Второе пришествие землян (сборник) - Дивов Олег - Страница 6

С глухим ударом полость бака заполнилась, кубсат крутануло потоком ворвавшегося воздуха и ударило об стенку, покрытую мохнатым инеем, оставшимся после вымерзших остатков воды. От балбес! – забыл про разность давления, а ведь сам стравил остатки газов из бака пред входом в него!

А на станции все еще есть воздух. По крайней мере, в этой части, давление лишь чуть ниже девятисот гектопаскалей. Воздух теплый, около восемнадцати по Цельсию. Воздух влажный. Почти семьдесят процентов. Состав воздуха – азот, кислород, углекислый газ. Маловато кислорода, многовато углекислоты и почему-то азота… Словно кто-то часто дышал, а надышаться было нечем.

Тусклый аварийный свет подсвечивал коридор станции, глох в тусклой взвеси, плававшей в атмосфере станции, – сотни, тысячи коричневых чешуек, похожих на сброшенные надкрылья насекомых, плавали, слабозаметными потоками перемещаясь в толще малоподвижного воздуха.

Воздух на станции перемещался, хотя конвекционные вентиляторы были отключены – я проверил. Перемещался, а не должен был – тут нет гравитации, и нагретый с солнечной стороны воздух остается, где был. А тут его что-то перемешивало.

Я выбрал холодный реактивный режим для маневров «Черной Медузы», спутник, раздвигая чешуйки, медленно скользил по коридору, подсвечивая путь невидимым лучом инфракрасного прожектора. Чешуйки стремились облепить линзу, приходилось постоянно моргать металлическими «ресницами» камеры, разгоняя их. Вблизи они действительно очень напоминали сброшенный хитин насекомых.

Я как-то уже и не знал, чего ждать… Официально Стапель закрыли из-за недофинансирования и ошибок в проекте, о биологическом засорении не было ни слова…

А потом, повернув на перекрестке трех коридоров, я наткнулся на воду. Воды было много.

Мутные шевелящиеся шары медленно плыли вдоль коридоров, собирались вдоль стен в огромные колеблющиеся массы, словно живые, – да они и были живые, в смысле, населены очень плотно.

Я различал какие-то водоросли, собиравшиеся в зеленоватые комки, явно наблюдал движение чего-то достаточно крупного, чтобы быть многоклеточным организмом. Чешуйки из воздуха налипали на воду, словно на толстую липкую пленку, нехотя тонули в ней, как в густом клее.

Больше десяти лет на этой станции теплилась жизнь, цеплялась за слабую конвекцию воздуха, сбивалась в сложно организованные водоемы в технических полостях, населенных хлореллой, и не спешила вымирать. Стабильный иноземный биоценоз – это был он. Мой приз. Мое сокровище.

– Охренеть, – прошептал я.

Как там говорила Климентия? Кто сможет создать устойчивый биоценоз – тот и сможет заселить.

Я нашел колонии известковых червей, прилепившихся к стенкам станции, удерживавших ветвями своей колонии воду и прогонявших через себя воздух, отфильтровывая из него чешуйки насекомых, – это они создавали конвекцию, позволявшую воздушным газам перемешиваться и избегать опасной концентрации кислорода или углекислоты. В биологическом отсеке я обнаружил, что контейнеры с образцами раскрыты, словно образцы намеренно выпустили, дав им шанс на выживание. Под лампами с аварийным освещением ютились скудные популяции слизней. Я узнал специально выведенный вид пищевых слизней с высоким содержанием протеина, предназначенных для питания космонавтов, – они тоже сумели выжить. Жирная плесень, вездесущий грибок и даже зеленый мох сражались за скудно освещенные стены, покрывая коридоры мохнатым светящимся ковром, особенно буйным, богатым там, где свет Солнца периодически падал через иллюминаторы на стены станции.

Это было восхитительно. Это было чудовищно. Это было прекрасно. Чудовищно прекрасно.

Я все-таки попал в иной, живой неземной мир. А ведь уже и надеяться бросил.

А потом на меня напали. Прекрасный новый мир оказался опасен.

Через раскрывшийся технический люк в коридор вдруг посыпались сотни насекомых, треск надкрыльев, целеустремленный поток, стремящийся прямо ко мне, требовал немедленно убраться с их пути, вот только я и был их целью – точнее, бестолково заметавшаяся «Медуза». Один раз мне удалось увернуться и погнать покетсат к выходу со станции. Решительно прыгающий от стенки к стенке поток трескучих насекомых преследовал меня.

И это были тараканы, тысячи тараканов, паривших от стенки к стенке на широко раскрытых надкрыльях.

Это было похоже на медленную гонку во сне. «Медуза», огибая шары с водой, рвалась к баку с выходом наружу, вряд ли тараканам понравится безвоздушное пространство, но пока они рвались следом, сигая от стены к стене, образовывая явно заметный поток, и как раз непонимание того, что им было от меня нужно, заставляло меня не останавливаться.

Я почти ушел от них, просто немного потерял свою невеликую скорость на входе в бак.

Настигший поток забарабанил по корпусу «Медузы» сотнями тел, сбил ее с курса, закрутил вокруг оси, игнорируя усилия маневренных движков по стабилизации, потом ударил «Медузу» об стену раз, другой, погас прожектор, подскочил уровень помех, а потом связь вовсе прервалась.

Я стащил с головы пилотские очки и ошалело произнес:

– Твою же мать…

Связь так и не удалось восстановить, хотя ретранслятор на геостационарной орбите получал от «Медузы» телеметрию двигателя и вспомогательных систем.

Понятно стало, что с этим делом мне одному удаленно не управиться. Был бы здесь человек, работавший на Стапеле, чувствовавший себя там, как у себя дома, настоящий космонавт из тех, что в живых-то уже не осталось.

Я глубоко задумался.

Остаться-то не осталось… Если не считать живым одного замороженного…

И я связался с Климентией. Очень я этого не хотел. Она тоже.

– Что тебе нужно? – приветствовала она меня.

Я передал ей запись с борта «Медузы».

– Где это? – спросила она, просмотрев запись.

– Это на Стапеле, – просто ответил я. – Да-да. Я все-таки добрался туда.

– Приезжай, – бросила она.

У нее дома мы посмотрели запись еще раз.

– Как ты думаешь, что им было нужно? – спросил я. – Чего они меня преследовали?

– Какой-то дефицит, – задумчиво произнесла Климентия. – Что-то необходимое, чего критически не хватает на станции.

– Например, что?

– Сложно сказать. Тепло, газ реактивной массы. Углепластик обшивки. Не знаю пока.

Она напряженно думала.

– Это прорыв, – произнесла она, наконец.

– Прорыв куда? – напряженно поинтересовался я.

– Ты все отлично понял, – ответила она непримиримо. – Это необходимо опубликовать. Нужно собрать экспедицию к Стапелю.

– Да щаз, – зло ответил я. – Он мой, и только мой.

– Он принадлежит международному консорциуму, – устало ответила Климентия.

– Его давно реорганизовали, да так, что правообладателей не осталось. Прошу тебя, не делай глупостей. Я уже там: давай работать с тем, что есть.

– Хм, – Климентия, прищурившись, посмотрела на меня. – А на самом деле тебе что от меня нужно?

– То, что мне теперь нужно, есть не у тебя.

В конце концов она согласилась дать мне десять минут на разговор с Ильей.

Годы его не пощадили. Не сказать больше.

– Ни хрена себе, – только и смог выдать я.

– Хорошо выгляжу? – слабо усмехнулся Илья.

– Нет. Продолжаешь играть?

– Да.

– Зачем?

– Не понял, о чем ты, – поморщился Илья в своем противоперегрузочном гамаке.

– Это я не понял. К чему это затянувшееся самоубийство? К чему это бессмысленное самосожжение в выдумках?

– А что? Мне было куда еще податься?

– Конечно, – ответил я. – Всегда найдется, куда податься. Я же нашел.

– Я не ты, – устало ответил Илья. – Это ты доволен тем, что имеешь, чего добился, а что я? У меня ничего как не было, так и нет. Уйти в этот твой космос? Да ты смеешься? Я не могу этого – ты этого не можешь, мой дед не смог, да и нет для меня никакого отличия твоей выдумки от любой другой: точно такие же картинки неведомых недостижимых миров. Что они есть, что их нет. Да хоть и никогда их не было! В вас же половина мира не верит, а другая сомневается, что вы вообще куда-то летаете. Предлагаешь сменить одну иллюзию на другую? Или по головам пойти, как ты? Ну уж нет. Я лучше так…