Штурм Берлина
(Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин) - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 15

Умение войск вести наступательные ночные бои обеспечило успех захвата Зееловских высот. Первой на высоты ворвалась дивизия генерала Шугаева, за ней дивизия генерала Зеленюка.

Вторичная артиллерийская подготовка, вновь проведенная ночью, и последовавший затем стремительный дружный штурм высот обеспечили захват всех позиций на Зееловских высотах. Брешь на Берлин была пробита.

Гитлеровский генеральный штаб понимал, что нарастающий удар Советской Армии, нарушивший планы задержки наступления наших войск, сокрушил всю его стратегию и тактику. Но, как говорят, «утопающий хватается за соломинку». Навстречу нашему наступлению были брошены все имевшиеся у врага резервы.

Каждый день на новых позициях в глубине немецкой обороны появлялись свежие полки и дивизии; контратаки шли непрерывно. Но никакая сила не могла уже остановить могучие удары гвардейцев-сталинградцев, которые рвались выполнить приказ великого Сталина, водрузить знамя Победы над Берлином.

У города Мюнхеберга, на полпути от Одера до Берлина, сталинградские гвардейцы совместно с гвардейцами-танкистами генерала Катукова сломили последнее ожесточённое сопротивление гитлеровцев. Чаша весов победы резко наклонилась в нашу сторону.

Противник, надломленный физически и морально на одерском рубеже, ещё продолжал огрызаться. Наши части прорвали внешний оборонительный обвод Большого Берлина, и 23 апреля 1945 года мы дрались уже в Берлине.

Реку Шпрее наши войска форсировали с хода сразу в нескольких местах. Наши штурмовые группы всё глубже и глубже врезались в тело Берлина.

Чем ближе мы подходили к центру города, тем более возрастало сопротивление врага. Фашистские головорезы, чувствуя приближение часа расплаты, бешено сопротивлялись. Но это была предсмертная агония.

Я помню ночь под 1 мая, когда ко мне на командный пункт явился начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал пехоты Кребс с письмом за подписями Геббельса и Бормана. По лицу этого генерала я видел, как фашистская Германия с трепетом за свои злодеяния склоняется на колени перед Советской Армией, перед советским народом.

Полковник

А. ПОПОВ

В ночь перед атакой

15 апреля в 8 часов вечера я выехал из штаба фронта, получив приказ отправиться на передовые позиции и проследить артиллерийскую подготовку и атаку пехоты.

Поздно ночью я прибыл в штаб корпуса. Дежурный и офицеры оперативного отдела размещались в одном блиндаже. При ознакомлении с оперативно-боевыми документами штаба бросилась в глаза детальность всех их разработок. Планом было определено место каждого взвода, орудия, танка и самоходки.

Наблюдательный пункт командира одной из дивизий генерал-майора Баканова был расположен на западной окраине Ратшток. Сюда я прибыл в 2 часа ночи.

Командир дивизии ознакомил меня с обстановкой. На мой вопрос, нет ли опасения, что части в ночной атаке могут перемешаться, а самоходки и танки начнут давить своих, генерал ответил, что это исключается.

Беседа затянулась до трёх часов ночи. До начала артиллерийской подготовки оставалось полтора часа. Решили это время использовать для отдыха. Тут же в блиндаже все присутствующие улеглись отдыхать. Каждый делал вид, что спит. На самом деле никто не спал, все с нетерпением ожидали начала артиллерийской подготовки. Чтобы убить время, многие украдкой выходили во двор. Кое-где разрывались снаряды немцев, и на отдельных участках вёлся обычный ружейно-пулемётный огонь.

В 4.40 все обитатели НП были на ногах. Каждый то и дело посматривал на свои часы, а некоторые офицеры в течение последних 20 минут уже не отрывали глаз от часов, повторяя: «Осталось 15, 14, 10, 8 минут». Командир дивизии и штабные офицеры ещё и ещё раз проверяли готовность.

В 4 часа 57 минут кто-то из офицеров, глубоко вздохнув, сказал:

— Осталось три минуты.

Где-то справа послышался артиллерийский залп нескольких пушек, который тут же был подхвачен тысячами орудий. Все вышли из блиндажа и поспешили на НП.

С наблюдательного пункта прекрасно были видны разрывы артиллерийских снарядов. Сплошное море огня — вот картина, которая представилась мне. Сотрясение воздуха было настолько сильным, что через несколько минут я стал ощущать непрерывные толчки в ушах. Спустился в блиндаж, а затем вышел во двор, но толчки везде меня преследовали, пришлось зажать уши.

Когда я возвратился на НП, командир дивизии сказал мне, что «артиллерия своих не задела». Присутствовавшие здесь артиллеристы облегчённо вздохнули.

30 минут вёлся действительно ураганный огонь, потом был поднят вертикальный огненный сноп прожектора, — сигнал, который означал: прекратить артиллерийскую подготовку и начать сопровождение пехоты огневым валом.

Прожекторы, каждый в своём секторе, освещали местность, помогали пехоте и танкам ориентироваться. Но рассмотреть противника и понять, что он делает, было невозможно. Над позициями врага и нашими передовыми частями стояла такая плотная стена пыли и дыма, что рассвет наступил незаметно.

Гвардии старшина

А. ШИЛОВ

Радостный час

В первых числах апреля наш артиллерийский полк перешёл через Одер севернее Кюстрина по мосту, который каждый день разбивался немецкой артиллерией и сейчас же восстанавливался нашими сапёрами.

Когда мы переходили через мост, противник вёл по нему огонь. Не успели мы перейти на западный берег, как в нашем взводе был уже ранен один боец. Это было вечером. За ночь мы оборудовали огневые позиции в четырёхстах метрах от переднего края противника. Плацдарм, занятый здесь советскими войсками на левом берегу Одера, имел к этому времени глубину приблизительно в четыре километра. Местность была открытая, только кое-где рос кустарник. Большинство расчётов замаскировало свои орудия под кустики, а наш взвод использовал для маскировки стоявшие тут два стога прошлогодней соломы. Батарея занимала по фронту участок протяжением не больше восьмидесяти метров. Орудия стояли в нескольких метрах друг от друга.

Утро застало нас сидящими в ровике. Один из расчёта вёл наблюдение, остальные не высовывались, каждый занимался своим делом. Наводчик Кривоногов, как всегда в свободное время, перечитывал письма. Его отец, старик-моряк, работающий в Архангельском порту, очень часто писал ему, подробно описывал свою жизнь. Часто писали Кривоногову и его многочисленные младшие братья и сёстры. Заряжающий Букнин читал газету, а молодой боец Сушилов, колхозник из Калининской области, сидел над картой. У нас была большая карта Европы. Мы раздобыли её где-то в Варшаве. Сушилов с моей помощью каждый день отмечал на ней города, занятые советскими войсками, и измерял расстояние, оставшееся нам до Берлина. Он занимался этим делом с большим увлечением. Расспрашивал всех о занятых городах и форсированных реках, его интересовала география. В этот день Сушилов торжественно провозгласил:

— Товарищи, до Берлина осталось 68 километров.

В газете сообщалось, что до Берлина осталось 70 километров. Хотя разница была небольшая, но мы принялись сами измерять. Все мечтали первыми вступить в Берлин, и поэтому для нас имел значение каждый километр.

Ясно было, что сегодня-завтра надо ждать приказа товарища Сталина о наступлении на Берлин.

Нас противник не замечал — хорошо замаскировались.

Утром 14 апреля командир батареи приказал нам приготовиться, вынуть снаряды из ровика и протереть их. Мы решили, что долгожданный час наступил. И, действительно, вскоре был дан сигнал артподготовки. В один миг стога соломы были раскиданы. Немцы увидели наши пушки. Не успели они придти в себя от этой неожиданности, как на них уже обрушились наши снаряды. Все обнаруженные нами огневые точки противника были уничтожены.

Мы получили от командира полка благодарность за хорошую стрельбу, и тут же нам было приказано выдвигаться вперёд за пехотой, ворвавшейся в первую линию немецких траншей. При выдвижении орудия мы попали под артналёт противника. Я был ранен в руку осколком. Это меня очень раздосадовало. Вижу, что надо бежать в санбат, но не решаюсь — боюсь отстать от своих, не знаю, что делать, душа разрывается надвое. Оказалось, что в этот день мы дальше не пойдём, что всё это была только разведка боем. Узнав об этом, я побежал в санбат. Там мне быстро извлекли осколок из раны, перевязали руку, и я сейчас же вернулся к своему орудию.