Сталин и НКВД - Наумов Леонид Анатольевич - Страница 16

Справедливости ради следует заметить, что Бухарин, конечно, преувеличивает (уж не буду рассуждать, приукрашивает или наоборот клевещет на себя). Он не был реально контрреволюционером, он просто «додумывает» то развитие позиции правых, которое могло произойти и которое от него ждал Сталин. Но сама логика рассуждений интересна. Бухарин правильно говорит, что либо гуманность, либо революционная целесообразность – их трудно совместить. Приняв позицию гуманности, правые неизбежно должны были прийти к отрицанию революционного насилия (в том числе и по отношению к крестьянству). А это значит перейти к защите частной собственности – контрреволюции.

«Бухарин: «Как раз к этому самому моменту получилась такая ситуация, что Троцкий свой левацкий мундир должен был сбросить. Когда дело дошло до точных формулировок того, что же нужно, в конце концов, делать, то сразу обнаружилась его правая платформа, то есть он должен был говорить относительно деколлективизации и так далее.

Вышинский: То есть вы идейно вооружили и троцкизм?

Бухарин: Совершенно верно. Тут такое было соотношение сил, что Троцкий давил в смысле обострения методов борьбы, а мы до известной степени его вооружали идеологически».

Это и было сущностью идеологической конструкции «право-троцкистский центр». Правая идеология и троцкизм («терроризм» и «заговор») как методы борьбы (правые ведь – только «уклон»). В результате, «московские правые заговорщики» стали позиционироваться на суде как пособники немецких фашистов и фактически – фашисты.

«Бухарин: Внутри страны наша фактическая программа – сползание не только на рельсы буржуазно-демократической свободы, но в политическом смысле – на рельсы, где есть, несомненно, элементы цезаризма (выделено мной… – В. Н.).

Вышинский: Говорите просто – фашизма (выделено мной… —В. Н.).

Бухарин: Если в кругах «право-троцкистсикого блока» была идейная ориентация на кулачество и, в то же самое время, ориентация на дворцовый и государственный переворот, на военный заговор, на преторианскую гвардию контрреволюционеров, то это есть не что иное, как элементы фашизма.

Вышинский: Короче говоря, вы скатились к прямому оголтелому фашизму.

Бухарин: Да, это правильно, хотя мы и не ставили всех точек над «и».

Конечно, социологически и политически Бухарин определял объявленную программу как «цезаризм» (бонапартизм) точнее, но сталинской группе надо было сделать врага страшнее (или он казался страшнее?).

Кроме того «правых» в Москве поддерживали «сепаратисты» в союзных республиках, которые все оказались «национал-фашистами» (Шарнгович, Икрамов, Ходжаев).

Попытка трезво оценить внешнеполитическую ситуацию также интерпретировалась, как «сползание к фашизму». «Ходжаев: Мы имели с Бухариным довольно продолжительную беседу вокруг этих вопросов. Бухарин тогда только вернулся из поездки по европейским странам. Он говорил о стабилизации капитализма, о том, что в этом деле сыграл огромную роль фашизм, особенно немецкий фашизм.

Вышинский: Хвалил фашизм?

Ходжаев: Я понимаю это как восхваление фашизма. Он говорил, что фашистская Германия сейчас всеми силами работает над тем, чтобы сделать Германию гегемоном Европы, что методом для этого является фашизация всей Европы…»

Скорее всего, Бухарин просто анализировал международную ситуацию, складывающуюся для СССР летом 1936 неблагоприятно, но теперь его интерпретировали иначе.

Итак, миру социализма противостоит «фашизм», и если не принять мер, то вредители и шпионы сделают так, что в Советском Союзе победят фашисты. По сути, чекисты снова получили возможность принять активное участие во внутрипартийной борьбе. Однако, в отличие от того, что было в 1918–1928 гг. после телеграммы Сталина они превратились в главный инструмент этой борьбы.

«Большая Чистка»

Сложившаяся ситуация создала благоприятные возможности для превращения руководителей НКВД в самостоятельную политическую силу. Тем более, что, как будет показано ниже, «левый поворот» вполне отвечал настроениям части «Почетных чекистов».

После пленума руководство НКВД сразу приступило к реализации нового курса. Прежде чем перейти собственно к описанию событий, надо сделать несколько методологических уточнений. В исследовании «Сталин и НКВД» я предложил проводить различие между репрессиями против широких слоев населения и против номенклатуры (расстрелы членов ЦК, которым уделяется так много внимания в исследованиях историков, – лишь вершина айсберга). Назовем (лишь условно) первый процесс «Большим террором», а второй – «Большой чисткой». Вероятно, оба процесса тесно связаны между собой, но есть и важные различия.

Начнем с формального, на первый взгляд, «процедурного момента». Механизм принятия решения о репрессировании того или иного человека был различен. Часть граждан (40–44 тыс.) были осуждены Военной Коллегией Верховного Суда (ВКВС). Перед тем, как вопрос рассматривался судом, он проходил утверждение Политбюро. НКВД направляло Сталину т. н. расстрельные списки (сохранилось 383 списка на 44,5 тысячи имен) по «первой» (расстрел) и «второй» (как правило, 10 лет лишения свободы) категориям, которые Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и другие просматривали, подписывали и таким образом предопределяли решение Военной Коллегии Верховного Суда. В количественном отношении изменения членов Политбюро незначительны: вычеркнуто 95 имен, изменена мера наказания для 35.

Именно через «расстрельные списки» проходят имена видных партийных деятелей, в том числе и большинство членов ЦК ВКП(б), военачальников, а также представителей интеллигенции, писателей и других культурных деятелей.

Значительно больше граждан СССР было репрессировано во внесудебном порядке. 1 августа 1937 года на основании приказа № 00447 началась т. н. «кулацкая операция», по которой подлежали репрессированию «антисоветски настроенные» бывшие кулаки, бывшие члены антикоммунистических партий, некоторые священники и, наконец, уголовники. Они также были разбиты на 2-й категории: 1 категория подлежала расстрелу, 2 категория должна была провести 10 лет в заключении. Решение вопроса о том, кого репрессировать и по какой категории, принадлежало созданной специально для этого «тройке» (она включала в себя руководителя НКВД региона, представителя партийного руководства и прокуратуры). Руководство каждого региона получало «лимит» на осуществление репрессий, однако, как правило, регулярно обращалось в Центр с просьбой о пересмотре лимитов. В результате «кулацкой операции» было репрессировано почти 387 тысяч человек по 1-й категории и 389 тысяч по 2-й категории.

Летом 1937 года начались и т. н. «национальные операции»: польская (Приказ 00485), немецкая (Приказ № 00439), харбинская (Приказ № 00593), затем латышская (Приказ № 49990) и др. Удар наносился по «шпионам» и «диверсантам» определенных национальностей. Решение о репрессиях в проведении этой операции принимала т. н. «двойка»: комиссия из руководителей НКВД и Прокуратуры. То есть это так же была внесудебная расправа. «Двойка» в регионе не имела право самостоятельно осудить заключенного (этим она отличалась от «тройки» кулацкой операции). Списки арестованных направлялись в центр, где решение должна была принимать комиссия НКВД СССР (Ежов) и Прокуратуры СССР (Вышинский). Входе национальных операций были так же уничтожены сотни тысяч людей: в результате польской – более 104 тыс., немецкой – 31 тыс., латышской – более 17 тыс. и т. д.

Рискну высказать предположение, что столь разная юридическая процедура – отражение разных социально-политических процессов. Значительная часть осужденных через Военную Коллегию Верховного Суда (не менее половины) – члены ВКП(б), часто представители партийно-государственного аппарата и офицеры. Как можно понять, удар по этой группе населения требовал более жесткого контроля со стороны членов Политбюро. «Массовые операции» были направлены, прежде всего, против широких слоев населения (большинство репрессированных – крестьяне и рабочие), представителей правящей партии среди них было значительно меньше.