Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 57

Иннин вздрогнула.

— Что за глупость! Причём тут Хатори? — не совсем искренне удивилась она.

— Я прекрасно знаю, что ты встречалась с ним в саду поздно вечером!

— И что с того, госпожа? Как вы могли увидеть в этом что-то предосудительное? Он же мой брат…

Иннин вдруг замолчала.

Эти слова и тон, которым она произнесла их, она отрепетировала ещё несколько дней назад, однако сейчас ей стало тошно от своего лицемерия и этой игры, в которой каждый ход был просчитан заранее.

— А, впрочем, вы правы, — сказала она дерзко. — Я захотела его с той минуты, как увидела! Мечтаю переспать с ним. И теперь, когда вы сказали, что девственность не так уж важна, непременно сделаю это при первой возможности!

Иннин торжествующе улыбнулась, глядя Даран в глаза, и с удовлетворением отметила, что та слегка побледнела.

Однако голос её оставался равнодушным.

— Ты и в самом деле глупа, бездарна и никчёмна, как сказала своему названному брату, — сказала она.

Иннин стало гадко.

«Она даже это знает, — подумала она. — Все они следят за мной, госпожа, Астанико… Я не могу сделать ни одного шага, чтобы о нём сразу же не стало бы известно».

— Жаль только, что остальные ещё глупее и бездарнее, но тут уж я не могу ничего поделать, — добавила Верховная Жрица и отвернулась. — Уходи отсюда.

— С превеликим удовольствием, госпожа, — Иннин насмешливо улыбнулась, однако, выйдя из зала, почувствовала себя обессиленной.

Она добралась до своей комнаты, легла на постель, посмотрела в потолок.

Книга Энсенте Халии до сих пор была в её руке, и Иннин, помедлив, вновь открыла её. Прочитала несколько страниц, отложила в сторону.

«А почему, собственно, нет? — подумала она, дотронувшись до своей накидки. — Раз всё так».

Остальные ученицы позволяли себе гораздо большее, нежели просто помечтать о недозволенном, так почему она должна сдерживаться?

Иннин закрыла глаза, представила перед собой Хатори.

Подумала: какой наряд идёт ему больше? Тот, повседневный, чёрный, красиво облегающий стройную фигуру, или парадный, белоснежный? Правда, она увидела Хатори в нём, когда он уже успел изрядно испачкать и истрепать роскошную одежду, но всё равно он был красив…

У него была золотистая кожа — разительный контраст с бледным Астанико — но даже несмотря на этот загар он не казался похожим на грубого простолюдина.

Наверняка без одежды он даже лучше.

Иннин подумала, что если сорвать с него все эти тряпки, то он ни на мгновение бы не смутился — мог бы стоять посередине зала, полного народа, совершенно раздетый, и улыбаться своей лёгкой улыбкой, ничуть не обращая внимания на чужие взгляды.

Он был бы страстным любовником.

Иннин представила себе это и, более не смущаясь, просунула руку под полу накидки.

Удовольствие, которое она испытала, было смутным, мучительным и чем-то похожим на чувство, когда хочется разрыдаться.

— Госпожа, надо полагать, вы и это видели? — спросила Иннин, откинувшись на подушки. — В таком случае, подтверждаю: я думала о нём, о Хатори. И да, мне очень понравилось!

Последние слова она почти выкрикнула, приподнявшись на локтях.

И снова рухнула на постель.

— Всё равно я буду играть по вашим правилам, потому что ничего другого мне не остаётся, — пробормотала Иннин несколько минут спустя, перевернувшись на бок. — Да, я сделаю это. Но это не значит, что я стану такой же, как вы, бездушной куклой. Я буду лгать, и лицемерить, и пробиваться к власти, но это будет лишь ролью, а внутри я сохраню все свои чувства, сколько бы вы ни говорили, что они не нужны. Я сохраню любовь к сестре и братьям, к Хайнэ… — она осеклась, почувствовав жжение в глазах. — А потом, когда я доберусь до вершины, то изменю всё. И нет, не говорите, что я глупа. Я прекрасно понимаю, что исполняя на протяжении многих лет роль чудовища, трудно не срастись с ней. Но я смогу. Любовь поможет мне в этом.

Она замолчала.

Несколько минут спустя в дверь постучали.

— Это лечебная настойка, которую вы должны отнести Светлейшей Госпоже, — сказал слуга, протянув Иннин поднос.

— Я? — изумилась та. — Но почему я? Я никогда этого не делала.

— Это приказ Верховной Жрицы.

Возразить на это было нечего.

Иннин молча взяла поднос и отправилась через весь дворец к самому дальнему павильону, который в одиночестве занимала Императрица.

Та уже несколько лет не показывалась на людях, и Иннин стало немного не по себе: какой она её увидит? Все говорили, что состояние Госпожи весьма тяжёлое…

Коридоры в павильоне были пусты, не считая стражи.

Слуги распахнули тяжёлые узорчатые двери, и Иннин оказалась на пороге огромной, слабо освещённой залы.

Постель Госпожи, располагавшаяся в дальнем углу, была скрыта под пышным пологом.

«Может быть, я и не увижу её вовсе», — понадеялась Иннин, поставив поднос на столик возле кровати, и почтительно, однако не слишком громко произнесла:

— Я принесла ваше лекарство, Госпожа.

Полог зашевелился; из-под него высунулась рука и, ухватив Иннин за одежду, потянула девушку к кровати.

Та присела на краешек, не дыша.

— Посиди со мной, Даран… — промолвила Императрица.

Иннин увидела перед собой разряженную в шелка старуху с растрёпанными, висящими паклей волосами и мутным взглядом.

Дряблые бледные руки сжимали ожерелье из белых бусин.

Иннин хотела было сказать, что Госпожа ошиблась, и это не Даран, однако потом передумала. К чему возражать, если, как говорят, Императрица совершенно безумна?

Глядя на неё такую, трудно было в этом сомневаться…

— Почему ты так редко приходишь, Даран? — продолжила Императрица, ласково гладя Иннин на руке. — Или ты до сих пор злишься на меня? Но ведь прошло столько лет… Знаешь, я хотела поблагодарить тебя за мою дочь. Я так хотела, чтобы она испытала настоящее чувство, но мне казалось, что её сердце закрыто для всех. И тогда ты сказала, что знаешь человека, единственного человека на всей земле, который сумеет внушить любовь даже каменной статуе, и ты отвезла мою Таик к нему, и всё случилось так, как ты сказала. Она полюбила его, и смягчилась, и поняла, что такое нежность. Я знаю, что ты считаешь это неправильным, Даран. Ты думаешь, что она повторит мою ошибку. Что любовь погубит её так же, как погубила меня… И всё-таки ты это сделала. Спасибо тебе.

Подумав, что речь закончена, Иннин попробовала было высвободить руку, но Императрица крепко в неё вцепилась.

— Оставайся с ней, Даран, — попросила она. — Я знаю, что только твой ум, твой рассудок, твоё умение не поддаваться чувствам могут спасти и мою дочь, и мою страну. Ты всегда всё делаешь правильно… Я только об одном жалею: что ты отговорила меня тогда следовать советам посланницы. Но, верно, так было нужно… Двадцать лет назад я не послушалась твоих слов, сделала то, что советовала мне Эсер, и ты видишь, что из этого получилось…

Лицо её скривилось, как у готового заплакать ребёнка.

Смотреть на это было тяжело.

Иннин снова сделала попытку освободиться, но Императрица схватила её ещё крепче.

— Не уходи, Даран, пожалуйста, не уходи, — взмолилась она. — Мне плохо здесь. Здесь сами стены давят, сам воздух, тень от Великой Стены. Это гнёт столетий, из-под которого не выбраться, сколько новой крови не вливай. Ты сама знаешь, я хотела всё изменить, и в какой-то момент мне показалось, что это возможно — судьба, как злая интриганка, сначала как будто бы даёт шанс. Она потешается над тобой, окрыляя надеждой и ослепляя успехами, но потом, в нужный момент, наносит удар, после которого всем становится ясно, кто здесь на самом деле правительница и хозяйка. Бороться бесполезно. Посланница была права: это всё грех наших прародительниц, который мы будем вынуждены нести на себе до скончания веков, до тех пор, пока огонь не уничтожит нашу страну, как уничтожил великое государство Сантья. Мне интересно, что сделали они, за что были уничтожены? Хотя, наверное, ничего особенного… Люди всегда одинаковы, меняются века, но суть человека остаётся неизменной. Люди слабы… вот в чём эта суть. Не деймоны и не демоны, просто жалкие муравьи, возомнившие себя властителями.