Тупая езда - Уэлш Ирвин - Страница 20

Я смотрю на нее.

— Ну и как ты себя теперь чувствуешь?

— Как следует отжаренной.

— А суицидальные мысли?

— Их нет, — отвечает она, призадумавшись. — Осталась только озлобленность.

— Ты можешь злиться на тех, из-за кого тебе пришлось несладко. Но не на себя. Иначе считай, что они победили.

Она качает головой:

— Я знаю, Терри, но я не могу перестать быть собой. Я прошла через все возможные консультации, выслушала все мыслимые и немыслимые советы, принимала самые разные лекарства…

Я похлопываю себя между ног:

— Вот единственное лекарство, которое тебе нужно, цыпочка. Железно.

— О боже, — смеется она, — ты просто ненасытен!

— Да, — говорю я, — здесь ты права. Но это не главное, — подмигиваю я ей. — Главное — это вопрос, который ты должна задать себе: «Кто насытит меня?»

15. Джонти в «Макдональдсе»

В школе дела у меня никогда особо не складывались, ага. Точняк, точняк, не складывались. И я всегда из-за этого расстраивался. Я виню в этом нашего настоящего папу Генри, который проводил слишком много времени на работе где-то далеко, и маму, которая так растолстела, что не могла даже выходить из дома. Наш Хэнк ходил в школу, и Карен тоже. Этот наш настоящий папа Генри, он говорил:

— Ты, Джонти, малость туповат, так что школа тебе все равно не поможет, не то что Хэнку или Карен.

Я никогда не жаловался, но меня это задевало. Это задевало что-то глубоко в груди, мне казалось, что если бы грудь можно было открыть, то внутри оказались бы пауки. Они ползают на своих маленьких ножках, и ты чувствуешь внутри что-то странное. Точно, он поселил в моей груди пауков, вот что он сделал, ага. Школа не очень-то им помогла, в смысле — нашему Хэнку и Карен. Правда, теперь Хэнк водит погрузчик, не так уж плохо, но вот Карен всего лишь присматривает за мамой. Пустая трата навыков, которые она получила на курсах соцпомощи. Конечно, теперь она вся такая квалифицированная; вся такая квалифицированная и могла бы присматривать за кучей людей, а не только за мамой в своем собственном доме. Ужасное расточительство, точняк. Присматривать только за своей мамой, когда у тебя есть квалификация, чтобы присматривать за кучей мам; точняк, так и есть. Ага.

А я просто сидел себе на кладбище и читал надписи на надгробиях, пока не становилось слишком холодно, тогда я шел в гости к Бобби Шенду, чтобы немного погреться и выпить чашечку чая. Мы смотрели по телику гонки и делали ставки, кто победит. Но потом я перестал туда ходить, потому что Бобби все время выигрывал. «У тебя нет шансов, малыш Джонти», — говорил он. И тогда я понял, что все ставки против меня, я хорошо это понял, ага, разве не так?! Поэтому я перестал тусоваться с Бобби. Он был нормальным парнем, болел за «Хартс», но его прозвали фенийским ублюдком, потому что в РИА[23] тоже был Бобби Шенд. А потом я взял и уехал из Пеникуика в Горджи.

Но Горджи я люблю.

Я люблю «Макдональдс». Точняк. И больше всего я люблю чикен-макнаггетс, ага, их — больше всего. Мне нравится, что они такие плотные, когда их откусываешь, и не такие жирные, какими бывают иногда наггетсы в «KFC». Я люблю «KFC», но только под настроение, обычно после пары пивасиков, вот, точняк, это я люблю. А Джинти всегда выбирает фиш-энд-чипс. Я постоянно говорю ей, что она не должна бояться приключений. Ты не должна бояться приключений, Джинти, подшучиваю я над ней. Точняк, не бояться приключений. Но для разнообразия я все равно люблю взять макнаггетс, точняк, для разнообразия. Ну а этот новый макфлури-афтер-эйт, мне так нравится этот макфлури-афтер-эйт! Но это лакомство только по вторникам, потому что нужно беречь деньги. Странно, но я совсем не люблю бигмак. Потому что после бигмака иногда жутко пучит.

16. Отели и сауны

Эта Мошонка — просто куча дерьма собачьего. Это даже ураганом нельзя назвать! Абсолютно пустое место, тоже мне событие: ебаный, сука, розыгрыш. Немного мусора на улицах, какие-то разворошенные помойки, сбитые знаки и дорожные конусы да одно или два высаженных окна — ничего такого, чего не оставалось бы после толпы бухих придурков каждые, сука, выходные!

Я развожу по городу парочку посылок и заглядываю в «Свободный досуг», чтобы проверить, как там бизнес-империя Пуфа. Эта Саския по-прежнему здесь; польская пташка, страшно сексуальная, всегда в облегающем блестящем топике и короткой юбке, как будто собралась в клуб, но для местного предприятия она, пожалуй, выглядит слишком потерянной и хрупкой.

— А Джинти нет? — спрашиваю у нее.

— Не-а, она так и не вернулась, — говорит Саския, выговор у нее вроде как шотландский, но с восточно-европейским акцентом. — Может, в Мошонке застряла!

Я смеюсь над ее шуткой, но тут другая пташка, Андреа, смотрит прямо на меня и говорит:

— Может, и застряла.

Мне нравится манера Саскии и Джинти держаться, но, судя по всему, многие тёлы здесь отнюдь не так счастливы, и, кажется, я знаю, в чем причина: этот мелкий придурок Кельвин определенно наводит на них страх. Как только он появляется, любой смех замолкает. Мне это не нравится, на работе нужно быть жизнерадостным. Особенно если твоя работа — трахаться!

— Бизнес-то не особо идет, — говорит он.

— Да уж, — произносит эта Андреа, и я начинаю загибаться от смеха, потому что сама она вроде как китаянка, но говорит с английским акцентом.

— Ну, тогда пойдем, — говорит он, кивая в сторону одной из комнат, — есть кое-что длинное для тебя.

Этот придурок смотрит на меня и улыбается до ушей. Так бы и врезал этому тощему говнюку в его тупое табло. Пусть эта Андреа и корова, но я вижу, что тёла уходит реально напуганная, а этот тошнот идет за ней. Не нравится мне все это дерьмо. Предложить пташке потрахаться — это одно, но приказывать тёлам трахаться в ситуации, когда они не могут отказаться, — это, сука, ни в какие ворота не лезет. Когда они скрываются за дверью, Саския бросает на меня испуганный взгляд, словно просит меня что-нибудь сделать. А что я могу сделать? Ко мне это никакого, нахуй, отношения не имеет, я здесь просто для того, чтобы помочь Пуфу, а Кельвин как-никак его шурин. Стараясь не привлекать лишнего внимания, я говорю Саскии:

— Сообщи мне, если Джинти объявится.

— Но ты ведь можешь сюда позвонить.

— Не хочу лишний раз разговаривать с жизнерадостным мальчиком, — киваю я в ту сторону, где Андреа, вероятно, уже тонет в потоке страданий. Я стараюсь говорить тихо: может, быть тёлы и ненавидят Кельвина, но стукач в такой организации всегда найдется.

Саския смотрит на меня секунду-другую и чиркает свой номер на клочке бумаги.

В тачку я возвращаюсь не в лучшем расположении духа. Я вбиваю номер Саскии и отправляю ей сообщение: «Будут новости от Джинти, дай знать. Терри. Це».

Годные тёлы здесь, конечно, есть, да и Пуф говорит: ебись на здоровье, контора платит. Но ну его нахрен, ведь даже если у тебя халявный счет, хочется трахать пташку, которой это нравится, вроде Джинти, а не ту, которая отрабатывает, сука, часы. К тому же с таким шлангом, как у меня, это они мне еще должны приплачивать за услуги! Железно! Эта Джинти теперь знает, что к чему, вопрос только в том, когда она вернется.

Приходит ответное сообщение от Саскии: «Да, и ты тоже, если что-то узнаешь. С».

Хорошая девка. Но проститутки — это совсем не для меня. То, что такие тёлы, как Саския, вынуждены продавать свое тело за деньги, — беспредел. Куда лучше зарабатывать, снимаясь в порнушке с таким парнями, как я и Больной. Но заговаривать с ней об этом не стоит, того и гляди об этом прознает Пуф и обвинит меня в переманивании сотрудников или, хуже того, еще начнет вмешиваться в наши дела. Я и так уже повязан с этим придурком дальше некуда.

Подъезжаю к Истер-роуд и вижу, как из магазина с номером «Ивнинг ньюс» выходит наш новый директор, паренек, что приехал из Дублина, я сигналю ему и легонько машу рукой. Этот должен быть получше, чем тот бесполезный придурок, что был до него. Я беру пассажира на Лондон-роуд. Опять какой-то придурок с лосиной мордой. Очень скоро он спрашивает меня: