным языком.

Все ли из того, что ты видишь, сбывается?

Если ты знаешь так много, то должен знать и то, что это глупый вопрос.

Затем она улыбнулась. Сжав черный камень в кулаке, она положила свободную руку ему на грудь, туда, где билось его сердце. Но когда я знаю, что права, то, как бы предсказание ни было невероятно, я оказываюсь права…

Внезапно Форресту стало неловко.

Секпул убрала гадальные принадлежности в мешочек и надела его на шею. Вскоре она крепко заснула, но он не спал. Секпул, Секул, Песня Леса, шаманка. Способен ли он действительно понять ее? Это казалось невозможным.

Их прибытие на станцию Тессера было столь же знаменательно захватывающим, как и наступление тьмы. Ее город, небесный плот размером с Манхэттен, встречал их. Пришвартованный исполинскими канатами, он висел возле отвесного края плато Тессера рядом с вокзальчиком канатной дороги. Форрест наклонился и заглянул под днище города, когда они поднимались по трапу: огромные дирижабли, перетянутые сетью, парили рядами, связанные в гигантской решетчатой раме.

– В отличие от городов, находящихся в верхних слоях атмосферы, – заметила Секпул, – наши города созданы из живых материалов. Естественные колонии растений-пузырей при цветении обеспечивают нас герметичным материалом: от маленьких шариков, размеров с таблетку, до гигантских, словно горные вершины. Мы собираем их и используем для ремонта.

– Потрясающе, – сказал Форрест, и она засмеялась. – Расскажи о Гемине. Если ты хочешь.

– Конечно.

Она рассказала, что ее город, Лэситан, возглавляет альянс свободных и независимых облачных городов, известный как Союз. Другое крупное объединение городов – Империя, военное государство с центром на огромном летающем острове под названием Раптон. Между Империей и Союзом сейчас формально объявлен мир, но тайные маневры друг против друга не прекращались; именно это положение тайной войны и стоило Гемину жизни. Истинная история того, что произошло, не разглашалась, она могла стать поводом к войне. Согласно официальной версии, его убили в результате инцидента в пещере, во время спелеологической экспедиции ко дну древнего океана; и, к несчастью, извлечь его тело не представлялось возможным.

– Это была геолого-разведочная экспедиция, – рассказывала Секпул, – на спорной территории, где имелись богатые залежи полезных ископаемых, и исследователи вместе с Гемином попали в беду. Сыну вообще не следовало там находиться.

Наконец Секпул с Форресом высадились, улыбаясь приветствующей их делегации, как были, прямо в накидках и обтрепанной пустынной форме. «Человека с небес» тут же окружили чиновники и репортеры. Прошло довольно много времени, прежде чем он снова смог остаться наедине с Секпул.

Форрест никак не мог привыкнуть к яркому свету после долгого пребывания во тьме: Лэситан дрейфовал, влекомый сильным ветром, и все его обитатели даже если не спали, попрятались по домам. Но вскоре город, прежде, словно арктическая ночь, тихий, стал оживать.