Волшебная чернильница
(Повесть о необыкновенных приключениях и размышлениях Колобка и Колышка) - Слуцкис Миколас - Страница 26

Колышек ничего не понял. Он подумал, что они напрасно теряют время, разговаривая с этой чудачкой. Такой апельсин проморгали! Допустим, догоняют тебя спички или собаки, ты — только раз! — оттолкнулся от земли и паришь над растерянной шайкой.

— Девочка, ты здешняя? Из этого дома?

Девочка ответила странно:

— Может, да, а может, и нет.

Она и не могла ответить иначе. Ведь Колышек, махнув рукой, показал на все дома, а она жила только в одном. Вернее сказать, в маленькой дольке одного из домов.

— А ты не встречала здесь собаку с синими ушами? — на всякий случай поинтересовался он.

Девочка замялась, но не потому что была удивлена. Нет. Она допускала, что уши у собак могут быть самых различных цветов.

— Не хочешь нам сказать, — упрекнул ее Колышек. — А мы тебе такой апельсин притащили!

— Притащили? Не стоит жалеть о том, кого надо тащить насильно, — спокойно ответила девочка, как будто уже много дней думала над этим. — Те, кто любят нас, приходят сами. Разве не так, апельсин?

Апельсин ослепительно улыбнулся из кармана курточки. Девочка тоже очаровательно улыбнулась и добавила:

— А что касается собаки, то могу сказать: может, встречала, а может, и не встречала.

— Как так? — возмутился Колышек. — Ты ее видела?

— Может, видела, а может, и не видела.

— Если видела, стало быть — встречала, — поучал Колышек. — А если не видела, — значит, нет. Ну-ка, вспомни!

— Мне не нужно вспоминать, потому что я ничего не забываю. Синеухий пес бегал здесь, но не один. А ты ведь спрашивал об одной собаке?

— Это он! Он и его шайка! — разволновался Колышек.

— Кроме того, — девочка старательно чертила что-то на песке красной туфелькой, — синева бывает разная. У этого пса уши были точно в чернилах…

— Да, это Зубарь, — огорченно подтвердил Колобок. — Он ведь из чернильницы. А почему ты сразу не хотела нам сказать?

Девочка ничуть не удивилась, что пес — из чернильницы. Она только заморгала длинными ресницами.

— Как же я могла сказать, не зная, какая синева нужна вам? Ведь сказать неточно — значит, соврать!

Колышек хотел еще справиться, не пробегали ли здесь спички, но Колобок опередил его:

— А как тебя звать, правдивая девочка?

— Я Саломея, но, может быть, и нет, — улыбнулась она и туфелькой начертила на песке большой вопросительный знак. — Папа зовет меня Саломея, мама — Салюте, а ребята — Сале и даже Сало. Они и песенку такую сложили:

Саломея спела это приятным голоском и засмеялась:

— Поют они, может, так, а может, и не так. Если беззлобно, в шутку, то дразнилка не считается, и сердиться на них не стоит.

— Да, не стоит, — согласился Колобок, хотя ему было обидно, что кто-то дразнит такую правдивую девочку.

Вдруг она снова засмеялась, как рожок затрубил:

— Не сердитесь, но мне надо сбегать домой и постелить кроватку апельсину. Он шепнул мне, что очень-очень устал. Вы не знаете, кто его так измучил?

И, не дожидаясь ответа, девочка убежала.

— Знаешь, что? — прошептал Колышек Колобку, когда они остались одни. — Мне кажется, что эта Сале— все выдумывает… Зря мы ей подарили апельсин.

— Сам ты все выдумываешь, а Саломея — правдивая девочка. Самая правдивая из всех, кого мы встречали! Ты подумал, за что апельсин полюбил ее? Он удрал от хвастуна, не поддался ни глупцу, ни хитрецу, отказался от счастливчика, а в ее правдивые руки сам пошел. Теперь ты понял, почему апельсин сначала все тяжелел и тяжелел, а потом стал легче, легче и даже сам понес нас?

— Где мне понять! Ты забыл, что ли, что у меня чурбак, а не голова?

Расстроенный Колышек хлопнул себя по деревянному лбу. В ответ раздался громкий стук.

Забытые горести Распорядкина

По длинной пригородной аллее, высунув языки, бежали злые псы. Впереди трусил Зубарь, грязный, тощий, еще более злой, чем раньше. Слюна капала из его пасти — до того он был разъярен неудачами!

Обомлевшие от страха приятели огляделись. Никто не идет, не едет мимо. Улицу как вымели. Ни камня под рукой, ни палки, а собаки уже близко.

— Мы пропали! — задрожал Колышек и толкнул Колобка к забору. — Беги, прячься! Хоть ты спасешься…

— Нет, ты беги! Я останусь!..

— Ой, слишком поздно! — всхлипнул Колышек. — Прощай, мой друг… Не поминай лихом…

— И ты меня… — слезы застилали глаза Колобка. Он сунул руку в карман за носовым платком — нехорошо, чтобы враг видел мокрые глаза! — и нащупал что-то твердое.

«Откуда там взялся камень?» — подумал Колобок. Даже в минуту крайней опасности он не мог не думать, этот рачительный хлебный человечек.

Дрожащими пальцами вытащил он камень, собираясь бросить его в преследователей. Увы, это был не камень, а горести — подарок Распорядкина.

— Бросай, бросай, говорю! — торопил приятеля Колышек, топая ногами-лучинками.

Колобок попятился, но и отступать-то было некуда. За спиной подымался к небу глухой забор, а во дворе позвякивал цепью злой пес. Может быть, он и не из этой шайки, но все равно собака остается собакой.

«Разве тут поможет комок горестей?..»— нерешительно размышлял Колобок, а враги были уже рядом. Скалились красные пасти собак, их горячее дыхание обжигало лица друзей. Колышек вдруг подскочил, вырвал комок из рук Колобка и швырнул во врагов.

Комок горестей стукнул генерала Зубаря по синему уху и шлепнулся на асфальт. Горести рассыпались во все стороны, и голодные псы бросились за ними, забыв про Колобка и Колышка.

Оберткой горести ничем не отличались от шоколадных конфет, которые так нравятся собакам. А особенно голодным! Каждому псу досталось по горести, и каждый цапнул ее зубами, не разворачивая бумажки.

Все псы, как по команде, завыли, скорчились. Они уже и не думали гнаться за удирающими человечками. От страшной горечи у них свело судорогой глотки, желудки резало, точно ножом.

Вот каковы были на вкус горести Распорядкина! Недаром говорится: нет худа без добра.

Если бы не горести, пришел бы конец нашим славным друзьям, которых ждет еще одно приключение. Последнее и, должно быть, самое главное.

В то время, как собаки корчились и визжали, из проезжавшего мимо такси выскочила Мышка. Ученая, всезнающая, на высоких каблучках и с портфелем. Она ведь исполняла обязанности секретаря писателя!

— Что с вами? Почему вы царапаете когтями по асфальту? — спросила она у корчащихся, рычащих собак. Казалось, у каждого пса в глотке застряла кость.

— Нас отравили! — скрипел зубами полуживой генерал. — Отравили!

— Чем вы отравились, собачьими грибами? — серьезно спросила мышка.

— Горестями! Горестями! — взвыли собаки, кувыркаясь через головы.

Мышка встревожилась.

— Ах, горестями Распорядкина? Это хуже… Я вам не завидую.

Собаки начали выть и плакать от ужаса, как маленькие дети. Однако и плакать как следует им не удавалось, потому что от горестей и скулы свело.

— Я могла бы спасти вас, — улыбнулась мышка мило и хитро, — но с одним условием: чтобы Зубарь больше не преследовал Колобка и Колышка и вернулся в сказку.

— Нет, не вернусь, пока не съем Колобка! — завыл Зубарь, кусая свои синие уши. — Я съел сто колобков, съем и сто первого! Гав-гав!

— Это он, Зубарь, сманил нас. Рассчитаемся с ним! — тявкнула самая маленькая, самая ободранная собачонка. И все собаки, сколько их было, окружили генерала-самозванца.

— Как хочешь, — сказала Мечтышка. — Выбирай: моя помощь или собачья месть. Я советую тебе вернуться в сказку.

— Ладно… вернусь… А ты дашь мне записку, что у меня не было другого выхода?

— Зачем тебе записка?

— А что мне скажет лохматая ведьма? Еще подумает, что я сам, по своей воле отказался от Колобка… что меня в вашей стране перевоспитали! Разозлится и превратит меня в камень, а кто освободит меня, пса? Я ведь пес, а не какой-нибудь принц… Напишите, что я был вынужден!