Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 40

— Что ты хочешь знать? — Голос Даран донёсся откуда-то издалека.

Иннин подняла голову, преодолевая горечь, унижение и болезненное желание развернуться и уйти, прокричав перед этим признание в собственном бессилии и никчёмности.

Ей вспомнился разговор с сестрой.

— Будущее, — сказала она безо всякого выражения.

— Сначала научись узнавать прошлое.

«Как?» — чуть было не вырвалось у Иннин, но она вовремя остановилась.

— Дай… намёк, — с усилием произнесла она. — Подтолкни мои мысли в верном направлении.

— Рисуй.

Рисовать?..

Иннин обернулась и увидела на столике в беседке две кисти, однако ни бумаги, ни туши не было.

Тогда как же…

Подумав, Иннин взяла кисть и, опустившись на деревянный настил беседки, наклонилась над водой. Движение рукой — и отражение в воде покрылось лёгкой рябью. На какое-то мгновение Иннин увидела вместо него другое лицо, чужое, но такое знакомое, непохожее и похожее одновременно.

А потом оно пропало.

Но основа для будущего «рисунка» уже была.

«Хайнэ, — подумала Иннин, закрыв глаза. Рука её шевелилась, кисть рисовала длинные пряди, обрамляющие лицо. Вода в озере тихо плескалась, будто отвечая на растревожившие её движения шумными вздохами. — Я не права. У меня есть брат, что бы кто ни говорил и ни думал по этому поводу. Я так хочу тебя увидеть, Хайнэ, и скоро это произойдёт».

Плеск воды внезапно стал иным, более глубоким — движения кисти не могли бы произвести таких звуков.

Чужая рука коснулась плеча Иннин, но она не стала открывать глаз, чувствуя, что главное, что от неё сейчас требуется — это сохранить с таким трудом найденное спокойствие.

Потому что это спокойствие и было тем, что позволяло Верховной Жрице всегда одерживать над своей ученицей верх — но Иннин больше не держала на неё зла.

По крайней мере, сейчас.

Осознав это, она как будто отдёрнула полог, скрывавший от неё какую-то часть мира, и этот мир, невиданный, необыкновенный распростёрся перед ней во всей своей полноте — но распростёрся не как перед владелицей, а как перед путешественницей, гостеприимно распахивая объятия.

Чей-то чужой мир.

Чьи-то чужие воспоминания.

Душный, сладкий запах невиданных цветов.

Воздух насыщен этим медовым ароматом, аромат падает с мокрых листьев вместе с каплями дождевой воды, ласкает лицо вместе с порывами тёплого южного ветра.

Этот аромат прекрасен и невыносим одновременно.

Невыносимо прекрасен.

Воздух жаркий и влажный, чувствуется близость моря, вдалеке слышится рокот волн, с грохотом набегающих на скалы.

Как-то странно кричат птицы, вернее, этот крик так же странен, как сладкий аромат роз, как краски экзотического пейзажа, открывшегося усталым путешественникам.

— Кто этот мальчик, Инесс? — произносит чей-то мягкий, глубокий голос. Мужской. — Я не могу передать тебе, что ощутил, когда увидел его. Могу сказать одно: я чувствую, что отдал бы жизнь, чтобы увидеть его снова. И в то же время рад, что этого не произойдёт.

— Ты всегда всё понимаешь верно, — отвечает другой голос, женский. — Тебе достаточно одного взгляда, чтобы узнать то, на что другим не хватит ни сотен жизней, ни сотни сотен книг.

— О, я понимаю, на кого ты намекаешь, — смеётся мужчина. — Но не будь так строга. Ему всего семнадцать лет.

— Ты просто любишь этого зануду, как любишь всех, а я хорошо разбираюсь в человеческой природе и вижу, что он таким и останется. Ну да ладно. Я отвечу на твой вопрос про мальчика… Это счастье, что мы его больше никогда не увидим, потому что в противном случае мы умрём. Умрём от любви, Ранко.

Иннин внезапно почувствовала невыносимую тяжесть на сердце — и невыносимое желание увидеть тех, чей разговор пронёсся в её голове подобно дуновению ветра, морского и тёплого. Одного порыва такого ветра достаточно, чтобы перед тобой открылся целый мир — волны и утёсы, раковины и морские звёзды, корабли и бездонная синева глубин — даже если ты никогда не видел моря.

Иннин пыталась открыть глаза, одновременно не открывая их, и, в конце концов, ей это удалось.

Она открыла глаза в том, чужом мире, и чужим взглядом скользнула по лицу собеседника, молодого черноволосого мужчины с тёплым взглядом тёмно-синих глаз.

Сердце болезненно затрепетало.

— Ты ведь знаешь, что самые красивые растения обычно бывают ядовитыми, а самые красивые бабочки считаются  посланницами из Подземного Мира и таят погибель для тех, кто прельстится на свет их крыльев? — продолжала женщина. — Под листьями прекрасной розы скрываются шипы. Самая глубокая любовь причиняет самые невыносимые страдания.

— Но ведь верно и обратное. — Улыбка мужчины была тёплой, как лучи вечернего солнца, и в то же время таила в себе ту же печаль, что таит закат. — Пройдя через невыносимые страдания, человек учится со-страданию и, значит, учится настоящей  любви.

— Ранко, ты мудрец и философ. Никто не умеет говорить так складно, как ты. И порой это совершенно невыносимо! Скажу тебе честно: твоё совершенство раздражает.

Мужчина рассмеялся. 

— Спасибо, мне приятно услышать от тебя этот комплимент. Возражать не стану, я и сам считаю, что я весьма умён и мил. Может, и не совершенство, но весьма к нему близок.

— О, Богиня, от скромности ты не умрёшь!

— Конечно же, нет. — Ранко хмыкнул, а потом поднял голову, разглядывая огромные звёзды, сияющие в черноте южного неба, и в глазах его сверкнули весёлые искры. — Предпочитаю умереть от любви.

Иннин содрогнулась всем телом, как будто кто-то дотронулся до груди ледяными пальцами.

Лицо мужчины, его разговоры с невидимой собеседницей и экзотические пейзажи пропали, однако сладкий цветочный аромат остался.

И он становился всё сильнее и сильнее, тесня грудь, обступая удушливой волной.

Иннин открыла рот, хватая ртом воздух, и на мгновение показалось, будто она вынырнула из воды.

Ей сразу же полегчало, однако аромат никуда не исчез.

Благоухание розы после дождя…

Иннин медленно открыла глаза и увидела, что они с Верховной Жрицей больше не находятся в одиночестве.

Берег озера был полон людей — их ярко-жёлтые и тёмно-зелёные одежды отражались в прохладе воды беспорядочными мазками.

Неужели пожаловал кто-то из императорской семьи?

Но как же так… сегодня совсем не подходящий день…

Не зная, что и думать, Иннин всё же поднялась с колен, положила мокрую кисть обратно на столик и прошла по мосткам на берег.

Впереди толпы придворных стоял высокий мужчина, одетый в тёмно-зелёное одеяние, поверх которого была наброшена светлая накидка цвета осенних листьев и лёгкий шарф с коричневыми полосами. Лицо мужчины было закрыто маской…

Озарение, настигшее Иннин, было отчасти болезненным, как чей-то резкий толчок в спину.

Онхонто!

Конечно же, это он.

В знак почтения Иннин низко склонила голову, увидев перед собой светло-коричневые кисти шарфа и концы длинных, чуть волнистых волос, рассыпавшихся по накидке. Они были тёмными, но не чёрными, а, скорее, красноватыми — такого цвета бывают ветки редкого дерева морено, как будто покрытые лаком, когда на них падает яркий солнечный луч.

От благоухания роз кружилась голова.

Онхонто произнёс что-то на незнакомом языке — голос у него был глубоким и мелодичным, и от него трепетало в груди, как во время самых красивых музыкальных представлений, когда душа возносится куда-то высоко, в самые глубины звёздного океана — а потом развернулся и ушёл, уводя за собой толпу сопровождающих, которые потянулись за ним, как яркий разноцветный шлейф.

— Что он сказал? — пробормотала Иннин, когда процессия отошла достаточно далеко.

— Поприветствовал тебя, — ответила Верховная Жрица, стоявшая позади девушки.