Журнал Борьба Миров № 3 1924
(Журнал приключений) - авторов Коллектив - Страница 1

БОРЬБА МИРОВ

Журнал приключений

№ 3, май 1924 г

Борис Перелешин

ЗАГОВОР МУРМАН-ПАМИР

(Продолжение)

РАМАЗАН еще не наступил. Тянули ковшами кишмишовку, чилим (трубка) переходила из рук в руки, танцевали бачи (мальчики).

Бурундук пригляделся. Среди гостей обращала на себя внимание женщина, чего обычно у сартов не принято. Тоненькая, стройная, видимо, молодая девушка, она сидела в глухом чашуане (одежда, закрывающая тело от головы до ног) и парандже (черная сетка на лице). Ни с кем не разговаривая, она, все же, чувствовалось, была центром общего внимания.

— Ханым? — подумал Бурундук. Но ведь ханым, выходит, в Москве. Ничего не понимаю. Женщин азиаты не допускают ни к какому общественному делу.

Вдруг узкая тонкая, но не по женски решительная, ручка высунулась из-под чашуана и кивком подозвала бачу, потом Атаваева, потом кой-кого из гостей. То, что говорилось, говорилось шепотом, но чувствовался тон безоговорочного приказания.

Атаваев как-то виновато топтался, потом подозвал Бурундука.

— Твой таварыш нехороший челавек. Чика он! Как ты его привел? Наши узнали.

Инкогнито Васильева было открыто. Грозило погубить все дело. Бурундук выкручивался.

— Он, значит, за мной и следит все время. Что же делать?

— Нада его сейчас убивать! Они Файсулова стрелили!

Сарт пытливо уставился на Бурундука. Со всех сторон тоже смотрели. Это явно было испытание. Бурундук сказал:

— Хорошо, я помогу. Но как же тело?

— В мешок положим и на арба везем.

— Отлично!

Бурундук обменялся взглядом с Васильевым. Тот без слов отлично понимал уже в чем дело и стал балагурить и веселиться вдвое.

Часть клетушек, как и во многих дворах старого Ташкента, была укреплена на балках над арыком. Берега Зах-арыка значительно круче и выше прочих. Бурундук развалился на балкончике, под ним где-то шумела вода. Приподнял ковер и увидел отверстие: бурлил арык, около воды, прислонясь к балке, застыл агент.

Бурундук распустил каемку кошмы, спустил в отверстие, задел агента. Тот сперва не понял, потом схватил тесьму, натянул ее. Тогда Бурундук, как бы играя концом тесьмы, стал посылать по ней легкие удары, применяя тюремную азбуку перестукивания. Переговоры быстро наладились.

Он передал следующее:

— Немедленно четырем агентам охватить и арестовать все сборище, в том числе и его, Бурундука. Васильев же будет держать себя, как представитель Чека.

Агент ушел предупредить остальных. Но события назревали.

Здоровенный сарт подошел вплотную к Васильеву, встал сзади него, приподнял довольно увесистую скамейку. Двое других подобрались также поближе. Васильев вел себя совершенно беспечно.

Сарт занес было скамейку над головой Васильева, но тот в то же мгновение исчез неизвестно куда.

Оказывается, он, как и Бурундук, не терял времени, расположился на таком же балкончике, нащупал отверстие под ковром и даже раздвинул доски. Теперь провалился в это отверстие.

Все вскочили.

Через перила балкончика перескочил агент с двумя револьверами в руках. Другой через глиняную загородку, отделявшую от соседнего дворика. Наружная дверь слетела с петель и с улицы ворвался матрос, лежавший в чай-хане.

Заварилась страшная кутерьма. Прозвучало несколько выстрелов. Девушка, сидевшая без движения, яростно вскочила, паранджа слетела с нее и открыла… правильное, удлиненное не тюркское, а почти семитическое лицо, с небольшой черной кудрявой бородой. Джигит отскочил в угол, сбросил с себя стеснявший чашуан и пропал.

Мгновенно все было приведено в «норму». Сборище было обезоружено и арестовано. Васильеву успели шепнуть о его роли. Бурундука для видимости пнули несколько раз по шее. Потом всех при свете занимавшейся зари и такого же, как вечером, медового неба, повели в Чека. Только девушки-джигита не было и в помине.

Рассвело. Бурундук и Атаваев сидели в одной камере.

Бурундука первого вызвали, якобы для допроса.

Работники Чека вопросительно на него смотрели.

— Что же дальше будет?

— Вызывайте всех по очереди, на допросе напирайте только на самогон и курение. Которых помельче, освобождайте, может и всех освободите. Тщательно изучите их и установите наблюдение. А мне в Памир придется податься!

— Что вы, голубчик, месяц туда, месяц обратно!

— Знаете, все нити там, Атаваев играет в Мурман-Памире некоторую роль, но о Москве сам ничего не знает. Надо ехать.

— Но как вы поедете.

— Старик дает мне мальчика в провожатые до города Оша. От Оша поведет меня какой-то узбек… А вот две писульки. Переводите-ка!

Две бумажки были испещрены арабскими буквами.

— Что за писульки?

— Одну Атаваев написал при мне, так сказать, официально, тому самому узбеку в Оше, препоручающую меня. А другую мальчику же сунул потихоньку. Но мальчуган славный, Атаваева не любит, я у него выманил обе бумажки. Больше мальчика в камеру к Атаваеву не пускайте.

— Ну-с, читаем. В одной говорится: веди посланного ханым к шайтану известными тебе перевалами и бродами, береги его от излишнего жара, а также на крутых подъемах, да пошлет тебе Аллах ясные звезды в пути и благоприятные оттепели, пади перед шайтаном ниц, поклонись также и от меня, по миновании надобности, веди русского обратно! Это официальное.

— А другое?

— Мм… Мм… Что за чорт! Ничего похожего. Дойдя до перевала у Назир-Таша, встретишь двух людей ханым. Тогда всади русскому нож между лопаток. Тело покажешь упомянутым, после чего брось в самую глубокую стремнину. Одежду и деньги возьмешь себе, бумаги же все, какие будут, немедля привезешь в Ош.

— Вот это номер! Сели бы вы в переплет!

— Я это и предполагал. Но как же их перехитрить?

— А вот как! Письмо это мы, конечно, перепишем заново. Кроме того, завтрашний поезд на Фергану отменим (поезда ходят раз в два дня). Вы же сейчас выезжайте на мотоцикле прямо через горы Таким образом люди ханым не будут предупреждены о вашем проезде через Назир-Таш. Мальчугану объясните мотоциклетку связями или взяткой.

— Идет.

Часа через два Бурундук, снабженный минимумом необходимого для дальнего пути, летел в сильнейшем в Ташкенте мотоцикле по тракту. В корзине, кроме него, сидел черномазый мальчуган, слуга из дома Атаваева. Обещанием не возвращать мальчика Атаваеву Бурундук быстро расположил мальчугана к себе и мальчуган крепко к нему привязался.

Истребляйте, граждане, клопов

ПО ВЗБУХШИМ от толченого снега пожелтевшим горбам переулков и улиц в сторону Самотеки и Цветного Сухаревка сбегала потоками весенней слякоти и грязными ручейками.

В пасмурное утро визг и изморозь валом стояли вокруг чернеющих балок веками недостроенной башни.

Все, что натоптано было толстыми валенками баб в дубленых полушубках, подкованными сапогами торговцев в белых фартуках, к полудню струилось под ногами черными струйками.

Тысячи сапог, давно разношенных и покоробленных, жирно чавкающих по воде, толкущихся на одном месте, разбухали и тяжелели.

И чем меньше становилось частной торговли по Москве, чем острей ложились линии вытянувшихся притихших зданий, с содранными порой вывесками, заколоченными лавками, тем шире и шире разбухала и разливалась Сухаревка, втекая в окружающие переулки, стекая по горбам в сторону Цветного и Самотеки.

— Да когда же, наконец, поставят у Красных ворот пулеметы, чтобы вымести всю эту мерзость? — не раз думал Точный, пробиваясь и огрызаясь среди чуждой ему бестолочи и нетрудового элемента.

— Или в самом деле нельзя еще этого сделать?

Теперь с поднятыми воротниками, в кепках, Точный и некий Ленька промозглым весенним утром входили в этот чуждый точности мир.