Кровь и туман (СИ) - "nastiel" - Страница 14

– О чём здесь говорится? – спрашиваю я, имея в виду сборную солянку из каракуль. Возможно, Бен разобрал и другие мои пометки?

– О крайнем разбое пиратов. Они устроили разруху в центральном кинотеатре и в забегаловке у вокзала. Два разных места, две разных жертвы, одна цель – найти и украсть медальон Согласия.

– Что за вещь?

– Ничего особенного – обычная родовая безделушка, которая всегда хранится у двух: по половине на каждого.

– Подозреваю, что если совместить их вместе, что-то будет? – уточняю я. Бен пожимает плечами. Пользуюсь его молчанием и принимаюсь перебирать версии вслух: – Медальон Согласия…. Согласие… Как-то связано с названием наверняка, да? Может, он заставляет кого-то соглашаться? Или… управляет им? Ну, знаешь, подчиняет, заставляет носящего одну половинку контролировать носящего другую.

Не сразу осознаю, о чём говорю и что именно начинаю описывать. А когда понимаю – хочется, чтобы слова обрели физический образ, который можно было бы сжечь и затем развеять пепел по ветру.

Медальон Христофа. Теперь каждая глупая безделушка будет ассоциироваться у меня с этим оружием?

– По-моему, мать, тебя сейчас куда-то не туда унесло, – произносит Бен медленно, даже немного осторожно, что лишь сильнее меня напрягает.

Я отрываю взгляд от белых простыней, которые гипнотизировала, пока устраивала мозговой штурм, на Бена, и он тут же, непроизвольно, сам собой, соскальзывает на замершего в дверном проёме гостя.

На дворе глубокая ночь, и здесь не должно быть никого, кроме дежурившего миротворца, которого мы с Беном выгнали погулять минут тридцать назад. А потому Марк, бледной тенью маячащий на пороге медкорпуса, застаёт меня врасплох.

– Медальон Согласия называется так не из-за того, что имеет какую-то принуждающую силу, а потому, что был выкован из двух видов металла: зелёного и красного олова, – произносит Марк. Суёт ладони в карманы штанов и шагом широким, пружинистым, беззаботным проходит дальше, ловко маневрируя между койками и тумбами. Марк здесь – не гость, хозяин. – Получившийся сплав стал символом объединения двух противоборствующих народов Синей пустоши, тогда ещё называвшейся республикой Раскола. И это вы бы знали не хуже меня, ведь мы вместе ходим на общую историю, если бы хоть иногда слушали лекции, а не спали. – Марк останавливается, облокачивается ногой на металлическое изножье Нининой койки. – Кстати, на контрольной мы, – он указывает пальцем на себя и Бена по очереди, – списывали у тебя, – затем на меня. – И нас не спалили только потому, что общую историю ведёт Влас.

Марк морщит нос, улыбаясь, и наклоняется в сторону, приподнимая свободную от веса тела ногу, чтобы протянуть Бену сжатую в кулаке ладонь. Интересно, всегда так было? Эти идиотские шутки про меня и Власа, не имеющие никакого смысла, кроме высмеивания отношений, в которых, вроде как, оба вполне счастливы?

По крайней мере, были раньше. Ну, и один из нас до сих пор.

Бен в ответ отбивает Марку по костяшкам пальцев. Вместе с этим они обмениваются взглядами, которые явно намного осмысленнее, чем простое перемигивание. Мы с Лией частенько таким занимались, когда рядом были посторонние уши – чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, обращались друг к другу, округляя глаза и приподнимая брови.

Казалось – глупость. Шутка, не более. Но по итогу мы умудрялись понимать, хоть и в общих чертах, что имела в виду каждая. Это был наш особый язык. Особый язык для особых отношений, по которым сейчас я чертовски скучаю.

– Я звонил тебе четыре раза, – заявляет Марк уже вслух и уже без прежней лёгкой весёлости в голосе. – Ты сказал, что отлучишься, но обещал быть на связи.

Бен кривит губы. У меня в голове всё сходится в одну картину.

– Не спится ему, значит, – подытоживаю я. – Так ваша команда сегодня дежурит?

– Ага, – за друга отвечает Марк.

– Но мне правда не спалось, – оправдывается Бен. – Сегодня слишком спокойно.

– Сплюнь!

– Наклонись лучше, я сразу по башке твоей деревянной постучу.

Марк цокает языком. Его лицо за несколько секунд успевает поменять четыре выражения: он смотрит на Бена и выглядит умиротворённым, затем на меня – и в его глазах зарождается беспокойство, на Нине его губы поджимаются в тонкую полоску, обозначая жалость.

Последнее, что появляется и уже остаётся с концами – это усталость.

– Тильда отпустила меня на твои поиски только при условии того, что мы принесём ей кофе, – сообщает Марк.

– Кстати, как ты узнал, где искать? – спрашивает Бен.

– Ой, пожалуйста, Андрей Робертович, – вздыхая, выдаёт Марк. – Вы не такой уж и человек-загадка, каким стараетесь казаться.

– Отнюдь, Марк Михайлович, отнюдь, – усмехаясь и тряся указательным пальцем, заверяет друга Бен.

Я улыбаюсь. Секунда милования над подобным зрелищем приносит за собой ещё одну порцию воспоминаний о Лие, Кирилле и том, чего мне уже не вернуть.

– Ты с нами? – покидая нагретое местечко, спрашивает у меня Бен.

Он подходит к Марку, встаёт рядом. Я вижу ту самую разницу, которая всегда бросалась в глаза, когда эти двое входили в помещение: и внешняя, и внутренняя, они наперебой кричали окружающим о том, что такие полярные люди попросту не могут быть вместе.

Но Бену и Марку это удаётся.

– Нет, – качаю головой. – Посижу ещё немного, да пойду в комнату, попытаюсь перехватить пару часов сна.

– Если что – ты знаешь, где нас искать, – даря мне улыбку, сообщает Марк.

Прежде чем уйти прочь, оставляя нас с Беном ещё ненадолго почти, – не считая Нины, – одних, он подходит и обнимает меня за плечи. От его жёлтого свитера пахнет влажной землёй, а от волос – хвойным шампунем.

– Конечно, – отвечаю я ему за спину.

И старательно, изо всех сил избегаю пристального Бенова взгляда.

– Что ж, – говорит Бен, стоит только Марку выйти. – Наверное, будет справедливым сказать тебе спасибо за то, что позвонила и вытащила меня хоть ненадолго из комнаты, полной смеха моего лучшего друга и шуточек девчонки, которая, кажись, на него запала.

– Это какая-то Тильда?

– Она вместо Виолы с нами в оперативной команде.

– Ясно, – киваю я. – И не за… хотя, знаешь, что? Будешь должен.

Бен ухмыляется, но головой качает, мол, понял, никуда не денусь.

– А ещё, я не сбежала, – замечаю я.

– Что?

– Ты говорил, пошёл искать меня, когда я сбежала. В тот самый первый день. Так вот, чтоб ты знал – я не сбежала.

– Сбежала, сбежала. Волосы назад, пятки сверкают.

– Ты был полуголым, я испугалась.

– Ой, испугалась ли?

– Дрон! – доносится из коридора голос Марка.

Он заканчивает разговор вместо нас, освобождая от необходимости лихорадочно продумывать в голове слова, пусть и недолгого, но прощания. Поэтому Бен покидает медкорпус молча. А я сползаю на стуле, устраиваясь, как мне кажется, максимально удобно в моём положении, и прикрываю глаза.

Моей колыбельной становится размеренное тиканье аппарата искусственной вентиляции лёгких.

***

По дороге в тренировочный зал я пытаюсь себя разбудить. Глаза слипаются, хочется плюнуть на всё, подняться в комнату “Дельты” и вырубиться часов на двенадцать. Единственное, что останавливает меня – Бен, идущий чуть позади, словно надсмотрщик.

– Я помню, что обещала начать посещать все занятия и окончательно войти в режим, но, – я бегло оборачиваюсь на Бена через плечо, – может, с завтрашнего дня?

– Сейчас ударю, – предупреждает Бен. – Давай, давай! Шементом.

Я тяжело вздыхаю, но Бен на это не реагирует так, как мне хочется – наоборот только толкает, больно впиваясь костяшками пальцев в позвоночник.

– Сегодня по расписанию огневая подготовка, но что-то мне подсказывает, сейчас нам расписание тренировочного зала можно спокойно игнорировать, – Бен нагоняет меня. Наши плечи соприкасаются. – Показательные вступления же.

– Да, – снова вздох, но теперь он выходит сам, без моего контроля. – Спросишь, готова ли я опозориться?