13 кофейных историй (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 57

Георг встретил меня на заднем крыльце.

– Доброе утро, леди Виржиния. Боюсь, день сегодня получится такой же хлопотный, как и вчера… В зале сидит мистер Калле. Он был не совсем трезв, я привел его в чувство как мог. Однако он по-прежнему настаивает на разговоре с вами, уверяет, что это очень важно… Я не стал пока звать констеблей.

– Вы правильно поступили, Георг, – улыбнулась я. Значит, Эрвин Калле. Не слишком-то похоже на его обычное поведение. Он, конечно, эксцентричен, но эксцентричность обычно проявляет в несколько иной сфере. – Мистер Калле не говорил ничего?

– Нет, – нахмурил брови Георг – происходящее явно ему не нравилось. – Он крайне взволнован и настаивает на беседе лично с вами.

– В таком случае не будем заставлять его ждать.

Не теряя больше времени, я прошла в зал. Эвани осталась на кухне с Мэдди и миссис Хат – как ни странно, эти трое вполне нашли общий язык. Эрвин Калле ждал меня, нервно расхаживая по залу. Признаков опьянения не было, но запах чувствовался даже издали. Я помедлила, но потом все же вошла в зал. Георг остался у дверей в служебное помещение, буквально в шаге от меня; случись что, он сумеет скрутить хлипкого художника.

– Доброе утро, мистер Калле, – поздоровалась я, привлекая внимание Эрвина. Тот замер так резко, что мне стало не по себе. В последнее время он красил волосы в огненно-рыжий цвет и от этого сейчас походил на безумца.

– Недоброе, леди Виржиния, для меня – недоброе… – Голос у него сорвался. – Четыре дня тому назад погиб мой близкий друг. Вероятно, вы слышали о нем. Патрик Морель.

– Конечно же, слышала… – Я почувствовала себя так, словно меня чем-то тяжелым ударили по голове. Быть того не может… Патрик Морель, звезда, блистающая на подмостках Королевского театра… Блиставшая. – Так вы были знакомы? Мои… мои соболезнования. Как это случилось?

– В Управлении спокойствия говорят, что это было самоубийство. Он повесился, – мертвым голосом ответил художник.

Самоубийство друга. Неудивительно, что Эрвин Калле в таком состоянии. Странно только, что он пришел за утешением в «Старое гнездо», а не к своей нынешней «вдохновительнице».

– К сожалению, даже самые лучшие уходят, – произнесла я, стараясь вложить в эти слова искреннее сочувствие. – Но Патрик Морель… Кто бы мог подумать, что он покончит с собою. Ведь у него было все – и красота, и талант, и главные роли в спектаклях. Поверить не могу, что его больше нет.

Эрвин Калле дернулся, словно от удара, и рассмеялся – хрипло, глухо.

– Да, у него было все… Леди Виржиния… – Внезапно он оборвал смех и шагнул вперед, судорожно сжимая кулаки. – Патрик Морель не был самоубийцей. Я точно знаю, что его убили.

– О…

– Вы не верите мне? – Эрвин бессильно поник и покачнулся, как увядший тропический цветок на холодном аксонском ветру. – Я…

– Святые небеса, только не впадайте в отчаяние! – Наплевав на правила этикета, я подошла к художнику и взяла его за руку. – Прошу вас, присядем там, за столиком. Георг, будьте любезны, сделайте нам напиток из мелиссы, меда и лимона… А вам, мистер Калле, нужно просто успокоиться и рассказать мне в подробностях, что же все-таки произошло.

Георг понятливо кивнул и скрылся в служебных помещениях. Я же отвела Эрвина к столику в самом дальнем углу, за ширмой. До открытия кофейни оставалось еще около часа, но лучше было заранее устроиться там, где никто не помешал бы разговору – и не увидел бы художника в таком плачевном состоянии. Эрвин шел послушно, цепляясь за мою руку, как ребенок – за материн подол. Мы так и сели за стол – рядом, не разнимая рук. Волосы у Эрвина были давно не мыты и свисали неопрятными перепутанными прядями. Лицо осунулось, глаза покраснели, словно он в последние дни забывал о сне и пище.

А на руках у него почти сошли постоянные пятнышки разноцветной краски – и это был самый тревожный признак. Ведь он означал, что Эрвин уже долгое время не заходит в свою мастерскую.

– Кажется, вы упоминали, что Патрик Морель был вашим другом, – начала я осторожно. Некоторые нарывы лучше вскрывать сразу. – Расскажите мне о нем. Вы давно знакомы?

Эрвин судорожно вдохнул и почти до боли сжал мои пальцы.

– Уже семь лет. Со времен учебы в Университете Иль-Ситэ, в Лютье.

– Получается, вы сблизились в студенческие годы?

– Да. К слову, дипломов мы так и не получили. – Эрвин улыбнулся – болезненно и натянуто, однако это была настоящая улыбка. – Я забросил науки ради мольберта, а Пэтси – ради сцены. Денег вечно не хватало, приходилось подрабатывать в самых разных местах. А потом Пэтси предложил безумную идею – оставить родной край и сбежать в Аксонскую Империю…

Эту историю я хорошо знала. Эрвин частенько пересказывал в кофейне всем желающим байку о том, как он пешком пересек половину материка, потратив на это почти полгода, а затем тайком пробрался на паром – и так попал в Бромли. Оказавшись в столице без единого рейна в кармане, юный мистер Калле не растерялся. Используя свой незаурядный талант к очарованию немолодых женщин, он набился в «подмастерья» к известной в то время художнице Николь Бонне. Она тоже была родом из Марсовийской Республики, тоже когда-то жила в городе Лютье и, конечно, не могла отказать в помощи своему соотечественнику – бедному, но талантливому юноше… Но я даже не подозревала, что свой путь Эрвин начинал не один, а с Патриком Морелем.

– …в Бромли наши пути разошлись. Пэтси повезло – в театре Сен-Ирэн шел спектакль, в котором на роль требовался мальчик с сильным марсовийским акцентом. Потом антрепренер заметил Пэтси и взял его в труппу. Платить не стал, зато предложил еду, место для ночлега – и возможность учиться.

И, судя по всему, юноша времени зря не терял. Это для таких людей, как я – бесконечно далеких от театра и сценического искусства, триумф Патрика Мореля был сродни появлению новой звезды на небосклоне. Явление непостижимое, находящееся во власти лишь высших сил… На самом же деле за славой Мореля стояли годы упорной работы.

Эрвин рассказывал о своем друге сначала медленно и печально, а потом все оживленней. Под конец он вспомнил одну пикантную и невероятно забавную историю с участием двух глупых актрисок и не слишком разборчивого режиссера и даже засмеялся, но вскоре опять помрачнел.

– Поверить не могу, что его больше нет, леди Виржиния, – тяжело вздохнул Эрвин. Кувшин с напитком из мелиссы и меда уже почти опустел, но дело свое он сделал. Руки у художника больше не дрожали, и речь стала спокойней и сдержанней. А может, причина была не в лекарствах, а в том, что Эрвин наконец-то выговорился? – Это произошло так неожиданно… В последнее время Пэтси во всем сопутствовала удача. Спектакли имели оглушительный успех, на скачках он поставил крупную сумму – и выиграл, даже с женщинами дела обстояли прекрасно. Пэтси говорил, что нашеел «свою единственную» и готов сделать ей предложение. – Художник низко опустил голову. Голос от этого звучал теперь приглушенно и сдавленно. – В то утро, когда Патрика нашли, он должен был прийти в мою мастерскую. Понимаете, я вдруг понял, что у меня нет ни одного его портрета. Да что там портрета – даже наброска! Пэтси сначала смеялся, однако потом согласился позировать. Мы договорились на одиннадцать утра – свет в это время хороший. Но Пэтси так и не пришел. Я прождал его весь день, а потом отправился к нему домой, чтобы хорошенько пристыдить… и узнал, что он мертв.

– Я… – Нужно было сказать «сочувствую», но подобающие случаю и ничего не значащие слова не шли с языка. – Я считаю, что вам нужно все-таки написать его портрет! – вырвалось у меня вместо этого, и я сама испугалась того, что сказала.

– Что? – От изумления художник часто-часто захлопал ресницами. – Леди Виржиния…

– Вы напишете его портрет, Эрвин, – твердо повторила я. – Нарисуете Патрика Мореля именно таким, каким знали его вы. Не публика, не коллеги по сцене, не женщины. Именно вы – тот, с кем он начинал свой путь.

Лицо Эрвина Калле словно озарилось внутренним светом. Смягчились черты лица, разгладилась постепенно горькая складка между бровями, чуть-чуть поднялись вверх уголки губ, намечая улыбку…