Терминатор. Часть 1 (СИ) - Киселев Андрей Александрович - Страница 55

Вокруг транспортного грузового автоматического поезда догорали поваленные, обуглившись стволами и ветвями сосновые деревья.

Задача была выполнена, и надо было отсюда убираться. Пока Скайнет не стал искать действительно свой НК-танк V5.

— Да, пора — произнес, соглашаясь с Гавриловым Остапенко — Пойду собирать своих бойцов в тягачи. Пора уматывать отсюда.

Вскоре все уже сидели в гусеничных крытых пятнистым брезентовым тентом груженных трофеями вездеходах и летели в сторону своих ракетных бункеров с бок обок едущим с ними рядом по отрогам гор в ложбинах огромным гусеничным военным танком прорыва Скайнет НКV5.

Глава 9: Пленный под номером АBN 005476859

05 мая 2032 года.

Восточная Сибирь.

Бывший Красноярск.

Территория Скайнет.

Лагерь S9А80GB18 «TANTURIOS».

Левый берег. Цитадель А.

Сектор В-12.

Медицинский центр Х50.

11:40 утра.

Очень болела голова. Она и привела его в чувство. Боль просто была для Алексея невыносимой. И все кружилось. Все как в морской качке. Хоть Алексей и не видел никогда моря и не был моряком, но сравнение было вполне уместно, если принять, во внимание его контузию. От которой тряслись руки и все тело, и он плохо слышал, будто уши забиты были чем-то, плотно и выковырять это из них, было лишь только делом времени. И его исцелением в медицинском секторе В-12 в блоке Х50.

Он Егоров Алексей, еще понятия не имел что находился на базе Скайнет S9A80GB18 «TANTURIOS». В главной лабораторной и крепостной лагерной цитадели А. Там, где под ним на глубине пяти этажей было само сердце Скайнет. И Скайнет получил его. Пленного под номером АBN005476859.

И Алексей был в плену и находился в медицинском центре лагеря с военнопленными и пленными гражданскими со всего света. И сейчас все ходило ходуном. Пол, потолок, стены. И рвало. Рвало бес конца. До потери снова сознания. И казалось каждый раз, что наступил конец.

Это все контузия. Тяжелая контузия.

Он еще понятия не имел, что это такое, но вот уже попробовал на себе. И еле живой, снова решил подняться на свои ослабленные, дрожащие от лихорадочной тряски ноги. Потому как надоело лежать и смотреть полумертвым взором опухших больных красных налившихся кровью глаз в этот один и тот же белый больничный потолок.

Он ничего совершенно не видел больше с того момента как потерял сознание. Только, черное перед глазами и какие-то обрывки и кто-то, что-то делал над ним.

Алексей, когда первый раз очнулся и покрутил на подушке головой.

Он осторожно поднял над собой обеи свои руки. Они были в районе сгибов в отметинах от уколов и их игл. Там были кровоподтеки. Кровь попала под кожу. И в этом месте болели.

Он пошевелил пальцами.

— «Где это я?» — он задал себе вдруг вопрос — «Больница. Я в глаза не видел больницы, кроме той, что в ракетном бункере. Но ту больницу не назовешь в полной мере больницей как эту».

Алексей все же смог подняться и сесть на постели и руками потрогал все вокруг себя.

— «Даже постель не из обычного железа и не как у солдат бункера. Она из какого-то другого материала. Похожего на пластик, на такой же материал как приклад плазменной трофейной винтовки МЕ-25, как отделка в панели управления в ракетном бункере или в кузове вездехода. И постель без обычных металлических ножек. На специальной регулируемой опоре или рычаге, который мог поворачиваться в разные стороны и менять наклоны. Какие-то мигающие лампочками приборы и кругом белые из такого же материала шкафы. Без ручек и замков, похоже на автоматике и попасть в них было не возможно без особого похоже ключа.

Светло и красиво. Кругом цветущие цветы и растения. Все обставлено ими. Он не видел таких цветов как цветов вообще еще. И не видел таких растений. Было, похоже, что они, вообще не отсюда, а откуда-то издалека привезенные сюда для красоты больничной палаты.

Алексей видел цветы. В бункере, у связистки Тамары Кудрявцевой. В ее комнатке, где была ее рация и была одновременно ее жилая комната. Она любила цветы и ухаживала за ними, когда он и Светлана Лескова заходили как то к ней. И Алексей видел первый раз цветы. И ощутил их запах. И тут был тоже запах, но какой-то более терпкий и особенный.

Он Алексей Егоров, родившийся лютой ледяной ядерной зимой, как и его родной старший брат, Иван, вообще ничего этого не видели. Ничего живого. Только один снег и лютый холод. И отца вернувшегося из леса. Всего обмотанного теплым уже потрепанным тряпьем и на лыжах с дровами.

Все что Алексей помнил только зима и глубокий снег. И из дома было, почти невозможно выйти. Многие в его деревне замерзли заживо в лесу, вот, так же как его отец Дмитрий Егоров уходя за дровами. И так было лет двадцать здесь в Восточной Сибири. Говорили, что так было не везде. Мол, в той же Америке, погода скакала. То есть снег, то его нет. И температура тоже. Когда были лютые морозы, доходившие до минус пятидесяти и ниже, а когда можно было вылазить на улицу. Но здесь в Восточной Сибири двадцать лет стояла зима, и лежал снег. И холод доходил до минус семидесяти. И климат не менялся. И Алексей с братом Иваном никогда не видели ни цветов, ни ягод, ни самого с весною лета.

Тогда многие погибли именно от холода и этой ядерной зимы в лесных их двух деревнях. Гибли птицы и животные. И Алексей помнил, как отец ходил на поиски павших от холода, прямо в берлогах медведей и оленей Маралов. И когда приходил ни с чем, когда приносил мясо. Ходили даже целой деревней. По несколько мужиков, чтобы дотащить еду до селений и спасти от голода своих родственников.

Так вот и выживали, выкапывая из мерзлой земли коренья и замерзшие растения. Кое-чего выращивали дома. В утепленных погребах. Прогревая их постоянно огнем. Живя при свечах и лучинах.

Говорили, не вся природа погибла от холодов ядерной зимы.

Почему-то, именно сейчас на больную Алексея голову, вспомнилось о том, что рассказывал дома отец, что видел живыми в лесу на горах по Мане оленей Маралов. Целое стадо. И однажды даже медведя. Как они выжили не ясно в такие холода, но он видел живых куниц и белок на елках и соснах. И даже однажды пролетающую в небе над самыми верхушками заснеженных деревьев одинокую каркающую ворону.

Алексей сидел на постели, и его качало во все стороны. Голова по-прежнему гудела и болела. И нечем было ее унять. Он обхватил голову руками и наклонился к коленям, пытаясь сейчас все вспомнить, как он здесь очутился. Но все было тщетно. Все, что помнил это блуждание в трех соснах возле какого-то человеческого трупа.

Он хотел помочь тому человеку, но… Помогать уже было некому. Тот был давно лежащий там труп. Труп, почти разрезанный или разорванный толи лазером, толи плазмой пополам. Рядом лежала автоматическая 5,56 мм винтовка Гроза с порванным пополам ремнем. И девяти миллиметровый пистолет Макаров. И кругом стрелянные гильзы и пустые магазины. Потом… Лицо капитана Руденко. Живое и шевелящее глазами его лицо и потом, потом ничего не помнил. Что-то взорвалось и словно все вокруг как целиком вся под ногами его земля. И его сжало вдвое и подбросило вверх. Потеря сознания. Потом он пришел в себя и поднялся с земли. Весь мир казалось, перевернулся с ног на голову. И потом его блуждание в этих трех соснах и тишина и гул в голове и все, как и сейчас качалось и вокруг буквально все и переворачивалось.

И какой-то высокий в военной форме ракетчика неизвестный Алексею человек. С автоматом за спиной и с пистолетом в кобуре и на поясе, быстро подбежавший к нему, стоявшему у одной из сосен на высоком пригорке. Тот человек схватил его как тряпичную легкую куклу, будто Алексей ничего не весил. И, прижав к себе и взяв сбоку под правую свою сильную военного руку, заскочил в какой-то летательный блестящий большой аппарат. Какой он Алексей не рассмотрел, но увидеть успел его изнутри и потерял, снова свое сознание.

Это все, что он Егоров Алексей еще помнил. И вот он уже тут, и одновременно не знает, вообще где? В этой странной интересной больничной с запахами цветов красивой плате. Так не похожей, на больничные блоки ракетного бункера. И никого сейчас вокруг. Только где-то слышен детский отдаленный смех и гомон.