Замочить Того, стирать без отжима (СИ) - Инодин Николай - Страница 42

Прислушиваюсь к ощущениям — нормально. Пульс поймал — не частит. И лёгкость в теле непривычная, будто не килограммы, годы сбросил. Впрочем, может быть, так оно и есть?

Быстро подтягиваю одежду и снаряжение, благо везде вшиты специальные ремешки. Попрыгал — нормально всё, не гремит, не болтается. На выход.

Так…  Забавно, забавно. Вместе со мной перенеслись все предметы и постройки, находившиеся в радиусе двадцати метров от чего? Да от меня, похоже, потому что этот круг привязан не к центру оружейного, а к его входу. А где я стоял? Правильно, у входной двери.  Так что на прибрежной полосе, недалеко от высокого обрыва стоят, как ни в чём ни бывало, оружейный с мастерской, пристроенный к ним павильончик «Всё для выживания» и гараж, в котором ждут выезда мой рабочий пикап и уже поминавшийся «хамвик».  Навес стрельбища почти на пляже, а самого стрельбища уже нет — если хочешь, можешь палить по гребням накатывающих волн. А вот дом, в котором моё солнце меня ждала и маленький кемпинг для любителей пострелять со вкусом, похоже, остались в Юте.

Интересно, а содержимое гаража и магазина с подсобкой здесь, или ТАМ осталось? Проверить не трудно. На всякий случай держу оружие наготове — мало ли кто или что там могло завестись? Заглядываю в гараж — порядок, ничего не прибавилось и не исчезло. Прохожу в магазин, осматриваю зал и подсобку. Всё, как обычно.  Собираюсь выходить на улицу, и в этот момент за тонкой стенкой кто-то вполголоса заявляет:

— Билли, это не похоже на лагерь мексиканцев. Добротно устроено. Место похоже на жильё добропорядочных граждан.

Говорят на английском, но как-то странно. Не смогу сразу сообразить, что именно режет ухо, но оно есть.

— Баб, — именно Баб, не Боб, причём резко, будто собака гавкнула, — Иди в задницу. Это похоже на место, в котором можно неплохо поживиться. И мне без разницы, белые трупы достанутся после этого енотам, или оливковые.

Звук осторожных шагов, приближающихся к двери. Достаю пистолет из кобуры и навинчиваю на ствол трубу сапрессора. У Кольта скорость полёта пули дозвуковая, если стрелять с глушителем, с полусотни метров уже ничего не слышно. Поднимаю оружие на уровень груди и приседаю, немного расставив ноги.

Дверь распахивается рывком, в магазин врываются двое мужчин в шляпах и длинных плащах. В руке у первого револьвер стволом вверх, второй вцепился в какой-то длинноствол, но держит его как швабру. Первый выглядит опаснее. Совмещаю мушку, прорезь целика и клин тёмной бородки на одной линии, плавно тяну спусковой крючок. Смещаюсь на два шага в сторону и с другой стороны стеллажа всаживаю две пули в грудь второму.  Сменяю магазин в пистолете на полный и подхожу ближе.

Голову первого рассматривать не стоит, мозги заляпали всю стенку рядом со входом. Второй ещё хрипит, но с такими ранениями не живут. Выглядят налётчики странно, будто сбежали со съёмок кино о Диком Западе.  У первого из-под плаща  видны клетчатая рубашка и штаны из грубой ткани, стянутые широким поясом с металлической пряжкой. Широкополая шляпа с довольно высокой тульей, затянутый под подбородком шнурок не дал ей далеко отлететь. Второй когда-то был одет получше — ткань на брюках выглядит дороже, в нагрудный карман  жилета с передом из голубого шёлка тянется цепочка из белого металла.  Оба обуты в грубые высокие сапоги на каблуках. Со шпорами.

Аккуратно, стволом, тяну за цепочку. Что в там внутри?  Часы, карманные, с гравировкой на крышке. Чёрный котелок покойника откатился далеко в сторону. Одежда обоих неимоверно грязна, похоже, они не первую неделю ночуют в лесу, у костра — на вещах попадаются стебли травы, хвоинки и зола.  Странно, для белых американцев такой образ жизни не характерен.

Наклоняюсь и поднимаю оброненный грабителем револьвер. В принципе, обычный «Кольт-миротворец»,  любители поиграть в вестерн до сих пор  с такими выпендриваются, хоть первые экземпляры были выпущены ещё в восьмидесятые годы девятнадцатого века.  Всё-таки кино — лучшая реклама.  За револьвером тянется отвратительно замусоленный ремешок, до которого дотрагиваться противно. Перехватываю сыромятную мерзость взмахом своего Ка-Бара, заглядываю в ствол. Сорок четвёртый калибр.

Ого! Год выпуска – тысяча восемьсот девяносто третий, раритет! Но до чего доведён! Мушка сточена, ствол расстрелян… Урод, правильно я тебя завалил, за такое отношение к антикварному револьверу надо было два дня убивать. Медленно.

 Что там у второго?  Помпа. «Винчестер 1897» Ещё один любитель строго доброго оружия на мою голову.

И что прикажете с трупами делать?  Конечно, звонить в полицию. Судя по всему, я всё-таки в Америке. Достаю телефон… сигнала нет.  И UPS не работает — спутник не обнаружен. Похоже, я вляпался в большую кучу дерьма, чем представлялось вначале.

Продолжить осмотр не даёт раздающийся на улице пронзительный детский крик:

— Пусти, сука, козёл, грёбаный вонючий потрох!

Вопль обжигает нервы — кричит девчонка, на чистом русском языке! Сам не замечаю, как мой «Кольт» оказывается в кобуре, а я с «калашом» в руках кувырком выпрыгиваю на улицу. Перекатываюсь через плечо, встаю на колено…. Никого не видно.

— Пусти, скотина! Ай!

Теперь понятно, кричат с обрыва.  Через пару вздохов оттуда доносится грубый мужской голос, говорящий на английском:

— Били, Боб! Я тут маленькую сучку поймал, отвезу в лагерь, а то она кусается. Если не хотите сегодня спать с пустыми животами, поторопитесь!

Сверху доносится конский топот и пронзительный вопль:

— Помогите, насилуют!

Карабкаюсь на обрыв, благо есть удобное место. Осматриваюсь. Две невзрачных лошади обрывают ветки с кустов, к которым и привязаны.  А это что? Подхожу ближе… в центре вытоптанного в траве пятачка валяются аляповатые, рубиново-красные, отделанные блестящими стекляшками женские туфли на высоченных каблуках. Чуть дальше  от обрыва нахожу несколько сшитых между собой верёвочек и приделанный к ним лоскуток ткани. Пытаюсь понять, что это, потом вспоминаю – это стринги, некоторые дамы их вместо трусиков используют. Но ведь кричал ребёнок?

Всё страньше и страньше.

Василий Основин aka Bespredel

Должен признаться, по щекам меня для приведения в сознание уже хлестали. Даже несколько раз. Но чтобы кулаком, в челюсть, со всей дури? Падаю, так и не успев сообразить,  кто ударил и почему. И тут же получаю ногой по рёбрам. Больно то как!

Хриплый мужской голос со стороны, почему-то на английском, приказывает прекратить. Что за херня?

— Посмотри, шишки у него есть? Под мышками проверь!

Меня переворачивают, рывком задирают свитер, осматривают.

— Он чист.

Высокий противный голос, почти фальцет.

—Хорошо. Свяжи ему руки и посади под навесом, будет за лошадьми ухаживать.

— Сиплый, он не похож на того, кто умеет работать руками! Чистенький, как девочка из богатого дома!

— Я подумаю, Гарри. Может быть, разрешу тебе пользоваться им вместо девочки.

Уроды.  Осторожно открываю глаза.  Земля, потоптанная бурая трава, грязные сапожищи сорок последнего размера. Рыжие, из очень толстой кожи. Метрах в десяти от меня стоит высокий худой мужик в длинном кожаном плаще, из-под нижнего края которого тоже видны сапоги со шпорами. На голове — широкополая войлочная шляпа, в руке… В руке ружьё самого киношного вида. Посреди поляны дымят остатки костра,  за ним — пара шалашей и навес из жердей и веток.  Из-под навеса видны конские задницы, общим числом три штуки.

Мать вашу, как я сюда попал?

Шелест веток, топот копыт, и на поляне появляются новые действующие лица:

— Сиплый, посмотри, кого я поймал!  Третий мужик спрыгивает с коня и швыряет на землю визжащую от злости девчонку лет десяти, завёрнутую в красное платье. Именно завёрнутую, потому что таких, как она, в это платье можно пачкой заталкивать.

— Всю вашу шайку на кичман засандалят, пожизненно!