Ветер Севера. Риверстейн - Суржевская Марина "Эфф Ир" - Страница 6

Алфиа сверкнула на нас глазами, но тут в ельнике волчий вой подхватили еще с десяток звериных глоток, дикая лесная песня заглушила наши испуганные голоса, Аристарх закашлялся и замолчал. Видимо, не зная, как поступить: все-таки теперь уже не понятно, кто кому подпевает. Да и распевать псалмы под волчий вой – это как-то… кощунственно!

Еще несколько зверей завыли справа и слева, создавая весьма неприятное ощущение, что нас окружают. Девчонки сбились с шага, нарушая торжественный строй, боязливо собрались в дрожащую кучу. Аристарх с Алфией тревожно озирались, не зная, что предпринять. То ли продолжить шествие, то ли плюнуть и спрятаться за каменные стены приюта. Хотелось плюнуть, желание это столь отчетливо читалось на их лицах, освещенных луной, что даже первогодки это поняли.

– Не расходиться, – приказала Алфиа, потрясая прутом и тревожно озираясь. – Всем стоять! – И потрусила к началу процессии, вернее кучки.

– Как волки близко… – тихо сказала Ксеня мне в ухо. – Никогда так близко не подходили. Словно прямо у ограды воют.

Я кивнула, подула на замерзшие пальцы, непочтительно засунув ветку под мышку. Подруга права, и я не помню волков так близко. До нас, конечно, иногда доносились протяжные волчьи песни, но издалека, из леса, от границы.

Я с интересом прислушалась.

– А красиво поют, – удивилась я, – с чувством.

– Все-таки ты, Ветряна, скаженная. С каким чувством, это же волки! Жрать они хотят. Вот схрумкали бы пару послушниц, еще пуще б запели. Только от радости уже!

– Ты не понимаешь, – я задумчиво уставилась на звезды. – Красота какая! Посмотри.

– Ага, предпочитаю на лавке у печи пирожки рассматривать. Вот то красота, – буркнула подружка. – Да и неуютно как-то, так близко воют… страшно.

– А мне – нет, – призналась я и сама удивилась. А ведь правда не страшно. Даже как-то… нравится. Ведь красиво же поют, в самом деле!

Я прикрыла глаза. В том, что волки именно поют, а не воют бездумно с голодухи, я не сомневалась. И мне чудилось, что я даже понимаю, о чем их песня. О свободе, о безудержном беге по рыхлому снегу, об острых запахах леса, что не дают спать… о ветре, с которым можно играть в салочки… об одиночестве… о надежде, что переживут зиму, встретят весну и цветение трав…

Мне безудержно захотелось поднять лицо к луне и подпеть… или подвыть!

– Ветряна, что с тобой? – Ксеня рассматривала меня с подозрением.

– Повыть захотелось, – серьезно сказала я.

– А, ну это бывает. Мне показалось, что ты их слушаешь.

– Да, слушаю. Слова красивые…

– Какие слова? – пискнула Ксю, округлив глаза.

Я махнула рукой.

– Идем, наши в тепло потянулись.

Я поковыляла к приюту, отмахиваясь от подружки. Волки, словно расстроившись, что слушатели удалились, замолчали.

Ужин «порадовал» жидкой овсянкой и ржаной краюшкой.

– С такими харчами скоро не волки нас, а мы их жрать пойдем, – хмуро сообщила Ксеня, размазывая кашу по тарелке. Я захихикала, представив свою боевую подружку с топором в одной руке и обалдевшим от такого нахальства волчарой – в другой. Ксеня тоже улыбнулась.

Мы еще похихикали, так и эдак представляя эту картину, потом я вспомнила о произошедшем и посерьезнела.

– Данина говорит, в деревнях пропадают дети. И еще: у нас в приюте – тоже. Только настоятельницы это скрывают, – прошептала я, оглядываясь, чтобы не услышали другие. Впрочем, особого внимания на нас никто не обращал, послушницы торопливо стучали ложками. Наставница у окна лениво оглядывала зал, присматривая за воспитанницами.

Я потихоньку пересказала Ксене все, что услышала от травницы. О подслушанном разговоре Божены и Гарпии, вернее той части, где речь шла обо мне, говорить не стала, слишком он был странным. Хотелось для начала все осмыслить.

Подруга задумалась.

– Непонятно, куда ж они все подевались? И следов не осталось? Ни снежка примятого, ни сломанных веток, ни отпечатков на земле?

– Ни-че-го! Охотники искали с собаками, и никаких следов. Вернее, следы есть до определенного места, а потом обрываются!

– Улетели они, что ли? – недоуменно сморщила лоб Ксеня. – Не бывает же так! А может, это всё байки деревенские? Сама знаешь, горазды они сочинять небылицы!

Я пожала плечами. Может, и байки, но на душе тяжело. Да и наставницы наши перепуганные ходят, тревожные, а наших грымз так просто не испугать.

– У нас тоже пропадают, – задумчиво протянула Ксеня. – Сама подумай, послушниц становится все меньше и меньше, куда они деваются? Младшие раньше пять столов занимали, а сейчас – три всего.

– Ну, гниль по весне разгулялась… – неуверенно сказала я.

– Ага… Это нам так сказали, что гниль. Надо в Пустошь сходить, – решила Ксеня. – Разузнать, что там да как. Ох, не нравится мне все это!

А то! Мне тоже.

– Как же мы туда сходим? Не пускают же!

– Придумаем! – подруга в третий раз облизала чистую ложку и, с сожалением обозрев пустую миску, поднялась. В том, что Ксеня обязательно придумает, как сбежать в деревню, я не сомневалась.

Глава 3

К сожалению, эти планы нам пришлось отложить. С вечера бодрая и решительная Ксеня к утру проснулась с горячечной головой и красными, воспаленными глазами.

– Студеная хвороба! – обрадовала нас прибежавшая Данина.

Ксеня застонала. Все знают, как отвратительны на вкус настойки от этой напасти! Гадкие настолько, что болеть хворобой мы искренне стараемся как можно реже!

– И ты, Ветряна, мне тоже не нравишься! – заявила Данина. – Ну-ка, покажи язык!

Я высунула кончик, косясь на недовольно застывшую в углу Гарпию. Отлеживание в постели одной послушницы она, скрепя сердце, еще могла пережить, но двух! Да еще каких! А как же ее любимое утреннее развлечение с хлыстом?

Однако Данина стояла на своем.

– Ветряна, Ксеня, живо в постель! Не хватало еще других послушниц заразить! Как вас потом лечить? Лорд ректор приедет, а у нас все по койкам лежат, хворают, его заражают! Он ругаться будет, мол, не усмотрела Данина, прозевала! Живо в постель, кому говорю!

Гарпия скривилась, упоминание лорда ректора ей явно не понравилось, однако картина, нарисованная хитрой травницей, не понравилась еще больше. Потому что влетит тогда и Гарпии.

Однако сдаваться так просто мистрис не желала.

– Пусть Ксеня остается, а вот Ветряна на больную что-то не похожа…

– Не похожа? – взвилась травница. – Да вы посмотрите на нее! Глаза красные, сама синюшная, трясется как припадочная!

Меня и правда потряхивало. От очередной бессонной ночи да выпитой почти полностью бодрящей настойки. Эффект от нее был, спать не хотелось, но трясло меня сейчас хлеще горячечной Ксени.

– Страшная, как навь кладбищенская! – добила меня Данина.

Я обиделась. Ну, не красотка, конечно, но кладбищенская навь? Это, пожалуй, слишком!

Зато Гарпии сравнение понравилось, она растянула тонкие губы в подобии улыбки. Чтобы ее порадовать, я скосила глаза и обморочно задышала. А так как с утра я не успела расчесаться и волосы дыбом стояли на голове, выглядела я наверняка знатно.

Данина сдвинула брови, чтобы я не переигрывала.

– Пойду отварчик от хворобы принесу! – радостно потерла руки травница. – И побольше! И корень мохровицы заодно, чтобы уж наверняка!

Гарпия растянула губы сильнее. Настойка мерзкая, а корень мохровицы, который нужно жевать от горячки, отвратительный настолько, что запросто сшибает с ног лошадь. Убедившись, что ничего радостного нам не светит, а лекарства вполне можно приравнять к утренней экзекуции, Гарпия милостиво разрешила нам болеть и удалилась.

– Ух, – Данина вытерла со лба пот.

Я плюхнулась на свою койку.

– Навь кладбищенская?

– Ну прости, надо ж было мистрис убедить. Хотя… – она окинула меня скептическим взглядом и добила: – Хотя навь кладбищенская покраше тебя будет! Все, я за настойками пошла, а вы живо под одеяло! Не хватало еще и правда всех хворобой заразить. – И, хитро улыбаясь, вредная травница вышла.