Записки из тайника - Пеньковский Олег Владимирович - Страница 7

В то время офицерам Советской Армии приходилось бдительно следить за своим поведением, потому что на многих высоких постах в Московском гарнизоне были генералы МВД и МГБ. Естественно, между ними и армейскими офицерами существовала неприкрытая враждебность. Кое-кто из последних, например генерал Егоров, заместитель моего тестя в политуправлении округа, открыто говорил о «чекистах», заполонивших штаб-квартиру округа. Но были и другие, которые, подобно генералу Золотухину, лизали сапоги чинам из МГБ. Часть коллег моего тестя обвиняли его в чрезмерной дружбе с МГБ.

В 1948 году я окончил академию, и на груди у меня появился ромбик — значок выпускника. Теперь мне предстояло решать, что делать дальше. Я получил предложение поступать в Военно-дипломатическую академию, после чего мне открывалась карьера офицера военной разведки и шанс стать военным атташе за границей. Идея понравилась Вере, но ее отец посоветовал мне на какое-то время отложить этот вариант. Он недвусмысленно дал понять, что мне, молодому и высококвалифицированному офицеру-артиллеристу, не стоит сразу оставлять так хорошо начавшуюся карьеру и переходить на работу в ГРУ, которая может оказаться для меня тупиком. Он посоветовал мне получить назначение в Московский военный округ. Я согласился с аргументами тестя и получил пост в оргмобилизационном управлении генерал-лейтенанта Сандалова, начальника штаба округа. К сожалению, генерал Сандалов, симпатичный и обаятельный человек, вскоре получил тяжелейшую травму в авиационной катастрофе и, став инвалидом, передвигается только в специальном кресле.

В штабе округа я отслужил полных шесть месяцев. Вскоре после моего появления там в округе внезапно произошли изменения. Генерал НКВД Артемьев был заменен на маршала Мерецкова, а мой тесть направлен в один из отдаленных военных округов на Урале. Кое-кто утверждал, что эти перестановки были инициированы маршалом Булганиным, тогдашним министром обороны, который пытался заручиться поддержкой армейского офицерства, — и многие, например генерал Егоров и генерал танковых войск Бутков, открыто поддерживали проводимую им политику. Впрочем, радоваться им пришлось не долго.

В 1949 году генерал Артемьев вернулся, а вслед за тем Сталин назначил своего сына Василия командующим авиацией Московского округа, что было еще хуже, особенно для офицеров военно-воздушных сил. Василий Сталин был пьяницей и дебоширом. Его все ненавидели. Особенно груб он был с генерал-лейтенантом (ныне маршалом) Москаленко, командующим силами противовоздушной обороны Москвы, который осуждал его за постоянное пьянство. Он заявил однажды генералу, что тот должен ездить в инвалидной коляске, а не в штабной машине. Я отнюдь не был удивлен, узнав, что «Васька» (так многие называли сына Сталина) водит дружбу с генералами НКВД. Но сразу же после смерти отца Василия сняли с должности — и фактически уволили из авиации.

Отслужив полгода в Московском военном округе, мне удалось перейти в Штаб сухопутных войск. Главнокомандующим этим родом войск был маршал Конев, а его начальником штаба — генерал Маландин. Среди моих коллег-офицеров я особенно подружился с генерал-майором Баклановым. Бакланов, ныне занимающий должность командующего Сибирским военным округом, был высоким крепким человеком с отличной военной выправкой. Он прекрасно проявил себя во время войны, когда командовал одной из гвардейских дивизий 5-й гвардейской армии генерала Жадова в составе 1-го Украинского фронта. Бакланов и Жадов были близкими друзьями. Я предвидел, что Бакланова[11] ждет достойная карьера. В прошлом Жадов весьма поспособствовал его карьере, я не удивлюсь, если в будущем Бакланов в чем-то поспособствует Жадову[12].

В конце 1949 года снова встал вопрос о моем переходе в службу военной разведки и об учебе в Военно-дипломатической академии. Наконец я дал согласие и стал регулярно посещать занятия в академии, поскольку мною овладела идея стать профессиональным военным разведчиком. Вскоре, 6 февраля 1950 года, мне было присвоено звание полковника.

Что касается этого этапа моей жизни, то достаточно упомянуть лишь, что в академии я изучал тонкости военного шпионажа и закончил трехгодичные курсы английского языка. И с тем и с другим, думаю, справился достаточно хорошо. 22 июля 1953 года я закончил академию и получил назначение в Главное разведывательное управление (ГРУ) Генерального штаба Советской Армии — старшим офицером 4-го управления, отвечавшего за Ближний Восток.

В марте скончался Сталин. Вскоре последовал арест Берии, и к власти пришло так называемое коллективное руководство, которое состояло из Маленкова, Молотова, Булганина и Хрущева. Новое руководство сформулировало новую политику: экономическое и политическое проникновение на Ближний Восток. Советскую военную разведку интересовали не только силы англичан и их намерения в зоне Суэцкого канала, но и военный потенциал Египта и других антиимпериалистических военных сил на Ближнем Востоке. Моя работа была нацелена на Египет.

В августе 1954 года я был переведен в пакистанский отдел и стал готовиться занять пост помощника военного атташе в Карачи. Тем не менее Пакистан отказался дать согласие на расширение аппарата советского военного атташе в своей стране. И вскоре я стал снова готовиться к должности помощника военного атташе — на этот раз в Турции.

Летом 1955 года я прибыл на должность помощника военного атташе в Анкару. Со мной поехала и Вера. С самого начала, поскольку я исполнял обязанности военного атташе, нам пришлось посещать все официальные приемы и отдавать многочисленные визиты.

В январе 1956 года в Турцию прибыл только что назначенный военный атташе СССР, генерал ГРУ Николай Петрович Рубенко. Мои отношения с ним постепенно обрели довольно натянутый характер, в результате чего в ноябре 1956 года мне пришлось отвечать на многочисленные обвинения. Стоит вспомнить обстоятельства, способствовавшие моему снятию с этого поста, поскольку они серьезно сказались на моей карьере. Рубенко, чья настоящая фамилия была Савченко (псевдоним Рубенко был оперативным прикрытием) в свое время работал военным атташе в Кабуле. Человек он был пожилой, лет под шестьдесят, и работал слишком прямолинейно, грубо. Один из его помощников Ионченко попытался завербовать нескольких агентов в Турции путем откровенного подкупа. Он подходил к приглянувшемуся ему турку на улице, приглашал его в ресторан и едва ли не сразу предлагал за хорошее вознаграждение стать советским агентом. «Хорошо относитесь ко мне, а я уж о вас позабочусь, — с ходу заявлял незадачливый вербовщик. — А теперь тащите мне военный устав. Вот деньги. Берите!»

Такая деятельность помощника военного атташе вскоре привлекла внимание турецкой контрразведки. И не стоит удивляться, что в следующий раз Ионченко[13] ждала встреча с турецкой полицией. Мне пришлось вытаскивать его из этой истории. Он отправился на встречу с разрешения Савченко, но в Турции был усилен полицейский контроль в связи с визитом шаха Ирана, и Москва запретила все встречи с агентами. Я высказал Савченко свое мнение по поводу нарушения московских приказов, он разгневался и приказал мне заниматься своими собственными делами. Чтобы прояснить ситуацию, я послал в Москву телеграмму по каналам другой разведорганизации, через резидентуру КГБ. Когда в штаб-квартире ГРУ узнали об этом, я был немедленно отозван и обвинен в том, что пишу доносы на своего шефа и пересылаю их через наших давних соперников, — это давнее межведомственное соперничество между КГБ и ГРУ плохо сказывалось на деятельности разведки СССР.

Моим отзывом дело не кончилось. О конфликтной ситуации было наконец доложено Хрущеву, который внимательно следил за деятельностью разведки. Хрущев приказал тщательно разобраться и выяснить, кто прав, а кто виноват. Мне было вынесено порицание за непочтительное отношение к начальству, притом что действия мои были признаны правильными. Савченко же получил партийное взыскание и был уволен из ГРУ. В настоящее время он заведует отделом в Институте востоковедения.