Ромейский Квест (СИ) - Соколов Лев Александрович - Страница 74

- Окассий, задержись на минутку, - надо потолковать. - И махнул рукой остальным. - А вы идите, закажите пока нам обед и договоритесь насчет ночлега...

- Что случилось, куманёк? - Повернулся к гвардейцу Окассий, проводив взглядом остальных четверых путников, скрывшихся за дверью караван-сарая.

- Тут дело такое... - пробормотал Федор.

- Ну?

- Посоветоваться бы... А место не подыскать, - почесал затылок Федор. - Все время мы вместе. Поговорить-то мне про это не с кем. А ты вроде как, человек в таких делах опытный. Хоть и монах...

- Да в чем дело-то? - Заинтересовался Окассий.

- Тут, знаешь, такие пироги... - Мучительно выдавил из себя Федор. - Короче... это... я кажется, влюбился.

- Как? И ты тоже? - Хохотнул монах.

- Что значит, "тоже"? - Насупился Федор.

- Ну да. - Мечтательно вздохнул Окассий. - Ведь и я влюбился. В эту прекрасную персиянку... Эти глаза. Эти плечи. Эти руки... Эти... Да-а... А ты в кого?

- В тебя! - Гавкнул Федор.

- Не-не, - тут же отодвинулся от него монах. - Случаются у нас в глухих монастырях монахи-мужеложцы. Но я не по этой части. Я тебя очень уважаю, куманёк, но по-дружески, чисто по-дружески...

- Да ты дурак какой! - Закипятился Федор. - В кого я по-твоему мог тут влюбиться, если у нас всего одна девушка? Конечно в Дарью.

- Ты влюбился в персиянку только потому, что она у нас единственная женщина в отряде? - С сомнением глянул на него Окассий. - А ты уверен, что это настоящая любовь, а не результат долгого воздержания?

- Да нет конечно!

- Что, - нет? Не настоящая?

- Нет! Не, - потому что единственная! То есть она единственная, на всем свете... - Федор подозрительно покосился на монаха. - Да ты смеешься надо мной!!!

- Ни в одном глазу. Что-ты. Что-ты. - Раскинул руки Окассий, с самым невинным выражением лица, хотя в его глазах-щелочках скакали лукавые чертенята.

- Ты не можешь быть влюблен в Дарью, - заявил Федор.

- Чего это?! - Возмутился Окассий.

- Ты же монах!

- Подумаешь, какие мелочи...

- Да ведь у тебя уже есть любовь. Твоя это, как её, Розамунда...

- О, Розамунда, - Закатил глаза монах. - Так далека, что уже почти нереальна. Существовала ли она? Была ли? Наверняка, она уж и забыла меня. Я благородно прощаю ей все, отпускаю её, желаю счастья... А сам иду по миру, ища тепла и ласки.

- Ты! Блудливый кобелище! - Возмутился Федор.

- Как и все мужчины, Божьим промыслом, - Елейно сложил руки на груди монах.

- Да у тебя и не любовь никакая вовсе! Срам один!

- Эх, молодость... - снисходительно усмехнулся монах. - Да чего ты разоряешься? Ты саму-то Дарью спросил, нужно ей, чтобы ты так за неё кипятился?

Федор смешался.

- Девка конечно добрая, - продолжил Окассий. - Но может ей не ты совсем нравишься.

- А кто? - Выдохнул Федор.

- Ну откуда я знаю - кто? Может наш Фабиан.

- Так он это... болен.

- Ну и чего? Любовь слепа к таким вещам. А может вообще, у девицы жених есть. Ты про это узнавал?

- Нет.

- Ну так хоть узнай, а то роет тут землю рогами... И вообще. Не в обиду тебе, куманек... Девица она высокородная, а ты простолюдин. Поэтому, вот тебе мой совет.

- Какой?

- Парень ты ничего так. И стать у тебя есть, и физиономия не совсем страшная. Поэтому, если у девицы на это предрассудков нет, и какой темной ночкой, меж вами искра проскочит, - так ты не теряйся. Но... помни. Всегда наступает утро. И когда наступит утро, ты останешься простолюдином, а она - принцессой. Прими это сразу, и не будешь разочарован. А второй - и главный - мой совет тебе, куманёк, такой: - Монах внезапно посерьезнел - мы здесь на особом поручении, если ты не забыл. О великих делах речь идет, о больших опасностях, поэтому - отложил бы ты свои влюбленности. От любви мужчина глупеет. От страсти становится бесноватым. А ты в этом деле наш глава. Не заведи нас в беду, мечтая к девке под юбку залезть.

- Ну! - Возмутился Федор. - Я ж не совсем дурила какой!

- На то и полагаюсь, - похлопал его по плечу монах. - А на мой счет не беспокойся, я тебе в этом деле не конкурент. Принцессы уж больно хлопотные. А девиц на свете много, и все у них примерно одинаково устроено; чтоб поперек было, я еще не видел... Ну а теперь пошли схарчим чего-нибудь. Любовью-то - особливо чужой - сыт не будешь. Уж живот крутит.

- Токо ты это, - Федор изобразил сложное движение бровями, - Про меня не сказывай никому.

- Я - могила! - Уверил Окассий.

- Добро.

- Правда и на могилах эпитафии бывают...

- А ну тебя!..

С тем оба компаньона и вошли в харчевню.

***

Харчевня внутри оказалась так же выполнена многочисленными сводами, которые разделяли пространство и образовывали небольшие помещения, этакие альковы, где гости могли сидеть, не видя других. Световые колодцы наверху, и окна, освещали центральную часть залы, арки же утопали в приятном полумраке. Федор с Окассием пошли внутрь, и увидели остальных компаньонов, которые еще топтались в центре зала разговаривая с молодым служкой, и оглядываясь. Гвердеец с западным монахом подошли к остальным, миновав несколько занятых гостями арок.

- Отрок говорит, что сейчас караванов немного, и у них найдутся пустые комнаты, за умеренную плату - объяснил Парфений.

- Прошу, прошу, почтеннейшие, - зачастил и сам трактирный служка, по обращению Парфения признав в Федоре главного. Давайте я покажу комнаты, оставите там вещи и оружие, и прошу к столу.

- Раз караванов мало, - комнаты из-под носа не уведут, - Решил Федор, чей живот бурчал разные рулады. - Можем сперва перекусить, а потом встать на постой.

- Прошу, почтенные, прошу. - Сориентировался служка. - Вот тут, под этим сводом, вам никто не помешает отобедать.

- Присядем, - скомандовал Федор.

Компаньоны, прошли через арку в сводчатую комнату, и расселись вокруг стола, разложив у стен щиты и дорожные сумы. Стол был широкий, но по восточному обычаю, совсем низкий, будто кто-то отпилил ему ножки вполовину, а то и более. Скамьи же вокруг стола были ему вровень, но компенсировали низость шириной и пологими спинками, на которых можно было откинуться и полулежать. Федор помыкался кое как уселся на непривычном сиденье, и передвинул меч на поясе ближе к животу. Сидеть было непривычно, но не так уж неудобно; еще бы подушку под задницу...

- Что уважаемый гости будут есть? - Осведомился смуглый отрок?

- А что можете предложить? - Тут же заинтересовался Окассий.

- Довольно Кахтан, - оборвал отрока, раньше, чем он смог ответить, низкий чарующий женский голос. - У этих благородных гостей я приму заказ сама.

С этими словами из-зала под арку шагнула женщина. Стройная, грациозная, гибкая, длиннополый простой хитон, доходящий до конца ног, скрывал шаги, и казалось, что женщина не шла, а перетекала. И несмотря на длину хитона, - может быть виной была его легкая зауженность, - он не скрывал, а скорее подчеркивал её фигуру. Высокая грудь, крутые бедра. Голова гордой посадки с волосами, убранными в простую черную косу. Кожа её была смугла, черты лица отдавали какой-то цыганщиной. Черные глаза, длинный нос с поднятыми ноздрями, все это складывалось в дикую опасную красоту. Даже Федор, имевший, как и все влюбленные, некоторую защиту от чар прочих красавиц, на какой-то момент потерял мысли и пялился на нежданно явившееся чудо. Мужское естество в душе его заволновалось, и лишь несколько позже ревнивая мысль влюбленного мелькнула, - мол, Дарья-о все равно красивее, а у этой, вона, усы растут над верхней губой. Сейчас едва заметные, но с возрастом, - знаем мы этих восточных... Прочие же мужчины, души которых не были облачены броней любви, отвесили челюсти. Особливо заволновался прижатый к дальней стене Окассий.