Наследие Артанов - Лихачев Всеволод - Страница 52

Виталина почему-то решила ответить с конца:

– Нет, конечно. Какие могут быть проблемы? Просто ведите себя естественно и все.

Среди людей у нас нет врагов. Вы не наш враг, Усопшие нам не враги – они просто по незнанию своему мешают нам выполнить то, что мы обязаны сделать. Наш враг – только скверна. Что касается первого вопроса – то здесь необходим короткий экскурс в историю. – Облик Виталины вновь претерпел существенные изменения. Теперь у нее было лицо этакой зубрилки-всезнайки. Очков вот только не хватало с N-ным количеством диоптрий, а так один в один. – Итак: слушайте. Давным-давно, когда древние решили нарушить вселенское равновесие и, полные ненависти друг к другу, осмелились открыть сундуки со скверной, Иннииш, великий Бог всего Сущего, проклял их всех, от мала до велика, проклял их будущих детей и детей их детей. Чьи-то жизни он забирал сразу, и это почиталось за счастье, а на тех, кто остался, стал насылать такие страшные болезни, от которых начинали быстро выпадать волосы, а потом кожа их отслаивалась кусками, обнажая покрытую незаживающими язвами плоть.

Но Иннииш этим не ограничился, ведь гнев его все еще был слишком велик. Самых страшных грешников он стал превращать в ужасающих монстров, обязав ходить по земле в таком виде до самой смерти в назидание окружающим и их потомкам. И они ходили. Шли годы, менялись поколения одно за другим. Неизменным оставалось только одно: гнев Великого Созидателя.

Но даже самый твердый камень со временем все равно подтачивает вода. Так случилось и на этот раз: гнев Иннииша стал постепенно слабеть, истаивая словно айсберг, попавший по воле волн в южные воды, и вот, наконец, наступил тот день, когда он почти совсем исчез.

И только тогда наступило время прощения. Иннииш вновь возродил планету, и стала она даже краше, чем была до Судного Дня. А потом нашел в себе силы простить Иннииш даже некоторых из грешников, но только тех лишь, души которых стали чище кристаллов горного хрусталя. И назвал их Иннииш Всепрощенными, и даровал им капли благодати своей, и смогли они теперь делать то, что до этого было недоступно ни одному из смертных.

А потом простил Иннииш грешников, которых до этого превратил в ужасных чудовищ, но только тех из них, чьи души стали чище белого мрамора. И даровал Иннииш им силу великую. И назвал их Прощенными.

«Но как же так?» – Вопросили остальные грешники, души которых были не совсем чисты. Прости и нас, ведь страданиями своими мы тоже заслужили это!

«Нет», – ответил непреклонный Иннииш. – «Ваше время еще не пришло». И назвал он таких людей Непрощенными.

Юная рассказчица закончила, наконец, свое повествование и, зажав в руках внушительный кусок пересушенного до состояния кирпича мяса, принялась грызть его с видом оголодавшей белки.

– Сложно как-то все у вас здесь. Неужто так все и было?

– Ага. – За Виталину ответил Геннер. – Он уже успел прикончить свою порцию и теперь старательно отводил взгляд от не первой свежести тряпки, которая служила нам сейчас импровизированной скатертью.

– Ладно. Виталина – Всепрощенная. А вы тогда кто?

– Гы. Я? А сами-то как думаете?

Глянув на устрашающую морду своего собеседника, главным украшением каковой служили, пожалуй, даже не длиннющие клыки, а непомерной величины нос, из ноздрей которого гирляндой свешивалась книзу сдобренная засохшей зеленой слизью непривлекательная черная поросль, а также вспомнив, с какой легкостью Геннер ломает стволы вековых деревьев, я тотчас же озвучил свою версию:

– Думаю, что Вы Прощенный. Я угадал?

– Верно. Прощенный я. Кем же мне еще быть?

– Действительно: больше некем. Под Непрощенными, я так понимаю, имеются в виду больные люди, геном которых под воздействием радиации претерпел изменения в отрицательную сторону?

– Мудрено вы как-то говорите, конечно, но в целом верно. Непрощенные болеют. Быстро теряют волосы и зубы, зуд у них часто, болячки на теле всякие. Ну и забирает их, конечно, Иннииш к себе рано. И еще: страшные они как смертный грех. Ну как увидите хотя бы одного из них – так сразу все и поймете. Это я вам точно гарантирую. И смердит от них…

Ну да, кто бы говорил. Подумать только: неужели Геннер не видит себя со стороны?

– Геннер, перестань, они такие же люди как и мы. Со временем, Иннииш обязательно простит и их, вот увидишь!

– Вы Всепрощенная, вам виднее. А давайте, может, еще по кусочку мяса съедим? Желудок что-то совсем ссохся со всеми этими походами, ни конца ни краю им не видно. Да и вообще: где два куска мяса влезут – там и для третьего местечко найдется. Надо только поискать хорошенько.

– Нет, это последние. Завтра с утра, как только переберемся через отвал, так сразу же попробуем поохотиться.

– Ну и ладно. Я тогда спать лягу. А вы, Илья, покараульте пока, будьте уж столь любезны. И вы, Всепрощенная, тоже ложитесь. Завтра тяжелый день, идти придется много и быстро, ведь времени все меньше остается. Как бы не получилось так, что Ктарах выступит раньше, и тогда прибудем мы в опустевший осадный лагерь.

– Я почему-то думал, что осадный лагерь ставят неподалеку от города.

– Нет, что вы, неподалеку нельзя. Заразы там очень много, потому и обосновались как можно дальше. А до города дойти – не проблема, напасть и разрушить его – тем более. Усопших вот только жалко, да что поделаешь, если они слепые?

– Сколько нам еще идти?

– Послезавтра к обеду доберемся точно. – Геннер улегся на свою травяную подстилку и отвернулся, давая тем самым знать, что разговор окончен.

Его примеру последовала и Виталина, оставив меня наедине со своими мыслями. А были они, мягко говоря, не очень веселыми. Меня до чертиков пугала твердая уверенность моих новых товарищей в том, что их армия легко разрушит Прикополь, уничтожив при этом всех, ну или почти всех его жителей. Да, миссия у мутантов, несомненно, весьма благородна – найти и нейтрализовать источник радиоактивного заражения, говоря на их языке – скверны. Уверен, что он действительно в городе где-то есть, ведь не зря же радиационный фон там зашкаливает, но… лично мне те люди ничего особо плохого, в принципе, и не сделали. По сути – они просто рабы обстоятельств, не более. Вся их вина сводится лишь к одному – к убийствам мутантов, пришедшим к ним с миром с целью предупредить о существующей опасности. Причем виновны не все – ведь приказы о казнях дает лишь верхушка, а именно: только Корятин собственной персоной.

Мда-а-а, такие вот невеселые расклады получаются. И Игнат, и Тихоня с Васюней ни за что ни про что должны будут скоро умереть, и вовсе не факт, что смерть их будет не очень мучительна. Так неужто же нет никакого выхода из этой трагичной ситуации? Эх, жаль, до чего же жаль, что Антонина Семеновна до сих пор не отвечает – ее совет бы сейчас здорово помог.

Ночь прошла без особых эксцессов, не считая того, что выспаться нормально мне так и не удалось. Тем не менее, поутру шагал наравне со всеми.

Через отвал шли быстро, не таясь. Гигантские черви, как оказалось, к дневному свету относятся весьма отрицательно, предпочитая проводить светлое время суток в своих норах, и только к вечеру выходят на охоту, да и то лишь только в том случае, если кто-то осмелится потревожить их покой.

За отвалом сразу же начиналась лента дороги, однако по ней мы почему-то не пошли, а свернули немного влево, в сторону кромки леса из странноватых иглообразных деревьев, что росли вперемешку со знакомыми уже то ли елями, то ли соснами. Как их называть я еще и сам пока толком не определился.

Видимо, спутники мои были здесь уже не в первый раз, поскольку безошибочно вывели меня на поляну, вдоль и поперек изрытую довольно большими норами. В живности я, откровенно говоря, разбираюсь не очень: что можно взять с городского жителя? А потому сразу же окрестил зверьков, которых с энтузиазмом отлавливали сейчас Виталина с Геннером, попросту хомяками. Сходства особого там, конечно же, не было, если не считать безразмерные щеки. Будучи размером с кролика, короткошерстные, с розовыми, чуть приплюснутыми носами и тонкими щеточками усов, окрас зверьки имели самый разный: начиная от буланого и заканчивая рыжим в яблоках. Людей они почему-то особо не боялись, уделяя им внимания не больше, чем, скажем, какой-то детали обстановки, абсолютно бесполезной и заведомо непригодной для употребления в пищу. Гораздо больше зверьков интересовали сновавшие в траве громадные коричневые муравьи, вот за ними-то они как раз и охотились, выстреливая в заветную цель тонкими, как у ящерицы длинными раздвоенными языками.