Конечная остановка. Любимец зрителей - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 37

Ева нежно похлопывает Сильвена по руке, потом слегка поправляет макияж. Зная, что некрасива, она не больно печется о внешности. Она встает.

— Так что же мне ответить Хуонгу? Ну, по поводу горилл?

— Что в данный момент я занят.

— Это твое последнее слово? Ладненько… Пока.

Сильвен остается в одиночестве. Вторая половина дня расстилается перед ним, подобно лунному пейзажу. Писать? О чем? Сходить в кино? Только не это. Чужие фильмы ранят его самолюбие. Он решает не спеша вернуться домой. Всю дорогу задается вопросами. Чем, в сущности, привлекал его успех? Деньги, спору нет. Он заработал их столько, что не слишком беспокоится о будущем. И может еще продержаться. Слава? Довольно скоро устаешь оттого, что тебя узнают на улице, в кафе… Автографы… подписи, нацарапанные на меню… Да, это забавно, это пьянит. Власть? Роскошные автомобили?.. Раболепная челядь дворцов?.. Этого тоже не сбросить со счетов… И тем не менее не в этом тайная тайных успеха… Но тогда в чем же? Сильвен не знает, не чувствует, что в каком-то смысле его возможности сужаются. Он чувствует, как становится заскорузлым, усыхает, увядает, подобно растению, подстерегаемому зимней стужей. В каком-то смысле он больше не Дорель. Просто Сильвен. Один среди прочих. Один из стада.

Нейи… Он толкает калитку, проходит через стеклянную дверь в сад к себе в кабинет. «Мсье не боится воров!» — целыми днями долдонит Берта, но если бы его обокрали, он воспринял бы это как Божье благословение — о нем бы снова заговорили газеты. О ворах он задумается позднее — когда станет никем уже окончательно и бесповоротно. Сильвен проходит в вестибюль.

— Марилен!

Жена еще не вернулась домой. У нее крошечная роль в телефильме, который в общих чертах трактует социальные проблемы. Бедняжка Марилен! Она так рассчитывала пробиться благодаря ему! Она никогда не выдает себя, но, должно быть, испытывает разочарование.

Сильвен возвращается к себе в кабинет и включает автоответчик. Нет, никто ему не звонил. Он замирает на месте, как разочарованный рыболов. Ни одна рыбешка не попала в его сети, натянутые днем и ночью. «Если звонил Шарль Мерсье, то лучше выяснить не откладывая». Он набирает номер.

— Алло. Шарль? Ты мне звонил?

— Да, — признается Шарль Мерсье.

— Что-нибудь важное?

— Да нет. Просто хотел узнать, смотрел ли ты «Наследников».

— Нет.

— Ну так сходи посмотреть. Юппер играет обалденно.

Сильвен поворачивается в кресле. Им больше нечего делать, этим хромоножкам кинематографа. Болтать! Создавать себе иллюзию, что они еще на что-то способны и с ними надлежит считаться. Мерсье нету равных по части собирания сплетен. А в случае чего он сочиняет их сам. Никто доподлинно не знает, на что он живет. Он мелькает в мелких ролях по телевидению. Роль длиною в блиц фотоаппарата. Силуэт сыщика. Слуга. Ему известно все: кто с кем спит, кто с кем в ссоре. Он знает наизусть всю закулисную жизнь кино. Он наскучил Сильвену, однако такому человеку цены нет, когда не знаешь, как убить предстоящий час.

— Слышал новости о Марсьяле?

Сильвен подскакивает как ужаленный и орет в трубку:

— Оставь меня в покое с этим типом!

— Ладно, ладно. Не заводись. Просто хотел узнать, в курсе ли ты.

— В курсе чего?

— Как, тебе не говорили? Похоже, он будет играть в телефильме «Черные одежды».

— А что это такое — «Черные одежды»?

— С какой луны ты свалился, старина? По роману Поля Феваля. Эти ребята писали километрами. Хватит на сериал в дюжину серий. Так что можешь себе представить, как ему подфартило, нашему Марсьялю.

— Это точно?

— Ходят такие слухи. Вандёвр слышал, как Гритти говорил об этом кому-то по телефону… ты бы навел справки. Глядишь, там и тебе что-нибудь обломится.

Сильвен нервно грызет ноготь.

— Не стану я играть в одном фильме с Марсьялем!

— Вы по-прежнему на ножах? — удивляется Мерсье. — В чем все-таки дело, Сильвен? Ты увел у него жену и свистнул роль Жюльена Сореля. Между нами говоря, мог бы теперь и ты сделать первый шаг.

— И не уговаривай.

— Согласен. Умолкаю. Кстати…

Он продолжает трепать языком. Сильвен кладет трубку на письменный стол, закуривает, зевает. Что и говорить, со стороны его затянувшаяся ссора с Даниелем выглядит смехотворно. Два приятеля, в один год закончившие театральное училище, удостоенные первой премии ex aequo[16], две в равной степени многообещающие карьеры… и если бы между ними не встряла Марилен…

— Алло… Алло…

Приглушенный голос Мерсье. Сильвен снова прикладывает телефонную трубку к уху.

— Ах! Я подумал, что нас разъединили, — говорит Мерсье. — Знаешь, что ответил Бельмондо…

— Послушай, старик, — в изнеможении бросает Сильвен, — я жду звонка. Так что, понимаешь…

— О, извини. Выставляй меня за дверь, когда я тебе надоедаю. Если узнаю про «Черные одежды» что-нибудь новенькое, звякну. Чао!

Сильвен долго сидит неподвижно. «Черные одежды». Надо достать роман. Поль Феваль описывает времена эффектных костюмов. Широкий плащ с воротником, цилиндр, сапоги. У него фигурируют важные сеньоры и кавалеры — все это Сильвен просто обожает. Однако в историях подобного рода всегда фигурируют добрый и злой. Если ему случайно и предложат роль, он ни за какие деньги не согласится играть отрицательного героя. Но и Даниель тоже. Так что… Так что, говорит он себе, надо выбросить это из головы. Сильвен набирает следующий номер.

— Алло, мама! Ты мне звонила? Что-нибудь стряслось?

Дрожащий голос его мамы. Всегда такое впечатление, что она готова расплакаться.

— Я хотела поговорить о твоем брате. Знаешь, я за нею тревожусь. Его поведение меня пугает. Одевается как бездомный бродяга. Разговаривает грубо.

— Да сейчас грубо разговаривают поголовно все, — успокаивает ее Сильвен.

— Ах, и не говори… На каждом шагу грубость. Мои замечания он называет глупостями… Он становится невыносим. Не смог ли бы ты с ним поговорить?

— Послушай, мама, парню девятнадцать лет. Он совершеннолетний… И потом, мы с ним никогда особенно не ладили. Что ты хочешь… Ведь он всего лишь мой сводный брат.

Ну вот. Она разревелась. Сильвену хочется шмякнуть трубку, не слышать больше об этом злосчастном Николя.

— Ты еще будешь попрекать меня вторым замужеством, — бормочет мама. — А ведь без Эмиля мне было не дать тебе такого блестящего образования.

Это мы уже слышали. Сильвен сухо говорит:

— Он в могиле. И пусть земля ему будет пухом. Что касается Николя, что прикажешь мне делать?

— У тебя такие обширные связи.

— Что толку! — взрывается он. — Я и сам никак не могу вернуться в строй. Николя — бездарь. Бренчит на гитаре, думает, что он — Джанго Рейнгардт, и объедает тебя. Вот!

— О, Сильвен!

— Что — Сильвен? Это же сущая правда. Он только и умеет, что жить за твой счет. И за мой, если бы сумел. Знаю я таких молодчиков. Заруби себе на носу: я отказываюсь принимать участие в его судьбе. Он меня не интересует.

Сильвен швыряет трубку. Он сыт этими стенаниями по горло. Бедная старуха! Старое воспитание. Елейные речи. Она гордилась мужем-провизором, его клиентурой из высшего общества. И вот оккупация, подполье, беглые посещения каких-то подозрительных личностей. А в довершение ко всему — необъяснимое самоубийство мужа. Она так и не уразумела, что бывают самоубийства из чести.

Сильвен приоткрывает тайничок письменного стола, где хранятся вещи, оставшиеся после отца. Они навевают грусть. Револьвер соседствует с медалью за участие в движении Сопротивления. Несколько пожелтевших от времени газетных вырезок. Семейный музей Сильвена. Никто не вправе совать сюда нос. Когда его мама вторично вышла замуж, ему было семнадцать. Она сказала ему: «Забери все это с моих глаз… Мне неловко хранить эти вещи…» Сильвен никогда не простил матери этих слов. Вторично она вышла за книготорговца. В сущности, вся ее жизнь прошла за кассой. Микстуры или романы — какая разница. Главное — выдать сдачу.