Дорога в горы - Лозневой Александр Никитич - Страница 19

Она испытывала какое-то новое чувство, неодолимо тянувшее ее куда-то, отчего хотелось смеяться, петь, взобраться на самую высокую гору и закричать так, чтобы все услышали ее радость. Но это чувство и тревожило ее. Даже пугало. И она вдруг начинала упрекать себя: «Глупая, нашла время!..» Еще неизвестно, когда и как кончится война, а она, видите ли, влюбилась. А то и забыла, что ее счастье, как и многих, зависит только от исхода войны. «Ну, полюблю, а дальше что? — шептала она, смотря в одну точку. — Как дальше сложится судьба?.. Дальше — туман и мрак».

Но тут же, заглянув в осколок зеркальца, Наталка поправила косы и пошла наверх, зная, что там, кроме Сергея, сейчас никого нет.

Глава двадцать четвертая

Там, где кончаются луга и начинается предгорье, виден кирпичный красный дом, напоминающий старинный особняк. В этом бывшем кулацком доме много лет размещалась контора МТС, но недавно она эвакуировалась, и здание опустело. В нем осталось все, как было, за исключением важных бумаг, которые сотрудники увезли с собой.

Хардер, как всегда, не доверяя ординарцу, осмотрел помещение и облюбовал для себя одну из лучших комнат на втором этаже. Дымя сигаретой, он долго объяснял ординарцу, как поудобнее расставить мебель: устраивался как будто навечно.

Рядом с комнатой командира горнострелкового батальона — штаб. Внизу — командиры рот. Солдаты рассыпались по всей усадьбе, отрыли множество щелей под тенистыми липами. Замаскировали в кустах минометы, легкие вьючные орудия. Приспособились кто как мог.

Новое место вполне устраивало Хардера, отсюда он и начнет поход в горы. А пока можно отдохнуть. Он распорядился внести в комнату две койки: для себя и для штурмбанфюрера. Штурмбанфюрер бывает у него наездами и нередко остается ночевать.

Выступление в горы задерживалось: штаб полка с остальными батальонами еще только подтягивался к исходному пункту. В ожидании его обер-лейтенант запросил топографические карты, но и их все еще не присылали. Вчера он снова направил в полк нарочного и с нетерпением ждал его: офицер-порученец должен был вернуться с минуты на минуту.

В последние дни обер-лейтенант изрядно скучал. Привыкший к перемене мест, он не знал, как убить время. Вчера до поздней ночи играл с офицерами в карты, а сегодня, встав чуть свет, выпил рюмку коньяку и искал, к кому бы придраться, на ком бы сорвать злость за вчерашний проигрыш. Впрочем, все это не удовлетворяло Хардера. Хотелось чего-то нового, свежих впечатлений. А какие могут быть свежие впечатления в этой забытой богом дыре?

В такие поганые дни обер-лейтенант и часа не мог просидеть спокойно. Отправлялся в подразделения, придирался к подчиненным, жестоко наказывал их за малейшие проступки.

Так было и в этот день. Обер-лейтенант случайно заглянул в бывшую мастерскую МТС, где расположилась ремонтная команда, и увидел солдат, занятых делом, не имеющим ничего общего с распорядком дня, который он собственноручно подписал. Солдаты, склонившись над тазом, старательно мыли пустые консервные банки. Они так увлеклись этим занятием, что не заметили вошедшего командира.

— Это что за производство? — сразу вскипел Хардер.

Солдаты вытянулись, застыли на месте, словно по ним прошел электрический ток.

— Я спрашиваю, что это такое? — еще резче повторил Хардер, указывая на таз, полный банок.

Высокий рыжеволосый ефрейтор, запинаясь, начал объяснять, что команда с его разрешения готовит посылки к отправке домой, в фатерланд.

Хардер, багровея, шагнул в угол, где с паяльниками в руках стояли два солдата, и увидел груду банок, пирамидой сложенных на полке. Банки были уже готовы к отправке, килограммовые, наполненные сливочным маслом. Их оставалось лишь уложить в ящики и сдать на полевую почту. К удивлению солдат, командир не сделал на этот раз ни малейшего замечания. Он подержал одну из банок в руках, понюхал оставшееся в ведре масло и поспешно ушел.

Вернувшись к себе, Хардер схватил клочок бумаги и начал что-то быстро подсчитывать. Даже глаза его засверкали от удовольствия, когда он убедился, как основательно можно нажиться на кубанском масле! Вскоре, по его вызову, в штаб явился фельдфебель, ведающий солдатским питанием, и получил приказ: ни одной банки не выбрасывать, ежедневно докладывать командиру о наличии свободной тары.

Жена Хардера, Гертруда, не раз писала, что, если война затянется, их торговле придет конец: все меньше и меньше продуктов остается на полках их магазина, все труднее доставать товар для продажи. Так недолго и до нищеты дойти… Хардер знал: Гертруда, конечно, преувеличивает трудности, но в отношении закупки товаров она права. Но ничего, килограммовые банки с прекрасным кубанским маслом сразу исправят положение. Там, в Нейсе, страшная дороговизна, и Гертруда по-настоящему оценит мужа, поймет, что он не только воин, но и опытный коммерсант!

Солдатам было приказано делать ящики, готовить посылки. И на следующее утро полевая почта уже увезла в Нейсе первые подарки Гертруде.

Хардер приказал отныне готовить пищу для солдат только из консервированных продуктов. В станице Зеленчук под угрозой оружия шла усиленная заготовка масла. День и ночь работали упаковщики: ремонтная мастерская превратилась в цех консервированного масла.

Хардер потирал руки, прикидывая чистую прибыль. Он уже радовался, что вышла задержка с картами, что так долго не возвращается офицер, посланный за ними в штаб полка. Чего ради торопиться? Не лучше ли придумать причины, которые позволят задержаться здесь подольше? Причин много. Во-первых, батальон нуждается в пополнении: у него такая недостача в живой силе, что часть оружия совершенно не используется, особенно мины…

Все эти размышления разом рухнули, когда к особняку подкатила полковая бронемашина с нарочным, доставившим карты и приказ о выступлении. В приказе говорилось, что с выступлением нельзя медлить: в горах организуются партизанские отряды, которые, по мере продвижения немецкой армии, окажутся у нее в тылу и могут причинить немало вреда. Хардеру предлагалось закупорить тропу и тем отрезать русских, ушедших в горы, от населенных пунктов.

Хардер скривил губы в презрительной усмешке: паникеры! Кто, как не он, знает, что делается в горах? Вот она радиограмма Зубова: «В горах пусто, за исключением мелких, почти безоружных групп». А Зубову можно верить.

В отдельной записке из штаба сообщалось, что следом едет командир горнострелкового полка Вольф. «Хитрит, старая лиса, — подумал Хардер, — загонит меня в горы, а сам останется сидеть в своей норе, делая вид, будто воюет». О, Хардер прекрасно изучил повадки старого полковника: мастер науськивать! Кроме того, обер-лейтенант знал, что оставить занятую дорогу на Эльбрус Вольф не может. А поход в горы представлялся Хардеру тяжелым, ничего не обещающим. Леса, голые скалы, безлюдье… Скучная калькуляция!

Со злостью выхватив из пакета еще одну бумажку, Хардер радостно вздрогнул: боже мой, какое счастье! Отныне он — капитан! Да, капитан Хардер! Вот оно, долгожданное!

Отбросив почту, Хардер подскочил к чемодану, вывалил содержимое его на стол, начал рыться в коробочках, в узелках. Еще в Греции приобрел он расшитые особой, дорогой канителью капитанские погоны. Два года возил их в чемодане, волновался, ждал, и — наконец-то!

— Эй, Пауль! — гаркнул офицер.

В комнату вбежал ординарец и, увидев в руках командира витые капитанские погоны, в изумлении застыл на месте. Хардер кивнул ему на новый мундир:

— Живо!

…Через два часа рота горных стрелков уже вытянулась на тропе. В хвосте колонны солдаты вели тяжело навьюченных лошадей и мулов. Роте предстояло углубиться в горы и стать хозяином тропы, ведущей на перевал.

А Хардер еще с двумя ротами батальона остался на усадьбе МТС. Он был озабочен не столько походом в горы, сколько своими личными делами. Запасы консервных банок иссякли. Надо было что-то придумать: требовалась тара. И солдаты уже кроили листы белой жести, обнаруженной на складе, готовя упаковку.