Я есть Любовь! - Уваров Максимилиан Сергеевич - Страница 30

– Забавно, – улыбается ОН. – А эти зарисовки что значат?

Я пытаюсь объяснить ЕМУ, но моя косноязычность подводит меня. ОН не понимает, о чем я хочу сказать, и я вскакиваю с постели. Я скидываю рубашку и остаюсь в простых тонких кальсонах. Я хочу показать ЕМУ те движения, что засели у меня в голове.

– Сними с себя все. Ваца! Фавн должен быть нагим! – говорит ОН и снова отсаживается в кресло, чтобы лучше меня видеть.

Сначала я замираю, лежа на прохладном полу. Я молодой Фавн. Меня разбудила полуденная жара, и я решил умыться и отведать сочного винограда. Я подставляю свою грудь под струи воды. Я впиваюсь крепкими зубами в сочные ягоды. Я сладко потягиваюсь, прогоняя из себя последние следы дремы.

– Замри, Ваца! – восторженно шепчет ОН. – Это прекрасно! Это изумительно! Это должна видеть публика! Ты должен поставить этот балет!

Я немного в сомнениях. То, что я задумал, вовсе не похоже на классический балет. Застывшие позы с повернутой в профиль головой и развернутым прямо телом. Шаги с пятки на носок. Руки с крепко сомкнутыми пальцами. Я боюсь, что меня освистают.

– Не бойся, Ваца! Балет нужно развивать. После Петипа новатором был Фокин. Теперь пришло твое время, Ваца! Ты будешь не только великим танцором, но и станешь великим хореографом. Возможно, тебя примут не сразу, но ты оставишь неизгладимый след в истории балета! – страстно говорит ОН.

Мне нравилось путешествовать, но я так загорелся постановкой, что не мог думать ни о чем другом. Мой фавн рождался легко, словно это был не выдуманный персонаж. Словно это был я сам. Молодой, красивый, страстный. Мое тело маялось от желания любви и танца одновременно.

– Ваца, ты неутомим, – смеется ОН, когда после нескольких часов работы над балетом я набрасываюсь на НЕГО от жажды ласки.

Я хотел ЕГО, хотел жадно пить ЕГО любовь. Большими глотками. Я мечтал, чтобы моя любовь никогда не проходила. Я желал наслаждаться ей вечно.

Мы любили друг друга под громкие песни цикад. Под шум океана за окном. Я уже не сдерживал стоны и наполнял ими тишину ночи.

Париж встретил нас холодным ветром и моросящим дождем. Из жаркого лета мы вернулись в слякотную парижскую зиму.

Мы тут же встретились с Бенуа, и Саша сделал несколько набросков с моих слов. Это был мой фавн. На нем не было одежды. Только большие пятна по всему телу. Такой окрас встречается у животных. На его голове были небольшие козлиные рожки и золотые косы, сплетенные в замысловатый узор. Я видел такие прически на греческих статуях.

– Я хотел показать вам еще эскизы к «Синему Богу» и «Петрушке», – говорит Саша.

Я пока не слышал о новом балете, и ОН говорит, что отведет меня к Стравинскому. Мне точно понравится его музыка. Но до этого нам нужно заехать к Фокину. У него есть несколько идей, которыми он хотел поделиться с НИМ.

– Ты хочешь поручить ему постановку? – я слышу громкий голос Миши из-за двери кабинета. – Да ты с ума сошел! Не спорю, Вацлав великий танцовщик и потрясающий актер, но его фантазии на греческие темы просто ужасны!

– Не кричи Миша, – возражает Фокину ОН. – Он должен попробовать. Я хочу, чтобы он это сделал. Ты просто ревнуешь. Ты боишься, что его постановки будут ярче твоих.

– Но ведь ты покажешь вначале мою «Дафнис и Хлою»? И только после этого балет твоего… любовника, – я слышу в голосе Миши злость.

– В данном контексте Ваца – нанятый мной работник. И я поручил ему работу над этой постановкой. А то, что он, как ты выразился, мой любовник, тебя касается меньше всего! И я больше не желаю возвращаться к этой теме, – ЕГО голос холоден. От него по моей спине бегут мурашки. Видимо, Мишу он тоже испугал. Дверь кабинета распахнулась, и оттуда выскочил Фокин с красными щеками. Он бросил на мне в лицо обидные слова и скрылся в длинном коридоре Шатле.

========== Глава 20 ==========

Мои мысли путаются. Иногда я не могу понять, где нахожусь. И эти лица… Я не могу вспомнить их. Они мелькают передо мной, и я не знаю, то ли это мои воспоминания, то ли реальные люди.

Мое тело ноет. Оно привязано к кровати. Я помню, как вчера хотел выпрыгнуть в окно. Я хотел бежать из моей тюрьмы, но крепкие решетки мешали мне это сделать, и я решил сломать их. Я бился, пытаясь вырвать их из стены. Я кричал и выл от бессилия. Тогда пришли они, мои стражи. Они скрутили меня и привязали к кровати.

Я с трудом поворачиваю голову и с тоской смотрю в окно. Я не знаю, что сейчас: ранняя весна или поздняя осень. Жена не приходит ко мне. Хотя… возможно кто-то из этих незнакомых лиц и есть моя жена. Вот снова у моей кровати посетитель. Это женщина. Она плачет. Почему она плачет? Я не умер! Я еще живой! Зачем плакать по живому человеку?