Сталинградцы
(Рассказы жителей о героической обороне) - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 7

— Как у вас там — не слышали еще сигнала отбоя? Кажется, пора бы уже.

Как раз в это время рядом с нами, на северо-кавказском тупике, упала крупная бомба. Страшный взрыв потряс КП, зашатались столбы, посыпалась штукатурка. Кудинов, конечно, услышал и понял, в чём дело.

— Где это? — спросил он.

— Как будто бы здесь, в КП, — ответил я.

— Ну ничего, продолжайте работать, — сказал Кудинов.

Под утро начальник станции приказал мне расставить у всех мостов и переездов по 8—10 груженых вагонов, чтобы в случае прорыва к станции немецких танков свалить эти вагоны, закрыть врагу проход. К концу моего дежурства это задание было выполнено, так же как и все задания по выборке вагонов с боеприпасами, горючим и другими срочными воинскими грузами.

В 8 часов утра меня сменил товарищ Данченко. После того, как я сдал дежурство, меня сразу, как ток, пронзила мысль: «А где же Антонина Васильевна, что с ней?» Так как и после дежурства уходить с КП нельзя было без ведома начальника станции, я обратился к нему, и он разрешил мне отлучиться на два часа.

До моей квартиры было всего метров сто. Я пробежал их единым духом. Дверь была перекошена, смята — не пройдёшь. Я — в окно. В квартире — всё на месте, только засыпано штукатуркой, никого нет. Выпрыгнув из окна, я побежал по Гоголевской и стал осматривать по пути все бомбоубежища. Антонина Васильевна оказалась в подвале дома возле кафетерия. Дом этот уже горел, огонь лизал вход в подвал. Надо было скорее выводить жену. Вышли с ней на улицу, стоим и думаем: «Куда бы нам теперь пойти?»

Какой-то незнакомый гражданин, пробежавший мимо, догадался, о чём мы думаем, показал рукой на кафетерий и прокричал:

— Идите туда. Под кафетерием хороший подвал.

Мы послушались его совета. Подвал, действительно, был хороший, а главное то, что над ним было шесть этажей — надёжное место. Я перенёс сюда из квартиры самое необходимое, устроил жену в удобном уголке и отправился обратно на КП.

Следующее мое дежурство началось утром 25 августа и продолжалось двенадцать дней, так как большая часть работников железнодорожного узла была эвакуирована за Волгу и оставшимся пришлось работать бессменно, выполняя задания военного командования. Наш КП сгорел, но бесстрашный электромонтёр Колчев успел вытащить из него телефоны и коммутатор. Новый КП был оборудован в бомбоубежище на привокзальной площади. Но условия работы теперь были другие: на КП долго никто не оставался. Начальник станции лично подавал вагоны с зерном на мельницу, выводил порожняк. Мне тоже приходилось сопровождать составы, наливать цистерны бензином, откатывать от огня вагоны с ценным грузом. Основные выходы железнодорожного узла были закрыты ещё в ночь с 23 на 24 августа, но выходы на Сарепту и к Волге через Банную продолжали действовать, пока сюда не прорвались наземные войска противника.

Вернувшись с постройки оборонительного рубежа у станции Воропоново, я пришёл в свое паровозное депо. Тут уже всё было разрушено. Мне надо было доложить своему начальнику, что я прибыл, и получить от него задание. Начальник работал в убежище. Выслушав мой доклад, он сказал:

— Найди исправный паровоз, заправь его и начинай работать по указанию военного коменданта.

Исправного паровоза найти не удалось. В поисках его я добрался под бомбёжкой до станции Банной. Там в тупичке стоял паровоз с несколькими пробоинами в тендере. Я решил его заправить. Мне дали в помощь группу бойцов. Началась жаркая работа. Одни пилили шпалы, другие забивали пробоины в водяном и нефтяном баках, третьи таскали воду в тендер. Прошло не более полутора часов, как паровоз вновь ожил.

Военный комендант поставил мне задачу: вывезти составы с военным грузом, стоящие на перегоне Сталинград — Разгуляевка, где уже шли бои с немцами, прорвавшимися к заводскому району города. Первый эшелон застрял у Мамаева кургана. Подъехать к нему было нелегко из-за сильной бомбёжки и артиллерийско-миномётного огня. Я не знал, в каком состоянии эшелон, можно ли его тащить. Чтобы выяснить это, я слез с паровоза и ползком подобрался к составу. Осмотр показал, что задание выполнить можно.

При спуске состава на станцию Сталинград-1 противник не сумел повредить мой паровоз, если не считать нескольких пробоин в водяном баке. Но потом немцы увидели, что составы уходят у них из-под носа, и стали засыпать нас минами. При спуске последнего состава прямым попаданием мины в паровоз был сбит клапан Альфа. Вторая мина пробила нефтяной бак. Все мои усилия удержать пар и нефть были тщетны. Паровоз без пара спустил состав к станции и на этом закончил свою боевую жизнь.

Железнодорожники Сталинградского узла не прекращали работы во время налетов вражеской авиации.

Я решил, что надо найти другой паровоз. Пробираясь среди горящих вагонов — где бегом, где ползком, — я нашёл на южной стороне станции паровоз № 3783. Проверил — исправный, но наличие воды и топлива позволяло только добраться до станции Банной. У меня не было уверенности, что смогу на станции набрать воды и топлива; поэтому, подготовив паровоз к заправке, я побежал на Банную. Убедившись, что сомнения были напрасны, поспешил обратно к паровозу. Со мной пришёл помощник машиниста Максимов. В эту ночь нам пришлось с ним потрудиться, так как паровоз стоял на повреждённом пути и, чтобы вывести его из тупика, надо было сменить одно звено рельс. Немцы навесили в воздухе много «люстр», и мы работали при их свете.

На Банную прибыли утром. Набрав в паровоз воды и топлива, я доложил коменданту, что готов к выполнению дальнейших заданий.

Задание было дано немедленно: взять с разливки две цистерны с горючим, одну цистерну с водой и доставить их к лесочку у разъезда Разгуляевка, куда подойдут автомашины. Этот перегон находился под особым наблюдением противника, поставившего себе целью не выпустить из Сталинграда к нашей передовой линии ни одной цистерны с горючим. Мы с Максимовым прорывались сквозь ураганный огонь, попеременно забивая пробоины то в цистернах, то в паровозе. Несмотря на эти трудности, горючее было доставлено в указанное место.

На обратном пути при подъезде к входному семафору станции Банной паровоз был разбит прямым попаданием снаряда; при этом тяжело ранен мой помощник. Я вынес товарища Максимова из паровоза, положил на плащ-палатку и дотащил до берега Волги, где сдал медсёстрам, отправлявшим раненых на левый берег.

Когда я доложил о своём положении коменданту, он сказал, что паровоз можно найти на станциях Волжская или Ельшанка; надо взять двух бойцов и пойти с ними туда. Мы пошли ночью. Не доходя до станции Волжской, я увидел за мостом во тьме силуэт паровоза. Подойти к нему было невозможно — мост обстреливался артиллерийским и миномётным огнем. Мы легли и ползком добрались до паровоза. Паровоз стоял под парами, но бригады на нём не было. Наличие воды и топлива позволяло двигаться. Только я закончил осмотр паровоза, как подошёл какой-то военный и спросил:

— Бригада есть?

Я ответил:

— Есть один машинист.

Он сказал, что надо сейчас же взять вагон с пшеницей и доставить на станцию Сталинград-1 на мельницу. Понимая важность этого задания, я приступил к выполнению его, не требуя, чтобы приказ подтвердило мое начальство.

До Мясокомбината мы доехали легко, дальше путь был под огнём. На переезде нас встретил начальник станции Сталинград-1 Тимошенко, и мы вместе с ним подали на мельницу пшеницу, а потом стали убирать оттуда вагоны с мукой. Мельничный путь был всё время под обстрелом, но я запасся разными инструментами и устранял повреждения как паровоза, так и пути. Как ни старался враг парализовать работу мельницы, это ему не удалось.

Когда началась эвакуация сталинградского железнодорожного узла, меня зачислили в оперативную группу, которая должна была остаться для выполнения заданий военного командования. Первой моей работой во фронтовой обстановке была перевозка зерна со станции Банной на мельницу. На Банной стояло 120 вагонов с хлебом. Мы перегоняли их на мельницу, зерно немедленно размалывалось и развозилось на машинах по воинским частям, защищавшим город. Только была закончена выгрузка последнего вагона, вблизи разорвались две бомбы. Меня выбросило воздушной волной из вагона; я сильно ушибся и потерял сознание. Придя в себя, я поднялся, подошёл к паровозу и, убедившись, что машинист жив, сказал, что можно ехать.