Агент полковника Артамонова
(Роман) - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 22

Помощник хозяина приглянулся ночным посетителям. Они его называли гарсоном, он немного говорил по-французски, но не показывал, что владеет и болгарским. Уже неделю спустя он знал некоторых офицеров учебного подразделения. Осторожно заводил разговор о племяннике, который якобы где-то здесь служит, может, даже в гвардии.

Разыскать так называемого племянника взялся, к удивлению, не турецкий офицер, а лейтенант-англичанин, поступивший на службу в османскую армию.

— Как звать его? — спросил англичанин.

Константин назвал, кто он и откуда. Пообещал озолотить его пятифунтовой ассигнацией, если тот узнает, в каком подразделении служит племянник.

Англичанин оказался человеком дела. Уже на следующую неделю в шинели нараспашку он ворвался в кофейню, радостно позвал:

— Нури, с тебя пять фунтов!

— А где же мой племянник?

— Тогда с тебя еще пять фунтов. Итого — десять.

Фаврикодоров торговаться не стал.

— Показывай племянника.

— Завтра, — пообещал лейтенант, — я буду гнать курсантов на полигон. До возвращения с полигона оставлю твоего племянника у тебя.

— Хорошо, — ответил Нури. — Завтра вы получите свои десять фунтов.

— О-кей.

Утром, когда в кофейне еще не было посетителей (только что кончился утренний намаз), лейтенант-англичанин, как всегда, с веселыми глазами, ввел высокого плечистого гвардейца. Он был в темно-коричневой шинели, в мерлушковой шапке с красным верхом, на ногах коричневые, из бычьей кожи, ботинки, какие уже носили в английской армии, подпоясан широким ремнем с медной бляхой, на бляхе вытеснен полумесяц.

Лейтенант взглянул на своего знакомца Нури, перевел взгляд на молодого гвардейца, весело улыбнулся:

— О, вы действительно родня! Как смахивает на тебя этот телеграфный столб! И глаза такие же черные, как египетская ночь.

Англичанин был прав. Нури и гвардеец были разительно похожи друг на друга не только глазами — оба смуглые, оба с одинаковым разлетом бровей, оба горбоносые. Но один из них уже был седой, а второго седина еще не коснулась.

— Я спешу, — сказал лейтенант.

Незаметно для гвардейца Константин сунул в руку англичанину десятифунтовую ассигнацию. Отец и сын остались одни.

— Кофе будешь? — спросил по-болгарски Фаврикодоров, рукой показал на столик. — Я сейчас приготовлю.

Гвардеец стоял, не понимая, что от него хочет этот высокий седеющий мужчина. Понял, что он приглашает сесть.

Гвардеец сел. Константин принес в глиняной чашке ароматный кофе и на медном подносе рахат-лукум.

— Вы кто? Мой дядя? — спросил по-турецки гвардеец.

И Константин перешел на турецкий. Сказал:

— Лейтенант не ошибся. Нас признал за родственников.

— У меня нет никакого дяди.

— А маму свою ты помнишь?

— Маму? Она умерла. Давно.

— А как тебя звала она? В детстве.

— Я — Абдул.

— Это сейчас. А в детстве тебя звали Гочо.

И гвардеец вдруг изменился в лице. Он что-то вспомнил из далекого детства. Его лицо вдруг приняло свирепый вид. Он отодвинул чашку с недопитым кофе, встал. Взял в руку шапку.

— О чем вы еще хотели меня спросить? — в голосе Гочо слышалась неприязнь.

— Отца своего ты помнишь?

— Помню. Он уважаемый человек в Габрово. Он — мудир.

— Твой отец болгарин и мать болгарка.

— Нет! Мой отец мусульманин. Подданный Аллаха.

— Твой отец христианин. И тебя крестили в церкви.

— Врешь, неверный!

— Гочо, сядь. И послушай того, кто тебе не желает зла. Тебя еще маленьким отдал в казарму габровский мудир. Твоя родная мать у него рабыня.

— Врешь, неверный. Моя мать умерла. Она мусульманка, подданная Аллаха. И я мусульманин с рождения.

У Константина оставалось последнее доказательство, что Гочо вовсе не Абдул, что в нем течет болгарская кровь.

— Когда тебя крестили, — продолжал он, — священник увидел на твоей левой ягодице родимое пятно размером с куриное яйцо и сказал: «У вашего мальчика будет трудная судьба. Но в конце его жизни блеснет ему счастье…»

Гочо прервал его злобным возгласом:

— Я знаю, кто ты! Ты поджигал почту. Мне отец рассказывал. Ты дьявол, враг султана! Тебе тогда не отрубили голову…

При этих словах он выскочил из кофейни и направился не на стрельбище, а побежал в крепость. В злобном возбуждении он забыл на лавке суконные рукавицы.

Константин выбежал на улицу с намерением догнать сына и, остановленный морозным ветром, от боли в сердце задохнулся. Это был уже не его сын. Впервые за многие годы он заплакал.

Люди шли по улице, отворачиваясь от студеного ветра, но, увидев раздетого мужчину с заплаканным лицом, в недоумении останавливались: не иначе как наказанный Аллахом.

Фаврикодоров был оглушен встречей с бывшим сыном. Дальнейшее пребывание в этом городке теряло смысл. Бог с ней, с кофейней. Вот когда Шакир-большой вернется с базара, куда он ушел покупать брынзу, передаст ему полученные от ранних посетителей деньги, соберет свои вещички и отправится на дилижансе в Константинополь. Еще можно будет успеть на вечерний поезд до Ени-Загра.

Он понимал: своим сообщением он убьет Марьянку. Его, крепкого мужчину, все еще душили слезы.

Но собраться он не успел. Уже через полчаса нагрянули полицейские и как бандита бросили его под решетку в глубокую обледенелую яму.

Систово — Габрово. 1870. Зима

Тогда, в 1870 году, Чикутин вернулся из Румынии почти ни с чем. Задачу, которую поставил перед ним подполковник Артамонов, он не выполнил — не обнаружил даже след Константина Фаврикодорова.

Вот с Иваном Хаджидимитровым он встретился в Зимнице. Оставаясь перевозчиком контрабандных грузов, он увлекся разведением почтовых голубей. Их у него уже было больше сотни. Соседи осуждающе корили:

— Эх, Иван, Иван, занялся бы полезным делом. Голуби не прокормят. Да и где накупишься для этой птицы корма? Голуби тебя съедят. Надо деньги зарабатывать. Раньше ты был неплохим рыбаком. Может, у тебя что с головой? Обратись к цыганке Мане. Ее вся Валахия знает. Она излечивает даже полоумных.

К цыганке Мане Иван не обращался. Он, как и его друг Костя, продал своих лошадей и на вырученные деньги покупал голубям корм. Для пробы брал за пазуху два-три взрослых почтовика, ночью переплывал Дунай. Приучал голубей летать перед рассветом. В темное время из караулки, что стояла в устье Текир-Дере, не видно, что голуби летают на румынский берег. Турки уже знали секрет, как общаются революционеры, живущие по разным берегам реки. Голубей отстреливали из охотничьих ружей. Случалось, таким способом турецкие полицейские перехватывали почту.

Иван Хаджидимитров учил свою птицу летать ночами. Несколько раз выпускал их во время грозы. Но голуби — острожные птицы. Не стремились они пробить грозовое облако, тут же находили убежище в прибрежных ветвях платанов. Когда кончалась гроза, они улетали домой. Вслед за ними возвращался домой промокший до нитки хозяин. Сердце его радовалось, когда он находил всех своих голубей у своей голубятни.

Он помнил слова русского капитана: «Грядут великие события, и голуби будут ваша связь». Иван догадывался, какие это будут события.

К этим событиям готовился не он один. Готовилась вся Болгария.

В одну из холодных январских ночей заявился к нему гонец из России. Он его знал в лицо — перевозил на лодке.

— Иван, узнаешь? — спросил ночной гость, вынимая руку из меховой варежки.

— Узнаю. Савелий Чикутин.

Хозяин, несмотря на ощутимый мороз, был в нательном белье, босой, держал перед собой массивный фонарь, каким пользуются рыбаки, охотясь на щук.

— Я по поручению Николая Дмитриевича, — начал было с порога Чикутин.

— Заходи и там расскажешь.

Иван раздел гостя, усадил возле печки, налил в стеклянную кружку прозрачной как слеза жидкости.

— На, прогони мороз.

Гость прогнал, от удовольствия крякнул. Через четверть часа убедился, что голова ясная, а ноги не держат.

— Николай Дмитриевич просит прибыть Константина в Одессу.