Перекресток Теней (СИ) - Гельман Юрий - Страница 3

Великий магистр повернул лицо к народу и, глядя поверх фигуры Гильома де Бофе, произнес:

- Я давно догадывался, а сегодня понял, что надеяться на лучшую участь в моем положении уже не имеет смысла. Предавшие меня однажды папа и король не достойны моей мольбы. Добавлю только, что ведомые мною тамплиеры всегда были добрыми христианами, которые никогда не бежали от врага и принимали смерть во имя Бога, справедливости и чести. Так поступаю и я!

Толпа у помоста загудела. Теперь явно сочувственные возгласы раздавались со всех сторон.

- А как считают ваши соратники? - отделившись от группы священников, осторожно спросил епископ Альбанский.

- Спросите у них сами, - ответил Жак де Моле, гордо подняв голову. - Больше я вам ничего не скажу.

Но не успел глава следственной комиссии повернуться к остальным заключенным, как Жоффруа де Шарне, командор Нормандии и брат дофина Оверенского, встал рядом с Великим магистром. В лязге цепей руки двух узников сжались в сильном мужском пожатии.

- Как! И вы, сеньор? - воскликнул епископ. - Разве вы не знаете, что король собирался через некоторое время смягчить ваше наказание?

- Знаю! Но в сравнении с милостью короля мне дороже честь!

- А что же вы, господа? - Епископ Альбанский повернулся к двум оставшимся фигурам.

Жоффруа де Гонневиль и Гуго де Перо оставались на месте, молча опустив головы.

- Перед лицом Святой Церкви, перед всем народом Франции вы признаете свою вину? - прямо спросил епископ.

Бывшие рыцари даже не пошевелились.

- Молчание мы расцениваем, как согласие, - удовлетворенно сказал священник.

- Вот истинно верное решение! - воскликнул Гильом де Бофе.

Толпа зашумела еще больше. Священники, тронутые речью Великого магистра и поступком его друга, наскоро перебросились несколькими фразами. Им не хотелось решать судьбу повторно отрекшихся от своих показаний рыцарей именно сейчас. Наступило некоторое замешательство. Подозвав к себе парижского прево, епископ Альбанский дал ему четкие указания: поместить Жака де Моле и Жоффруа де Шарне под стражу до следующего дня.

- Завтра мы обстоятельней рассмотрим дело этих двух глупцов и примем окончательное решение на их счет, - добавил он громко, чтобы его слышали не только рядом, но и в толпе. - А на сегодня все кончено.

Священники гуськом начали спускаться с помоста. Тем временем начальник королевской стражи зычным голосом приказал собравшимся на площади расходиться, и солдаты принялись дружно расталкивать горожан. Люди отступали неохотно, каждому хотелось обсудить с ближним увиденное. Кое-где завязались потасовки. Крики и ругань раздавались в толпе. Прибытие процессии на площадь полчаса назад выглядело значительным и помпезным, удаление ее превратилось в хаос. Верховые сновали между людей, опрокидывая многих наземь, рассыпая направо и налево удары плетьми. Люди кричали от гнева и боли, лошади хрипели и ржали. Повозки разворачивались, наталкиваясь друг на друга и создавая заторы.

И вдруг в толпу на горячем коне врезался неизвестный всадник. На нем был красный табар - короткий плащ, расшитый серебряной нитью, надетый поверх пурпуана из вишневого бархата. Он проложил себе дорогу к опустевшему помосту, проворно поднялся над бурлящим морем парижан и поднял руку. Его заметили, и постепенно вокруг всё стихло. Люди узнали в этом человеке королевского герольда.

Епископы еще не успели взобраться в свои повозки, и теперь стояли внизу, напряженно ожидая объявления. Так же замерли четверо узников, исподлобья наблюдая за происходящим.

Герольд, наслаждаясь произведенным впечатлением, дождался тишины и громогласным голосом произнес:

- Его Величество король Франции Филипп, которому доложили о случившемся здесь, высочайше повелевает двух рыцарей тамплиеров, а именно Жака де Моле и Жоффруа де Шарне, как еретиков, признавшихся в злодеяниях, но отрекшихся от своих показаний, казнить путем предания огню! Приговор Его Величества окончательный и обжалованию уполномоченными папы не подлежит. Исполнить приговор приказано сего же дня, восемнадцатого марта! - Он обвел взглядом притихших людей, достал из-за пазухи свернутый лист, скрепленный печатью, потом обратился к епископу Альбанскому: - Вот королевский указ, ваше преосвященство, извольте взглянуть.

Ошарашенный епископ развернул пергамент, медленно, стараясь не пропустить ни одного слова, прочитал написанное торопливым почерком. Потом поднял глаза, переглянулся с другими священниками.

- Каким образом указ издан так быстро? Мы даже не успели разойтись...

- Мне только приказано немедленно доставить, ваше преосвященство, - ответил герольд.

- Он сошел с ума... - пробормотал Гильом де Бофе. - Возвести на костер крестного отца своей дочери!..

- На всё воля божья! - сухо ответил епископ Альбанский.

...Тем же вечером на небольшом пятачке у оконечности острова Сите, ниже Королевских садов, напротив набережной Августинцев наспех был установлен эшафот. Двух приговоренных к смерти рыцарей храма привели к нему по-прежнему закованными в цепи.

Последний раз прошел по Парижу Великий магистр Ордена тамплиеров - босой, в колпаке из желтой льняной ткани, на котором были изображены черти и языки пламени. Еще так недавно благородного воина сопровождали слуги и оруженосцы, а теперь впереди него с торжественной медлительностью, рвущей душу, шли около сотни угольщиков с тюками соломы и вязанками хвороста для костра и двенадцать священников в белых облачениях. Замыкали шествие доминиканцы в черных сутанах и капюшонах, закрывающих лица.

Небо над городом было темным и беззвездным, лишь чадящие свечи многочисленных факелов разрывали зловещую мглу над страшным местом казни.

Народу собралось столько, что казалось, еще немного - и островок под тяжестью толпы погрузится в Сену. По головам людей метались отсветы огня, то и дело выхватывая из полумрака удивленные и скорбные лица.

Проявляя неожиданное сочувствие, солдаты королевской стражи помогли двум рыцарям сойти с повозок и, поддерживая их под локти, взвели на эшафот. Находившиеся тут же священники, мимо которых провели Жака де Моле и Жоффруа де Шарне, торопливо накладывали на них крестное знамение, шепча молитвы.

Оба приговоренных к смерти шли с опущенными головами, но ступали твердо, были спокойны и мужественны. Взойдя на помост, оба выпрямились и оглядели несметную толпу народа, собравшегося вокруг. Из мрака наступившего вечера на рыцарей смотрели тысячи пар глаз.

Увидев, что костер готов, Великий магистр сказал:

- Снимите цепи, я разденусь сам!

К нему тут же подступили двое солдат. От волнения они перепутали ключи и не сразу отперли замки, скреплявшие путы на ногах и руках узника.

Жак де Моле разделся без всякого страха и трепета, оставшись в одной камизе - нательной рубахе, доходящей почти до колен. Когда-то она была белой, но темно-рыжие пятна засохшей крови на груди и плечах давно поменяли ее цвет, и эти пятна в мерцающем свете факелов увидели все. Освободившись от оков, Великий магистр выпрямился с достоинством настоящего благородного рыцаря и теперь стоял свободно, как подобало мужественному и незаурядному человеку. Ни на миг он не задрожал, ни на миг не проявил слабости, чего несколько лет добивались от него и чего желали враги.

Не мешкая, его взяли двое палачей, чтобы привязать к столбу, и он без боязни позволил им это сделать. Но когда те попытались связать ему руки за спиной, Великий магистр попросил:

- Сеньоры, по крайней мере, позвольте мне соединить ладони и обратить молитву к Богу, ибо настало время и пора. Я вижу здесь свой приговор, где мне надлежит добровольно умереть.

Палачи не посмели перечить и оставили руки Жака де Моле свободными.

- Благодарю вас, - произнес он, и голос его неожиданно дрогнул. Собрав последние силы, Великий магистр продолжил: - Один только Бог знает, кто виновен и кто грешен. И вскоре придет беда для тех, кто несправедливо осудил нас. Бог отомстит за нашу смерть. Все, кто делал нам вред, понесут страдание за нас. Филипп и Климент, не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий! И да будет проклято потомство Филиппа до тринадцатого колена. Не быть Капетингам на троне Франции! В этой вере я хочу умереть. И прошу вас, чтобы к Деве Марии, каковая родила Господа Христа, обратили мое лицо.